Ознакомительная версия.
– Ты себя плохо чувствуешь?
– Нет, прекрасно.
Почему ты снова врешь?
Это было как удар под дых. Я пошатнулась и едва не потеряла равновесие.
– У меня тут… словом, тут… – ошеломленно бормотала я в трубку.
– Джулия, что случилось? – спросила обеспокоенная Эми. – Давай встретимся. Хочешь, я к тебе приеду?
Сейчас мне хотелось опрометью бежать из своей квартиры.
– Я… Давай лучше у тебя. Когда тебе удобно?
– В любое время.
– Буду через час.
Эми Ли жила в районе Нижнего Ист-Сайда, на последнем этаже трехэтажного дома, где занимала две соседние квартиры-студии. Одна служила жильем, в другой она устроила мастерскую. Все эти годы мне нигде не было столь хорошо, как у Эми. Никто так не возился со мной, как она. Едва ли не каждый уик-энд я проводила на ее диване, где мы валялись, смотря «Секс в большом городе», лакомились мороженым, потягивали красное вино, смеялись над мужчинами и утешали друг друга в минуты душевных страданий.
С Эми я встретилась на первом курсе Колумбийского университета, где мы обе постигали азы корпоративного права. Однажды, заполняя бумаги, мы обнаружили, что родились в один день, только она – в Гонконге, а я – в Нью-Йорке. Эми прожила на родине девятнадцать лет. Затем родители отправили ее учиться в Америку. По словам Эми, гонконгский астролог предсказал ей, что она встретит женщину, с которой родилась в один день, и эта женщина станет ее подругой на всю жизнь. Получалось, нам не оставалось иного, как подружиться.
Я тогда в астрологию не верила, но Эми мне сразу понравилась. Мы с ней удивительно дополняли друг друга. Ни с кем из подруг мне не было так хорошо.
Мы отличались и внутренне, и внешне. Эми – ниже ростом, коренастее. Черные волосы она красила в яркие цвета. И терпеть не могла строить планы, обожала сюрпризы, была легка на подъем и отличалась спокойным нравом. Она называла себя буддисткой, медитировала, что не мешало ей регулярно консультироваться с астрологами. А букет ее суеверий сводил меня с ума. В ее одежде обязательно присутствовало красное. Она никогда не выходила из лифта на девятом этаже и отказывалась садиться в такси, если номер машины оканчивался на семерку.
Эми была единственной, кому я рассказала историю отцовского исчезновения и своих поисков. И она мне безоговорочно поверила. Не усомнилась ни в одном слове, как будто умение слышать биение сердца встречалось на каждом шагу. При этом речь шла о сердце человека, находящегося на другом конце света.
Эми интересовали мельчайшие подробности моего бирманского путешествия, чего я не могу сказать о матери и брате. Те желали знать лишь одно: жив ли отец. Я ответила, что он умер вскоре после внезапного исчезновения из Нью-Йорка. Потом собралась подробно рассказать им, почему отец отправился умирать в родные места. Думала, они забросают меня вопросами, но мои близкие просто отмахнулись. Это стало началом нашего отчуждения. Поиски отца разделили нашу семью надвое. Мать с братом оказались на одной стороне, я и умерший папа – на другой. Эми убеждена, что раскол случился намного раньше, просто я либо не замечала его, либо отказывалась замечать. Думаю, подруга права. Пять лет назад мать перебралась в Сан-Франциско, поближе к сыну. С тех пор мы виделись не чаще двух раз в год.
Зато Эми была готова бесконечно слушать рассказы о моем отце, о Бирме. Она постоянно спрашивала, когда же наконец я снова туда поеду и увижусь с У Ба. Допытывалась, передалось ли мне отцовское наследие – вера в магическую силу любви? Неужели я растрачу драгоценный дар, погрузившись в водоворот нью-йоркской жизни? Почему я занимаюсь разной ерундой и не думаю о своем предназначении? Как могла, я увиливала от ее вопросов, поскольку не знала ответов. Но это не останавливало Эми, и она исправно забрасывала меня новыми.
В отличие от меня, Эми не любила юриспруденцию. Своим настоящим призванием она считала живопись. Естественно, я допытывалась, почему же она не пошла в художественный колледж? У Эми было два основных ответа, и зависели они от настроения. В одном случае она говорила, что взялась изучать право под нажимом родителей. В другом – из любви к ним. Тем не менее училась Эми прилежно и считалась одной из лучших на нашем потоке.
