Когда прошлое перестает быть призрачным царством теней?
Когда ты им живешь.
Сколько себя помню, я всегда хотел сбежать. Эта навязчивая идея овладела мною лет в восемь, когда я впервые познал прелесть побега.
Была суббота ноября, и мои родители ругались. Обычное дело в нашей семье. Мои родители всегда ругались. В то время мы жили в трехкомнатной квартире на углу 19-й улицы и 2-й авеню. Я был типичным манхэттенским ребенком. Мой отец был служащим среднего звена в рекламном агентстве — «бизнесменом», который мечтал стать «креативщиком», но, не обладая «даром слова», не мог написать ни строчки. Мама была домохозяйкой. Когда-то она начинала как актриса, но на карьере пришлось поставить крест, так как на свет появился я.
Наша квартира совсем не походила на хоромы. Две узкие спальни, маленькая гостиная и еще более тесная кухонька были не приспособлены для скандалов, которые мои родители устраивали с завидной регулярностью. Прошли годы, прежде чем я начал понимать странную динамику их отношений, в основе которых была острая потребность вспыхивать по любому поводу, жить в бесконечном противоборстве и ненависти. Но в то время я знал лишь одно: мои родители, мягко говоря, недолюбливают друг друга. Так вот, в ту субботу ноября их ссора достигла апогея. Отец сказал что-то обидное. Мать обозвала его ублюдком и бросилась в спальню. За ней громко захлопнулась дверь. Я оторвался от книги. Отец мялся у порога, явно намереваясь уйти куда подальше. Он полез в карман рубашки за сигаретами и закурил. Несколько глубоких затяжек — и ему удалось совладать с приступом ярости. Вот тогда я и задал вопрос, заготовленный еще несколько дней назад:
— Можно мне сходить в библиотеку?
— Боюсь, что нет, Томми. Я ухожу в офис, надо поработать.
— Можно, я пойду один?
Я впервые просил, чтобы меня отпустили из дома одного. Отец задумался.
— Ты думаешь, что сможешь дойти сам? — спросил он.
— Всего-то четыре квартала.
— Твоей маме это не понравится.
— Я ненадолго.
— И все-таки она не одобрит.
— Пожалуйста, отец.
Он снова глубоко затянулся сигаретой. Несмотря на всю свою внешнюю агрессивность и браваду — во время войны он служил морским пехотинцем, — отец был подкаблучником и слушался мою мать — миниатюрную сварливую женщину, которая никак не могла смириться с тем, что ее завышенные ожидания оказались несбыточными.
— Обещаешь, что вернешься через час? — спросил отец.
— Обещаю.
— Не забудешь смотреть по сторонам, когда станешь переходить улицу?
— Обещаю.
— Если ты опоздаешь, у нас будут неприятности.
— Яне опоздаю, отец.
Он полез в карман и вручил мне доллар:
— На вот, возьми.
— Мне не нужны деньги. Это же библиотека.
— На обратном пути зайдешь в аптеку и купишь себе коктейль с содовой.
Этот коктейль из молока и содовой воды с шоколадным сиропом был моим любимым.
— Но он стоит всего десять центов, отец. — Даже тогда я был весьма рачительным и знал всему цену.
— Ну, купи еще комиксов или положи сдачу в свою копилку.
— Так я могу пойти?
— Да, можешь.
Я надевал пальто, когда из спальни вышла мама.
— И что это значит? — спросила она.
Я все рассказал. Она тотчас обрушилась на отца:
— Как ты посмел дать ему разрешение, не согласовав со мной?
— Ребенок уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно пройти пару кварталов.
— Я не разрешаю.
— Томми, беги, — сказал отец.
— Томас, ты остаешься дома, — возразила мама.
— Проваливай! — сказал мне отец.
Пока мама высказывала отцу все, что она о нем думает, я пулей вылетел за дверь и был таков.
Оказавшись на улице, я поначалу струхнул. Впервые я был один в большом городе. Ни тебе родительского присмотра, ни контролирующей руки, никаких ограничений и одергиваний. Подошел к перекрестку. Подождал, пока загорится зеленый. Несколько раз посмотрел по сторонам. И наконец перешел улицу. Не могу сказать, чтобы я испытал какое-то особое чувство гордости или свободы. Я лишь помнил о своем обещании вернуться через час. Поэтому уверенно шел вперед, соблюдая все меры предосторожности при переходе через дорогу. Дойдя до 23-й улицы, свернул налево. Отсюда до библиотеки было рукой подать. Детский отдел находился на первом этаже. Я прошелся вдоль рядов книжных полок, нашел два новых детектива из серии «Мальчишки Харди», отметился у библиотекарши и поспешил обратно тем же маршрутом. По дороге зашел в аптеку на 21-й улице. Взгромоздился на высокий табурету прилавка, открыл одну из книжек и заказал себе коктейль с содовой. Продавец взял мой доллар и выдал мне девяносто центов сдачи. Я взглянул на настенные часы — у меня в запасе было двадцать восемь минут. Сидел и смаковал коктейль. Читал книгу. И думал: какое счастье.
