Я столкнулся со спешащим к автобусу прохожим и, извинившись, остановился. Увидел вдали влажно блестевшие железные крыши монументальных гранитных зданий, построенных еще в тридцатые годы. Убегая вдаль, мерцали трамвайные и троллейбусные провода. По широкому Московскому проспекту, мокро шелестя шинами, скользили машины. Разноцветными маяками смутно светились вдали светофоры. На повороте трамвай высек несколько ярких зеленых вспышек.
Проходя мимо сквера, который начинался сразу за авторемонтным заводом, я увидел старушку в черном, с небольшой плетеной корзинкой в руке. В другой руке старушка держала за изогнутую рукоять большой свернутый зонт. Близоруко щурясь, она нагибалась к жухлой траве, усыпанной пожелтевшими листьями, тыкала острым наконечником зонта в землю, потом нагибалась и выковыривала скрюченными пальцами гриб. Я давно обратил внимание, что в этом сквере, тянувшемся вдоль самого тротуара, собирают шампиньоны. И эта худощавая, с интеллигентным лицом старушка собирала их, наверное, еще в то время, когда здесь была окраина города. Когда не было этих гранитных домов, асфальта, трамвайных путей. Когда теплый ветер с залива шумел в березовых рощах, вольно раскинувшихся тут когда-то.
Опять вспомнились Великие Луки, остров Дятлинка, который огибает древняя Ловать, старый обшарпанный дом моего сурового друга детства Николая Бутафорова — вряд ли дом сохранился. Бело-розовые крепыши шампиньоны росли у них в огороде, меж грядок с капустой и морковкой, у изгороди, куда лопатой швыряли из хлева навоз…
Ничто уже давно меня не связывало с этим городом. Родители мои жили в Смоленске, друзья разъехались после института по разным городам страны. Как это обычно и бывает, первое время мы переписывались, а потом работа, житейские заботы, семья — все это захватило нас в плен, и студенческая переписка постепенно сама по себе заглохла. Или ты позабыл ответить на письмо, или тебе не ответили, или переехали на новую квартиру, а про то, что адрес переменился, забыли сообщить…
Шагая по Московскому проспекту, я перебирал в памяти все, что произошло со мной в том городе… Отчим, инженер Ягодкин, Швейк, дядя Корней, Алла, которая преподала мне первый урок женского коварства. Впрочем, как подтвердила дальнейшая жизнь, этот урок так и не пошел мне на пользу. И наконец, причина всех моих давнишних терзаний — Рысь… Ведь я с ней так и не встретился в Риге. Я обошел все морские училища, но никто мне не смог сказать, где сейчас находится стройная глазастая девчонка с острова Дятлинка по прозвищу Рысь… Я мог бы и не разыскивать ее. Динка не поступила ни в одно училище, потому что девчонок туда не принимали, и уехала в Севастополь, где когда-то командовал эсминцем ее герой отец. И там нашлись знакомые отца, которые помогли девчонке устроиться, так как никуда от моря она не захотела уезжать. Динку взяли официанткой на торговый корабль. Потом она все-таки закончила гражданское мореходное училище и плавала третьим штурманом на теплоходе «Степан Разин». Добилась-таки своего! А потом… потом я больше ничего не слышал о Рыси. Кажется, она вышла замуж за военного моряка. Да и все это я узнал гораздо позже, когда встретился в Ленинградском институте инженеров железнодорожного транспорта с Генькой Аршиновым. Я учился на четвертом курсе, а Генька только что поступил на первый. До сих пор не могу себе простить, что не разыскал тогда Рысь… И до сих мор мне снится иногда Ловать, поземка и длинноногая девчонка в пушистой мужской шапке, скользящая по блестящему льду на коньках, прикрученных веревками к стареньким валенкам. Я вижу канатный висячий мост через Ловать. Мост раскачивается, в лицо бьют колючие снежинки, а девчонка с глазами рыси хохочет… И еще мне снится пассажирский поезд «Москва — Рига», обледеневшее окошко в тамбуре, и снова огромные зеленоватые глазищи Рыси. Вот я лечу в белый снег под откос, потом мелькает черный фибровый чемодан, и с подножки прыгает она… Мы оба в сугробе, я совсем близко вижу ее сияющие глаза, заснеженные ресницы, полураскрытые губы…
Я понимаю, раз она мне не написала, значит, я ей был не нужен. Правда, тогда я не обратил бы на это внимания, я если бы узнал, где она находится, не раздумывая помчался бы вслед за ней… Это потом, гораздо позже, я понял, что никогда не нужно разыскивать женщину, которой ты не нужен. И все-таки до сих пор меня порой охватывает дикая тоска при воспоминании о Рыси. Почему жизнь так жестоко распоряжается судьбами людей? Если я кого и любил по-настоящему в своей жизни, то только ее, Рысь. И я ведь знал, что она меня тоже любила. Что же случилось с ней?
