Жена Василия пошла их проводить. Она надела плюшевый, сшитый в талию, жакетик, высокие резиновые боты и сразу помолодела.
— Дай-кось, — сказала она мужу и забрала у него ружье. — Вы на Великое поедете?
— На Озерко, — ответил Васька.
Она удивленно сгруглила брови, и Воронову почудилось в этом что-то неладное. Он еще в Москве слышал: охотиться надо на Великом, и сейчас у него мелькнуло подозрение, что Ваське просто не хочется далеко отрываться от дома.
— Может, на Великом вернее? — сказал он.
— На Великом народищу тьма, — глядя не на Воронова, а на жену, ответил Васька.
Воронов тоже посмотрел на жену Васьки, рассчитывая на ее поддержку. Но та пожала худенькими плечами и быстро прошла вперед к видневшемуся за осокой челноку. Верно, ее главенство в доме не посягало на авторитет мужа в делах охоты.
Василий тронул Воронова локтем и, улыбаясь, кивнул на жену: длинная «тулка» колотила ее прикладом по пяткам.
— Только меня да брата Анатолия жены на охоту провожают, — сообщил он с легкой гордостью и раздумчиво добавил: — И то сказать, ему по инвалидности иначе не управиться…
Когда они подошли к протоке, челнок был уже отвязан и выстлан свежим, сыроватым сеном, которое жена Василия набрала прямо с берега. Василий уложил рюкзаки, плетушку и ружья, заботливо прикрыв их своей брезентовой курткой; достал из-под соломы похожее на лопату весло.
— Залазьте, товарищ охотник, не знаем вашего имени-отчества!
— Сергей Иванович, — Воронов неуклюже опустился на дно челнока; из-за округленного борта плеснула черкая, как деготь, болотная вода.
— Бывай здорова! — сказал Васька жене.
Хмуро глядя на Воронова, она быстрым, коротким движением притянула мужа за рукав, на миг прижалась к нему боком, смущенно усмехнулась, отпихнула и, не оборачиваясь, зашагала к дому по высокой, выше пояса, траве.
Васька уперся веслом в берег, давнул, и челнок побежал по узкому водному коридору, мягко стукаясь о выступы земли, с сухим шуршанием раздвигая острую, лезвистую осоку, нависшую над канальцем.
Воронов расстегнул воротник рубашки. Все хлопоты и треволнения остались позади, он стрелой несся к цели. В Москве ему столько наговорили о мещерских трудностях, о своеобычности ее людей, которых надо понять, чтобы они повернулись своей мягкой и податливой стороной, ибо в другом повороте они могут быть непреклонными и жестко неприимчивыми. И как легко нашелся он в этой обстановке, добился всего, что хотел!
Ему приятно было следить, как ловко и сильно орудует Васька веслом. Чуть заленившееся крепкое тело парня, видно, испытывало радость от этой разминки. Чувствовалось, как играют под рубашкой его налитые мускулы, как хорошо и легко ему дышится.
Вскоре протока пошла зигзагами, и если у Воронова еще оставалось легкое подозрение, что Васька избрал Озерко ради легкого пути, то сейчас оно исчезло без следа. Длинный челнок не мог повернуться на крутых излучинах. Перед очередным поворотом Васька изо всех сил отталкивался веслом, заменявшим ему шест, и челнок с разгона влетал на отмель. Васька спрыгивал в воду, подымал корму и заводил ее в другое колено поворота, после чего спихивал в воду нос. Челнок был очень тяжел, но когда Воронов хотел помочь Ваське, тот не позволил.
— Жена велела для вас стараться. Смотри, говорит, коли гость недоволен будет, домой не пущу!..
Все же, перед самым выходом в Пру, где узкая протока разливалась вольной и мелкой водой по заболоченному берегу, челнок так прочно сел на мель, что Воронову пришлось выйти и приложить свою силу.
— Да я б и один справился, — смущенно говорил Васька, помогая Воронову забраться в челнок.
— Ничего, ничего, я не скажу жене, — с улыбкой заверил его Воронов.
Васька засмеялся, а Воронов спросил:
— Любишь?
— Ну как же не любить? — сказал Васька радостно и удивленно. — Вы же видели, какая она!.. Кто я перед ней есть? — и он развел руками.
Он стоял по колено в воде, в тельняшке с засученными рукавами, молодой; горячий пот тек по его смуглому лицу, загорелой в черноту шее и мускулистым рукам; кожа казалась налакированной. Васька был так хорош собой, так чист и наивен в своем чувстве, что Воронову подумалось: «Эх, парень, ты куда большего стоишь!» Он, конечно, не сказал этого, и они двинулись вдоль лесистого берега Пры.
