— Сэм, прекрати, — вмешалась я. Но было поздно. — Роб уже выбегал из кухни, заткнув уши пальцами.
— У него из носа текут зеленые сопли, он может в них растворить твои кости и так тебя проглотить! — крикнул Сэм ему вслед.
— Не смешно, — прорычала я.
Сэм уселся на табуретку и стал разглядывать свой кекс. Иногда, когда Сэм не издевался над младшим братом, он преображался, уходил в себя и становился совершенно не похож на бурного воителя, которым я привыкла видеть его большую часть времени. Мне порой становилось страшновато, когда я пыталась понять, что происходит у него в голове. Размешивая в кастрюльке глазурь, я спросила, не хочет ли он помочь мне украсить кекс. Он согласился: можно положить сверху несколько разноцветных драже.
Сэм сдержал слово, не стал устраивать большого праздника и пригласил только Дэниела, что жил недалеко от нас. Он заявил, что ему надоели «эти шумные вечеринки, на которых все с ума сходят». Я не могла не согласиться. Полчища мальчишек гоняют по дому, оставляя горы мусора, да еще связывают ваши простыни, чтобы вылезти из окна, — это нездорово, мягко говоря.
В последнюю минуту мне стало жалко сына, и я попыталась убедить его позвать еще гостей. Но Сэм стоял на своем и заявил, что ему очень нравится отмечать день рождения с лучшим другом, Робом и Ратой. Единственное послабление, на котором он настаивал, это чтобы ему разрешили самому зажечь именинные свечи. Весьма скромная просьба, как мне показалось.
Я расстелила на кухонном столе газету и начала из ложки поливать кекс светлой глазурью. По консистенции она получилась такой, как надо, — достаточно мягкая, из нее можно было лепить. Чтобы доказать себе, что я все-таки мама с фантазией, я добавила в остаток глазури порошка какао, подлила кипятка и, вылепив большую кособокую цифру «9», водрузила ее на пирог. Сэм облепил липкую поверхность яркими конфетами.
Он посмотрел на меня внезапно потемневшими сапфировыми глазами и вдруг показался мне не по возрасту мудрым, будто старец. Такое случалось несколько раз и прежде. Меня это тревожило, особенно когда при этом Сэм говорил такие вещи, которые, казалось, могли исходить только от души, уже не однажды посещавшей нашу землю и сейчас лишь в очередной раз совершавшей привычный путь.
— В какое хорошее время мы живем, — сказал Сэм, суя черный леденец под стол, для Раты.
— Мы живем в замечательное время, — уточнила я.
— А я завидую дедушке. Он жил, когда появились первые автомобили и первые самолеты начали летать. Он видел, как в города проводили электричество, как появились первые кинотеатры. Вот интересно-то было, наверное.
— Ну что ж, когда ты станешь таким же старым, как дедушка, тебе тоже будет что вспомнить. Появятся новые вещи, которые мы сейчас и представить себе не можем. И ты сможешь сказать своим внукам: «У меня одного из первых в мире появились электронные часы с Суперменом».
Он взглянул на запястье и изобразил дипломатичную улыбку. Мне хотелось обнять его за плечи, прижать так крепко, чтобы почувствовать запах его кожи.
— Я просто пошутил, не надо называть котенка Инопланетянином, — признался Сэм, чайной ложкой выскребая остатки глазури из кастрюльки и отправляя их в рот. — Мама у нее выглядит как настоящая египетская кошка. Мне кажется, нужно назвать ее Клеопатрой. А сокращенно Клео.
— Клео, — повторила я, рукой ероша ему волосы и размышляя о том, понимают ли дети, насколько, до боли, глубока родительская любовь. — Превосходное имя.
— Я очень много занимаюсь Ратой, так что она не будет ревновать к котенку. Вчера я ее два раза вычесал. Мы с ней много говорили об этом. Клео ей понравится.
Рата положила голову ему на колени, глядя на хозяина ясными глазами.
— Кажется, она понимает каждое твое слово, — заметила я.
— Животные знают гораздо больше, чем люди. Собаки могут заранее почувствовать землетрясение. Птицы пролетают половину земного шара, чтобы отыскать свое гнездо. Если бы люди чаще слушали животных, они бы не делали столько ошибок.
Связь Сэма с животными проявилась уже в младенчестве. Во время прогулок он обращал больше внимания на животных, чем на что-либо другое. Восседая в прогулочной коляске, он махал пухлыми ручонками всем собакам и кошкам на пути. Однажды, ткнув в чайку, кружившую у нас над головами, он сказал свое первое слово: «Тица!»
