Жили будущие художники свободно и привольно.
Вволю проказничали, и Нестеров, как и следовало ожидать, был среди них заводилой.
Учебой Нестеров со товарищи себя не изнуряли — больше сил (да и времени) тратили они в иных местах.
Нет, не в галерее Павла Михайловича Третьякова в Лаврушинском переулке, хотя захаживали они туда довольно-таки часто.
Как и положено людям, ведущим богемный образ жизни (а художники, если кто не знал, — это самая главная, самая-самая богема и есть), просиживали они в трактирах и прочих заведениях подобного рода.
Москва — город веселый. Есть где погулять. Да и дирекция школы живописи — это вам не начальство Первого Московского кадетского корпуса тех времен.
Если кому-то из москвичей того времени требовался художник — портрет написать, вывеску обновить, фотографии ретушировать, детей рисованию обучать — то проще всего было найти его… в трактире, этой своеобразной бирже московских живописцев.
Начальство либеральное.
Родители далеко.
Молодечество в крови так и бурлит.
Да еще и деньги свободные, от халтур всяческих, в кармане шуршат-звенят!
В такой ситуации до беды один шаг.
Нестеров почувствовал, что богемное пьяное болото начало засасывать его, и принял решение уехать в Петербург, в тамошнюю Академию художеств.
Любимый учитель, Перов, настойчиво отговаривал Нестерова от подобного шага, утверждая, что пресловутая Академия не даст ему ничего полезного (и оказался совершенно прав!).
Нестеров, обуянный «охотой к перемене мест», стоял на своем и в конце концов настоял. Или — выстоял? Короче говоря — временно переселился в Петербург.
Была еще одна причина, толкнувшая Михаила Нестерова на подобный шаг. Тогда он ее не афишировал, но впоследствии, уже в зрелые годы, признался: «Время шло, а я все еще не мог сказать себе, что скоро будет конец моему учению. Хотя и видел, что меня считают способным, но меня „выдерживали“ и медалей не давали».
А ведь человек устроен так, что медалей ему хочется.
Душу согреть и родителям похвалиться. Да и не просто похвалиться, а доказать — верной дорогой идет ваш сын, правильной! К грядущим, как говорится, свершениям.
Проводы Нестерова в северную столицу выдались долгими, бурными и запоминающимися. Как участникам, товарищам по живописному цеху, так и московским трактирщикам. Было пролито много вина и… много слез.
Шебутного весельчака Мишу Нестерова в училище любили.
Еще одна порция напутствий, еще одна толика пожеланий, и поезд наконец-то начал удаляться от перрона Николаевского вокзала. Прощай, Москва!
— До скорого свидания! — ответила Москва, и не ошиблась.
Академия художеств не понравилась нашему герою сразу же.
Чопорная, холодная, бездушная и вся какая-то унылая, она сделала все для того, чтобы разочаровать Нестерова.
Прав оказался Перов, ой как прав!
Имен громких много, но что с того?
— Скучно мне! — вздыхал Нестеров, однако возвращаться обратно не спешил.
Не хотел выглядеть этаким суетливым вертопрахом, героем анекдотов.
И еще — в Санкт-Петербурге был Эрмитаж!
Настоящую Академию художеств Нестеров нашел в Эрмитаже. Именно там, в Эрмитаже, часами стоял он перед полотнами великих мастеров. Учился и восхищался, восхищался и учился…
«Жизнь в Эрмитаже мне нравилась все больше и больше, а академия все меньше и меньше. Эрмитаж, его дух, стиль и проч. возвышали мое сознание. Присутствие великих художников мало-помалу очищало от той „скверны“, которая так беспощадно засасывала меня в Москве», — напишет он многими годами позже.
Эрмитаж навсегда остался для Нестерова самой главной Академией художеств, Академией в которой он проучился всю жизнь.
Рубенс, Рембрандт, ван Дейк, Тициан, Беллини, Рафаэль… Бессмертные полотна манили художника к себе и пытались пленить его душу. Но она уже была покорена Москвой.
Этим теплым, живым и немного бесшабашным городом.
Городом, в котором мальчик, любящий рисовать, превратился в художника. Пусть пока еще и без медалей.
Весною 1882 года Нестеров побывал в Москве, но повод для побывки выдался печальным — Перов был при смерти.
«Горе мое было великое, — вспоминал Нестеров. — Я любил Перова какой-то особенной юношеской любовью».
После похорон учителя Нестеров вернулся в Петербург. В постылую, если не сказать сильнее, Академию художеств, чуть ли не единственной пользой от которой он считал знакомство со своим тезкой Михаилом Врубелем.