Здесь Пра совсем не походила на реку. Она разливалась широченным озером с поросшими тростником заводями, где чернели челноки рыболовов, с плоскими зелеными островками. Чайки носились над водой, в вышина тянули утки, стайками и в одиночку. Коршун, паривший под самым облаком, стремительно и плавно спикировал на воду и, коснувшись ее крючковатыми лапами, взмыл с плотичкой в когтях. И тут же с маковки сосны сорвалась в погоню за ним ворона. Она быстро догнала коршуна и вырвала у него добычу. Вернувшись на свой сторожевой пост, ворона быстро склевала плотичку и стала ждать, когда трудяга коршун выловит для нее другую…
Они вновь свернули в протоку, в отличие от первой прямую, как стрела. Порой узкий коридор расширялся вода разливалась пятаками, — протока шла от одного болотного озерца к другому. Берега и здесь были низкими, но высокая, выше человечьего роста, осочная поросль, подступавшая, вперемежку с кустарником, к самой воде, заключала протоку в сумрачный, темно-зеленый тоннель. Казалось, будто разом посмерклось, и Воронов забеспокоился: как бы им не опоздать к вечерней зорьке.
— Будем в самый раз, — уверенно сказал Васька.
Порой над самой их головой бесстрашно проносились бекасы, куличок выпорхнул из травы, а из-под черного плоского листа кувшинки выскочил и припустил от них во все лопатки крошечный, чуть больше птенца, хлопунец. Несчастный малыш, не ведая о том, что ему, слишком поздно вылупившемуся из яйца, не суждено стать взрослой уткой, изо всех сил спасал свою короткую жизнь. Стрекоча по воде жалкими закорючками неразвитых крылышек, он с писком улепетывал по протоке, то и дело настигаемый носом челнока, и, наконец, юркнул в береговую заросль. Едва он скрылся, как из заросли что-то с шумом выпорхнуло, на миг в светлом окне между кустами возник черный рваный силуэт кряквы, и тут же розовый отсвет выстрела оплеснул лицо Воронова. Раньше чем замерло эхо, утка, описав дугу, упала в кусты.
Воронов был потрясен не столько неожиданным выстрелом, прогремевшим над самым его ухом, сколько сверхъестественной быстротой и ловкостью Васьки, успевшего бросить весло, схватить ружье и вскинуть с такой необыкновенной точностью. Почему-то Воронову подумалось, что и сейчас Васька расстарался в честь своей жены, и он почувствовал раздражение против этого ликующего человека. На таком душевном подъеме он перебьет всех уток, и ему, Воронову, просто ничего не останется…
— Вот что, Василии, давай уговоримся: влёт мы стреляем оба, а по сидячим я один.
— Есть, Сергей Иваныч! — Васька пристал к берегу и прямо с челнока шагнул в высокую траву. Трава сомкнулась за ним, а когда снова раздалась, Васька держал в руках крупного селезня с изумрудной шеей.
— Почин сделан, Сергей Иваныч!
— Да, — суховато согласился Воронов.
Озерко открылось внезапно, — в круглом зеркале воды плавали подрумяненные закатом облака. По краю кода была темной, сумрачной — то отражался плотный строй кряжистых елей, обставших озерко. Васька не стал примеряться взглядом к водоему, чтобы выбрать место получше, он сразу погнал челнок к полузатопленному островку у левого берега Озерка, смотревшему на закат. Здесь он раскидал чучела, спустил на воду затрепыхавшую подсадную, после чего загнал челнок в кусты.
— Вам хорошо видно, Сергей Иваныч? — спросил он.
— Мне-то хорошо видно, да и нас хорошо видно сверху, — ворчливо отозвался тот.
— Ничего, — успокоил его Васька.
Воронов приготовился к долгому ожиданию, с какого обычно начинается всякая охота, но почти тут же раздался тихий, спокойный голос Васьки:
— Чирочек справа, Сергей Иваныч.
Воронов вздрогнул и быстро забегал глазами по воде. Но он видел только чучела и среди них очень большую, какую-то ненастоящую подсадную.
— У крайнего чучела, справа, — так же спокойно подсказал Васька.
Воронов выстрелил с ощущением, что он бьет по чучелу. Дробь веником хлестнула по воде, и один из двух, равно недвижных чирков только закачался и неторопливо повернулся неуязвимым деревянным боком, а другой распластался на воде, вытянув шею, своей смертью обнаружив бившуюся в нем жизнь.
Когда они выплыли, чтобы забрать его, в воздух взмыла уже шедшая на посадку кряква. Воронов ударил, утка кувырком свалилась в воду. Нырнув, она снова возникла метрах в тридцати от них, и тут Воронов, успевший перезарядить ружье, добил утку…
— Точно, — одобрил Васька.
Но это было только началом. Воронову редко выпадала такая счастливая охота. Он с одного выстрела уложил трех чирков, затем подряд двух матерых, и крупную, как лебедь, шилохвостку. Васька тоже не оставался без дела. Он подстрелил влёт трех крякв, но один подранок ушел, другой забился в камыши, и его не удалось отыскать в сумраке водяной чащи.
