– Эй, – окликнула Вик.
Я забыл, что она рядом. Потрясающее умение исчезать, находясь все время рядом. Причем без усилий. Все получалось само собой.
Если долго молчать, люди попросту перестают тебя замечать. Перестань болтать – и станешь человеком-невидимкой. Окружающие замечают не нас, а наши реакции на них. Стоит никак не отреагировать на их поступки или слова, ты исчезнешь.
– Эй, – повторила она. – Где это мы?
– Это парк Ёёги. Вон храм Мэйдзи. Ты что, никогда здесь не была?
– Была, конечно… Наверное. Не помню. Скорее всего, была. Только не помню ничего.
– Как тебе удается стать невидимкой?
– Кем-кем?
Я сказал ей, что думал о невидимости.
– Чушь, – фыркнула она.
– Ну, чушь, так чушь.
– Я с детства была такой невидимкой. Меня постоянно теряли. Не я терялась, а меня теряли. Понимаешь разницу? Я могла стоять рядом с матерью, в двух шагах, и она меня не видела. Озиралась и звала по имени. Мне каждый раз хотелось крикнуть: «Мама, я здесь!» Но почему-то я этого не делала. Ждала, пока мама меня заметит. Жутко, когда мать тебя не видит, хотя ты совсем рядом. Она и в комнате меня умудрялась потерять… Почему так было, как ты думаешь?
– Я уже рассказал свою теорию. Ты решила, что это чушь.
– А мне кажется, человек рождается невидимкой. Просто с возрастом он учится управлять своей невидимостью. Вот как я. Раньше я пропадала независимо от своего желания. Раз, – Вик щелкнула пальцами, – и меня нет, все ищут. А я стою и тихонько плачу. Мне страшно – а вдруг так и не найдут? Вдруг я останусь невидимой навсегда? Что мне тогда делать?.. Потом постепенно научилась исчезать, когда мне нужно. Иногда ведь и это нужно…
– А сейчас?
– Что сейчас?
– Сейчас ты исчезла, потому что тебе было нужно?
– Нет. Теперь, когда мне нужно, я становлюсь видимой. А так предпочитаю быть невидимкой.
– Почему?
– Будешь задавать много вопросов – опять исчезну, – сказала она без всякого выражения.
Мне показалось, что она и вправду может исчезнуть по собственному желанию. Причем в прямом смысле. Стать невидимой.
– Знаешь, ты тоже странный.
– Да ну?
– Серьезно. Я это еще тогда заметила, в магазине. Когда первый раз тебя увидела. Подумала: вот странный парень. Тебе разве никто не говорил, что ты странный?
– Нет. С другой стороны, никто не говорил и что я нормальный. Я не очень-то схожусь с людьми. Во всяком случае, не настолько, чтобы говорить о таких вещах.
– А тут и говорить нечего. Сразу видно. Ты ведь тоже невидимка. Да и вообще, – она опустила голову, – Все мы невидимки.
– Ну это уж как-то слишком мрачно.
– Ты хорошо знаешь своих соседей? Если из них кто-нибудь умрет, кто-нибудь одинокий, ты это сразу заметишь? Например, если умру я, меня хватятся самое раннее через неделю… В лавке напротив моего дома, где я обычно покупаю собу, подумают: «Что-то давно не видно той девчонки». Но будет ли кому до этого дело? Ну, нету и нету… А потом в газетах напишут: «По адресу такому-то найден труп девушки… Причина смерти выясняется… Тело обнаружили соседи, когда почувствовали подозрительный запах, и тут же позвонили в полицию…» – все в таком духе. И это если еще напишут, что вряд ли. Никакой ведь сенсации нет. Вот если бы я бросилась с крыши Токио-но То[5]… Да и тогда пошумели бы немного и все… Умер еще один человек-невидимка.
Вик замолчала. У нее было такое лицо, будто она только что одним махом взлетела на последний этаж этого самого Токио-но То. На верхней губе выступили бисеринки пота. Плечи мелко подрагивали. Мне показалось, что она плачет. Но это была нервная дрожь.
– Послушай, к чему эти разговоры? Ты ведь не собираешься умирать? Зачем… – начал было я.
Но она остановилась, посмотрела мне в глаза и произнесла медленно и четко:
– Именно это я и собираюсь сделать.
– Именно это я и собираюсь сделать, – сказала Вик.
Я отреагировал единственным доступным мне в этой ситуации способом. Глупо хмыкнул.
– Нечего хмыкать.
– Ты чем-то больна?
– Нет.
– Что же тогда?
– Я решила умереть. Убить себя. Вот и все. Что тут непонятного?
И опять этот взгляд. Удивление и упрек.
– Непонятно, зачем. Ты влипла в какую-то историю?
– Да нет, – она пожала плечами, будто я спросил, не болит ли у нее голова.
– Люди не убивают себя просто так, без всякой причины. Это тебе не напиться. И не по магазинам пробежаться.