Вдобавок в Петербурге Нестеров перенес тиф. Долгая, изнурительная болезнь, да еще и с рецидивом, не прибавила любви к северной столице…
В конце весны 1883 года Михаил Нестеров оставил Академию художеств, лето провел в родной Уфе, а с осени вновь приступил к занятиям в московском Училище живописи.
Кстати, в Уфе в это лето Нестеров познакомился со своей будущей женой, Марией Ивановной Мартыновской, которая гостила в Уфе у брата Николая, преподавателя Землемерного училища. Москва — она и в Уфе достанет.
Он вернулся!
В Москву вернулся совершенно другой Нестеров — целеустремленный, жадный до работы, не чурающийся новых путей. Этот год дал ему больше, чем все предыдущие, однако на исходе следующей весны он вернулся в родительский дом на каникулы опять без медалей и без звания «свободного художника».
— Неудачник ты, Миша, — подвел итог отец. — Только время впустую тратить горазд.
Впоследствии, когда Нестеров станет уже известным художником, отец выскажется так:
— Никакие медали и звания не убедят меня в том, что сын мой «готовый художник», пока хоть одной его картины не будет в галерее Третьякова!
Одно слово — оригинал. Нет чтобы порадоваться за сына, он планку повыше норовит задрать.
Впрочем отношения с отцом у Нестерова всегда были хорошими. Несмотря ни на что — от критических, порой довольно-таки обидных замечаний до неприятия избранницы сына, той самой Марии Ивановны Мартыновской.
«Я благодарен ему, — писал об отце Михаил Васильевич, — что он не противился моему поступлению в Училище живописи, дал мне возможность идти по пути, мне любезному, благодаря чему жизнь моя прошла так полно, без насилия над собой, своим призванием, что отец задолго до своего конца мог убедиться, что я не обманул его доверия».
Москва не сразу строилась, и все в ней обычно было «не сразу».
Но было!
Весной 1885 года Нестеров наконец-то дождался своего — ставшее за эти годы родным Училище живописи, ваяния и зодчества сочло его достаточно зрелым для самостоятельной работы.
Иначе говоря — Нестерову было дозволено держать экзамены на звание художника.
На заключительный экзамен он представил пять эскизов, в том числе один — на историческую тему. Назывался он «Призвание Михаила Федоровича Романова».
За все эскизы Нестеров получил высший балл, а «Призвание» совет училища постановил включить в число «оригиналов», используемых в учебном процессе. Иначе говоря, эта работа Нестерова была признана образцовой.
Бедный Нестеров так разволновался, что от волнений (да и от переутомления) тяжело заболел. Его лихорадило. Узнав о болезни жениха, его невеста Мария Ивановна срочно приехала в Москву из Уфы.
На лошадях! В распутицу! Каково, а?
Приехала — и выходила Нестерова. Можно сказать — спасла.
Разумеется, такая самоотверженность не могла остаться без внимания. Восемнадцатого августа 1885 года Михаил Васильевич и Мария Ивановна обвенчались вопреки воле и без благословения родителей Нестерова.
Молодые супруги поселились у черта на куличках — аж за Красными воротами, в «русских меблированных комнатах», в одиннадцатом доме по Каланчевской улице.
Для Нестерова началась жизнь семейного художника, жизнь, полная труда и… счастья. Женившись, Нестеров отказался от денежного вспомоществования родителей и стал зарабатывать на жизнь сам, благо художнику, да еще хорошему, в Москве всегда находилось дело. И не одно.
Рисунки для журналов? Пожалуйста!
Иллюстрации к Пушкину? С превеликой радостью!
Понравилось публике? Заказываете иллюстрации к Гоголю и Достоевскому? Отлично!
По приблизительным подсчетам самого Нестерова, с середины восьмидесятых и до начала девяностых годов им было выполнено около тысячи рисунков для журналов и книг.
Где только не сотрудничал Нестеров! В «Радуге» и «Ниве», во «Всемирной иллюстрации» и «Севере»! Закончив иллюстрировать собрание сочинений Пушкина для издательства Сытина, тут же переключался на сказки и былины для детей.
Не гнушался Михаил Васильевич и «малярной» работой — за сто рублей «расписал» дом Морозовой на Воздвиженке.
«Рисовал потому, что пить-есть надо было», — говорил он три десятка лет спустя о своем усердии.
В начале 1886 года в Москве (а где же еще?) вышел «Альбом рисунков М. В. Нестерова и С. В. Иванова», изданный Ивановым. В альбом вошло пять рисунков Нестерова, выполненных литографским карандашом. На одном из них, называвшемся «На трапе», Михаил Васильевич изобразил свою жену.