Домой я вернулся за пять минут до срока. Пока меня не было, отец все-таки сбежал на работу, а мать я застал на кухне за огромной пишущей машинкой «Ремингтон». Она курила «Салем» и стучала по клавишам. Ее глаза были красными от слез, но она казалась сосредоточенной и решительной.
— Как в библиотеке? — спросила она.
— Все хорошо. Можно, я снова пойду в понедельник?
— Посмотрим, — сказала она.
— Что ты печатаешь? — спросил я.
— Роман.
— Ты пишешь романы, мам? — восхищенно спросил я.
— Пытаюсь, — ответила она, не отрываясь от клавиш.
Я устроился на диване и продолжил читать «Мальчишек Харди». Через полчаса мама закончила печатать и сказала, что собирается принять ванну. Я слышал, как она вытащила из машинки лист бумаги. Когда она скрылась в ванной и включила воду, я подошел к обеденному столу. Две перевернутые страницы рукописи лежали рядом с пишущей машинкой. На первой странице были напечатаны лишь название книги и имя автора.
КОГДА УМИРАЕТ ЛЮБОВЬ
Роман Алисы Несбитт
Я взял следующую страницу. Прочел первое предложение:
Что муж меня больше не любит, мне стало понятно в тот день, когда наш восьмилетний сын сбежал из дому.
Меня остановил крик матери:
— Как ты смеешь!
Она бросилась ко мне, пылая от гнева. Выхватила из моих рук листки и залепила пощечину.
— Ты не должен никогда, никогда читать мою работу!
Я расплакался и побежал в свою комнату. Схватил с кровати подушку и сделал то, что обычно делал, когда в доме начинались скандалы: спрятался в шкафу. Рыдая в подушку, я с горечью думал о том, как одинок в этом очень сложном мире. Прошло десять, а то и пятнадцать минут. В дверь шкафа постучали.
— Я приготовила тебе шоколадное молоко, Томас.
Я молчал.
— Прости, что ударила тебя.
Я молчал.
— Томас, пожалуйста… я была не права.
Я молчал.
— Но ты же не можешь сидеть в шкафу целый день.
Я молчал.
— Томас, это уже не смешно.
Я упорно хранил молчание.
— Твой отец очень рассердится…
Наконец я подал голос:
— Мой отец поймет. Он тоже ненавидит тебя.
От этих слов мать зашлась в истерике. Я слышал, как она отпрянула от двери и вышла из комнаты. Ее рыдания становились все громче. Они были слышны даже из моего логова. Я открыл дверцу шкафа — в глаза ударил яркий свет из окна — и пошел на звуки плача. Мама лежала лицом вниз на своей кровати.
— Я соврал, когда сказал, что ненавижу тебя.
Рыдания не утихали.
— Я просто хотел почитать твою книгу.
Она продолжала плакать.
— Я опять пойду в библиотеку.
Плач внезапно прекратился. Она села на кровати.
— Ты хочешь сбежать? — спросила она.
— Как мальчик в твоей книге?
— Это выдумка.
— Я не хочу сбегать, — солгал я. — Я просто хочу сходить в библиотеку.
— Ты обещаешь, что вернешься домой?
Я кивнул.
— Будь осторожен на улице.
Когда я выходил из комнаты, мать сказала мне вслед:
— Писатели очень ревностно оберегают свой труд. Поэтому я так разозлилась…
Она не договорила.
И я ушел.
Спустя много лет, на нашем третьем свидании, помню, я рассказал эту историю Джен.
— Так твоя мать все-таки дописала книгу? — спросила она.
— Больше я никогда не видел ее за машинкой. Но, возможно, она работала, пока я был в школе.
— А что, если рукопись спрятана где-нибудь на чердаке?
— Я ничего не нашел, когда отец попросил меня разобрать вещи матери после ее смерти.
— Ее убил рак легких?
— Да, ей было всего сорок шесть. Мать и отец всю жизнь ругались и всю жизнь курили. Причина и следствие.
— Но твой отец, слава богу, жив?
— Да, со времени маминой смерти у отца уже пятая подружка, и он по-прежнему смолит по пачке в день.