За месяц до выпускных экзаменов отец Эми погиб в авиакатастрофе. Она первым же рейсом вылетела в Гонконг, пробыла там два месяца. Вернувшись обратно, заявила, что с ее учебой и юридической карьерой покончено. Получать диплом она не собиралась. Жизнь слишком коротка, чтобы делать броски в сторону. Если у тебя есть мечта, нужно ее реализовывать.
С тех пор Эми вела жизнь свободной художницы, продавая картины на Бродвее. Общаться с владельцами галерей она наотрез отказывалась. Выставки и высокие заработки ее не интересовали. Она твердила, что пишет для себя и никогда не станет работать на заказ. Среди моих друзей и знакомых Эми – самая свободная личность.
Дверь в ее мастерскую была приоткрыта. Эми ненавидела закрытые двери и любые замки. По ее стойкому убеждению, все, кто дрожит над имуществом и отгораживается хитроумными запорами, рано или поздно теряют деньги, а то и крышу над головой. Эми даже отказывалась прикреплять цепью велосипед. И она была единственной из моих друзей, у кого ни разу его не воровали.
Когда я вошла, Эми сидела на вращающемся стуле перед мольбертом. В новой картине преобладали темно-оранжевые тона. Ярко-рыжими стали и ее волосы, убранные в конский хвост. Одета Эми была в выцветшие спортивные брюки и балахонистую белую футболку, заляпанную разноцветными пятнами. В комнате пахло масляными красками и олифой. Пол – тоже заляпан. У стен на подрамниках стояли картины, многие – в красных тонах. Эми говорила, что, на свою беду, глубоко увязла в Барнетте Ньюмане[2] и мучительно проходит «ньюмановский» этап творчества. Вместо полос она теперь изображала круги. Еще немного, и мне придется называть ее Бернадетт Ньюман. Муки творчества скрашивал голос Джека Джонсона, доносившийся из колонок музыкального центра.
От моих шагов скрипнули деревянные половицы, и Эми повернулась. Ее темно-карие, почти черные, глаза удивленно распахнулись.
– Джулия, кто тебя так напугал?
Я рухнула в старое кресло. Мои руки были холодными, как ледышки. В глазах стояли слезы. Напряжение последних часов начало спадать. Несколько секунд Эми с тревогой рассматривала меня, затем, оттолкнувшись ногами, подъехала ближе:
– Что у тебя стряслось?
Я беспомощно пожала плечами.
– Попробую угадать. Маллиган выпер тебя коленкой под зад.
Я качнула головой.
– Умерла твоя мать.
Я снова покачала головой, сдерживая рыдания.
– Значит, случилось что-то серьезное! – глубоко вздохнув, заключила Эми.
Наверное, в Эми меня больше всего притягивало ее своеобразное чувство юмора.
– Выкладывай, что стряслось.
– Сначала скажи, какой у меня вид? – уклонилась я от ответа.
– Как у перепуганной курицы.
Некоторое время я переваривала услышанное. Эми терпеливо ждала.
Трудно было высказать вслух мысль, уже час не дававшую мне покоя.
– По-моему, я схожу с ума.
Эми смерила меня задумчивым взглядом:
– И с чего ты решила?
– Кажется, меня кто-то преследует.
– Сталкер-незнакомец? А он симпатичный?
– Все гораздо хуже. Я слышу голоса.
Признание заставило меня сжаться. Было неловко рассказывать о случившемся даже Эми.
– И давно? – спокойным голосом спросила подруга.
Удивления на лице больше не было.
– С утра. – Я рассказала обо всем, что произошло на работе и дома.
Эми сидела неподвижно, внимательно слушая. Иногда кивала, будто такие вещи были ей знакомы. Когда я закончила, она встала, отложила кисть и начала расхаживать между картинами – признак напряженных раздумий.
– Это у тебя впервые? – остановившись, спросила подруга.
– Да.
– Она тебе угрожала?
– Нет. С чего бы?
– Оскорбляла?
– Это как?
– Например, обзывала тебя никчемной шлюхой? Или дерьмовым юристом? Или говорила, что очень скоро все поймут, какая ты идиотка?
– Нет, ничего подобного, – смущенно покачала я головой.
– Она тебе что-нибудь приказывала?
Я не понимала, куда клонит Эми.
– Она могла тебе приказать выплеснуть кофе в физиономию Маллигану. Или выпрыгнуть из окна.
– Нет. Эми, откуда ты набралась такой чепухи?
Подруга задумчиво посмотрела на меня:
– А что вообще говорит этот… женский голос?
– Разговорчивой ее не назовешь. В комнате совещаний она предостерегала меня насчет коллег. Говорила, им нельзя доверять. А дома задавала вопросы.
Ознакомительная версия.