Я понимаю, она гордая девчонка: не захотела возвращаться домой побежденной, но почему она не написала мне? Три года я ждал в Великих Луках от нее письма. На неделе по нескольку раз наведывался на Дятлинку к ее тетке. По крайней мере, за те три года, что я учился в железнодорожном техникуме, Рысь не написала тетке ни одного письма. Впрочем, тетку это мало беспокоило…
После техникума меня направили помощником машиниста в Бологовское паровозное депо. Два года я водил скоростные пассажирские поезда по магистрали Ленинград — Москва. Потом был от Бологовского депо направлен на учебу в ЛИИЖТ. После окончания института меня хотели оставить аспирантом на кафедре тепловозостроения, но я отказался, чем немало удивил руководство института: такая блестящая перспектива!
По правде говоря, учиться мне до чертиков надоело, захотелось уехать куда-нибудь подальше от большого шумного города…
Рядом затормозила машина, распахнулась дверца, и мой коллега из треста пригласил в кабину. Он, случалось, подбрасывал меня после работы до дома.
— Что-то видок у тебя того… — с превосходством непьющего человека, который, однако, снисходительно относится к любителям заложить за воротник, взглянул на меня коллега. — Коньячок пили? Или «сухарем» баловались?
Это мне тоже было знакомо: люди, которые раньше выпивали, а потом, как говорят, «завязывали», всегда с нездоровым любопытством интересовались, кто что пил и чем закусывал. И еще такие люди, сидя за праздничным столом и демонстрируя свою трезвость, любят другим наливать в рюмки, накладывать закуску и жадно смотреть в рот, спрашивая, как проскочила первая: соколом или колом?.. Как правило, такие «трезвенники» быстро «развязывали» и начинали, будто с цепи сорвавшись, глушить горькую.
— Не пил я, — огорчил я коллегу.
— Понимаю… — заулыбался он. — Блондинка или брюнетка?
Я промолчал. Отвратительная черта у этих владельцев собственных машин: если сидишь в их коробке, они считают себя вправе бесцеремонно задавать любые дурацкие вопросы.
Прижимаясь к обочине у здания треста, коллега сказал:
— В нашем отделе такой переполох: приехал заместитель министра, ну начальник и встревожился, а вдруг к нам зайдет? Верите, даже стекла в своем кабинете самолично протер и нас заставил все прибрать в кабинетах.
— Ну и как? — спросил я, вылезая из машины.
— Что как?
— Навели порядок?
— А как бы вы на моем месте поступили?
— Пожалуй, тоже протер бы стекла, — немного подумав, сказал я.
Коллега натренированным движением — не сильно, но и не слабо — захлопнул дверцу, поколдовал ключом на цепочке с брелоком и снова повернулся ко мне.
— Хлебнем кваску по кружечке? — кивнул он на желтую цистерну, что притулилась к серой стене старого дома на углу улицы. — Правда, должен заметить, что квасок холодный. Почему пиво подогревают, а хлебный квас — никогда?
Взглянув на часы — было пять минут двенадцатого, я сказал:
— Как-нибудь в другой раз… хлебнем кваску! Видите ли, меня замминистра ждет.
Когда поезд остановился напротив громоздкого серого вокзала, я еще из тамбура увидел, как к моему вагону направились двое: один в коричневой фетровой шляпе, высокий и представительный, по-видимому, главный инженер, и второй — коренастый паренек в голубой капроновой куртке и джинсах, заправленных к высокие сапоги. Это, конечно, шофер. Высокий внимательно вглядывался в лица выходящих из вагона пассажиров. Я знал, что меня должны встречать, но я знал и другое: никто в этом городе меня еще не видел. А встречаться сейчас с главным инженером и другими работниками завода мне совсем не хотелось. Мне хотелось одному в этот первый день побродить по городу, в котором я не был почти двадцать лет. С чемоданом в руке и плащом под мышкой я перешел в другой вагон и спустился на перрон. Встречающие меня все еще стояли у подножки, ожидая, когда я выйду. Рассудив, что мы еще успеем надоесть друг другу, я сдал чемодан в камеру хранения и пошел по хорошо знакомой мне дороге в город. Обернувшись, я увидел, как встречающие меня товарищи направляются к серой «Волге». На всякий случай я свернул с шоссе к путям и, спрятавшись за толстым тополем, подождал, пока «Волга» не прошелестела мимо. Высокий человек в коричневой шляпе сидел рядом с шофером, подняв воротник плаща, и лицо у него было озадаченное. Паренек в голубой куртке улыбался.