Животные всегда нравились Сэму и, так сказать, «на ощупь». Он обожал гладить мех или перья. Мама отдала ему древний, лоснящийся от старости коврик из белой с черным козьей шкуры. Сынишка затащил его к себе в постель и с тех пор засыпал, только прижавшись к мягкой уютной шкурке.
От рождения Сэм был наделен странным чувством юмора, с помощью которого он исследовал окружающий мир и нащупывал границы возможного. Когда он был поменьше, я изобразила ужас, услышав от него «гадкие» слова. В отместку он стал ходить за мной, бубня: «Кака, кака, какаду». Ему был не чужд и эпатаж: он запросто мог в одежде плюхнуться в полную ванну, а когда ему исполнилось восемь, настоял на том, чтобы весь день рождения проходить в костюме мартышки — маске и лапах. Жизнь была слишком великолепна, чтобы не постараться устроить из нее потеху. Мне казалось, я понимаю причину этого. Одних учителей Сэм забавлял, других раздражал, но никто из них не удивился, когда в восемь лет он сдал норматив по чтению для тринадцатилетних. Собственно, в школе он не хулиганил, но ему нравилось высказывать свое мнение, которое часто отличалось от мнения большинства. Он мог прогулять школу, не сказав мне ни слова, а мог попросить, чтобы его обрили под ноль, когда все мальчики в классе старательно отращивали волосы подлиннее.
Я знала его наизусть, знала все уголки его тела, особенно так называемые изъяны: шрамик над левой бровью — это он, учась ходить, стукнулся об угол кофейного столика; квадратные ладони, пальцы с обгрызенными ногтями, бородавку прямо посреди правой ладони. Я обожала эту щербинку на переднем зубе (падение с трехколесного велосипеда), эти крапинки в глазах, которые порой придавали ему такой мудрый вид, эти исцарапанные ноги, позолоченные солнцем и, как правило, густо заляпанные грязью. Не будь всего этого, он был бы безупречным мальчиком, херувимом, слишком совершенным для планеты Земля. Все эти царапины, синяки и ссадины составляли особый секретный код, известный только нам двоим — ведь только мы знали историю их появления. Зная, что Сэм не только любитель животных, но и прирожденный клоун и шут, я не очень понимала, как трактовать его неожиданно серьезное отношение к своему девятому дню рождения. Может, он хотел показать, что стал совсем взрослым?
Раздался стук молотка у входной двери. Сэм и Рата наперегонки бросились открывать.
Похоже, Дэниел почувствовал, что это необычный, «тихий» день рождения. Мальчики втроем чинно сидели за кухонным столом, Рата заняла стратегическую позицию внизу, ожидая с нетерпением своей доли угощения. Я сделала несколько фотографий, а именинник собственноручно зажег девять свечей. Обстановка была задушевной, теплой, но, как ни странно, немного грустной.
Через несколько недель, когда я получила фотографии из мастерской, они оказались такими темными, что изображение едва можно было различить. Хотя кухню заливал солнечный свет, фигурка Сэм была окутана густой тенью и окружена золотым ореолом по контуру. Наверное, я никудышный фотограф. А может, это было какое-то сверхъестественное явление — многие верят, что фотокамеры на такое способны.
Для кошек, в отличие от людей, внезапные утраты привычны.
Большая часть дней так похожи друг на друга, что их забываешь, не успеет солнце сесть за горизонт. Тысячи дней растворяются один в другом, сливаются в месяцы и годы. Мы скользим сквозь время, ожидая, что и следующий день будет похож на предыдущий. Убаюканные рутиной — одни и те же хлопья с молоком на завтрак, школа, привычные лица, — мы живем как под наркозом, полагая, что в нашей жизни так никогда ничто и не переменится.
День двадцать первого января 1983 года начинался именно так. Ничто не наводило на мысль, что эта дата обрушится на нас и навечно разрубит наши жизни надвое.
После завтрака мальчики в пижамах боролись на ковре в гостиной, Рата исполняла роль рефери, а Стив тем временем снимал с петель дверь в туалете. Последняя дверь отправлялась в город на замачивание в кислоте. Да оно и понятно: никому не хотелось писать на всеобщее обозрение.
Дверь тяжелее, чем кажется. Мы вчетвером, при поддержке восторженно тявкающей Раты, с трудом дотащили ее до дороги и впихнули в автомобиль. Стоял январь, время летних каникул, мальчишки загорели, а волосы добела выгорели на солнце. В отличие от меня им не терпелось посмотреть на загадочную кислотную процедуру. Стив закрепил дверь в машине, после чего мальчики кое-как устроились рядом с ней на заднем сиденье.