– При чем тут магазины? – удивилась она.
– Я так, к примеру… Короче, нужна веская причина.
– Ты-то что в этом понимаешь?
– Тебе любой скажет. Это же очевидно.
– Ну и засунь это «очевидно» себе в задницу, – Вик зло пнула ногой камешек. – Вот ведь придурок! «Это очевидно», – передразнила она меня.
– Перестань…
– Это ты перестань. Если ничего не понимаешь, лучше помалкивай.
– Просто хочу тебя понять, вот и все, – сказал я.
Я не верил, что она говорит серьезно. Крик о помощи. Попытка привлечь к себе внимание. Желание перестать быть невидимкой. Все понятно. Одиночество.
Кого-то оно толкает к проституткам, кого-то в клубы знакомств или клубы по интересам. Ну а кого-то – к таблеткам.
Где-то я читал, что женщины пытаются покончить с собой в три раза чаще, чем мужчины. В три раза чаще их попытки заканчиваются пшиком. Мужчины берутся за дело реже, но почти всегда доводят его до конца.
Чего-чего, а женских разговоров о самоубийствах я наслушался. В средней школе второй ступени две девчонки откровенничали со мной на эту тему и показывали какие-то флакончики с таблетками. Еще одна была в университете. Та постоянно носила с собой опасную бритву. Насколько я знаю, все три сейчас замужем. Утром собирают мужьям бенто, вечером раздевают их, пьяных, и укладывают спать. Чтобы утром снова собрать бенто. Теперь им некогда думать о самоубийстве. Теперь у них есть дела поважнее.
С Вик, я был уверен, произойдет нечто похожее. Если человек говорит о том, что решил наложить на себя руки, значит, все не так плохо. Аксиома. Слова выпускают наружу чудовищ, живущих внутри. Эти твари не переносят открытых пространств. Назови его по имени – оно тут же теряет силу. Покажи его другим – оно умирает. Больше пользы в словах я не вижу.
– Ты думаешь, что это пустая болтовня? – прищурилась Вик.
Правый глаз косил сильнее обычного.
– Нет. Я думаю, тебе нужно об этом с кем-то поговорить.
– То есть думаешь – болтовня.
– Да нет же. Я верю, что тебе на самом деле приходится несладко. И ты действительно начинаешь думать о том, что жизнь не такая уж замечательная штука. Но, поверь, самоубийство – не выход. Умереть всегда успеешь. Все мы рано или поздно умрем. Смерть неизбежна. Так зачем ее торопить?
Я говорил, будто читал написанный каким-нибудь новомодным проповедником текст. Верил ли я в то, что говорю? По отношению к ней – да. По отношению к себе… Иногда самоубийство мне кажется выходом. Точнее, не самым плохим способом поставить точку. Но если ты способен приставить ствол какого-нибудь Colt Combat Commander к собственному виску, это вовсе не значит, что позволишь повторить подобный трюк другому.
– Да прекрати ты молоть чепуху! Я не прошу отговаривать меня. И не хочу делиться своими проблемами. Доказывать что-то тем более не буду. Моя смерть, – мое дело. И только мое. Ты не лезь.
– Я вообще-то и не лез. Ты сама об этом заговорила. А я высказал свое мнение…
– Засунь его себе в задницу.
Других слов она не знает, что ли? Обычно я терплю людей. Терплю их словечки, манеру говорить, поведение, шутки, вопросы, запах… Некоторых приходится терпеть больше, некоторых меньше. Вот и вся разница. Терпеть Вик становилось все сложнее. Необычное лицо и необычное имя еще не повод быть сукой.
– Ладно, не злись, – лениво протянула она. – Не такая уж ты важная птица, чтобы не мог засунуть в задницу свое мнение.
Вот так. Довольно обидное пожелание. Я подумал, что и добропорядочный отец семейства, и бомж, и растлитель малолетних одинаково обидятся, если кто-то предложит им засунуть свое мнение себе же в задницу. Ведь каждый считает себя достойным уважения. Потому что человек, и точка.
Я решил не обижаться на Вик. Человек говорит то, что хочет. Сам я так не могу. Но это не повод для обиды.
За разговором я не заметил, как мы прошли мимо стадиона, и вышли на Инокасира-дори. Ничего себе прогулка! Я промок, проголодался и порядочно устал.
– Не хочешь поесть? – спросил я Вик.
Она уставилась на меня пустыми глазами. Видимо, опять исчезала ненадолго.
– Давай поедим, – повторил я.
– Не знаю… Не уверена, что хочу.
– Зато я хочу.
Лицо у нее изменилось. Сейчас предложит засунуть мои желания в задницу.
– Если ты не хочешь есть, можешь отправляться домой или куда там тебе нужно, – опередил я. – Мне надо перекусить. Так что я сейчас зайду вон в тот ресторанчик, а ты решай сама, что будешь делать.
