— Не может быть и речи. Хелен скорее умрет, чем согласится.
— Это не ей решать.
— Но и не тебе.
Хотя Бек была неправа. Именно Эшли предстояло платить за дом престарелых, а кто платит, тот и заказывает музыку. Но что может выбрать Эшли у себя в Уэстчестере? Приют с диетологами и плотными простынями, на каких Хелен в жизни не спала, бабушке совершенно не подойдет. Именно по этой причине из всех внуков Эшли меньше всех общалась с Хелен — не потому, что была самой старшей и прожила с ней меньше других, но потому, что они никогда не понимали друг друга. Хелен предпочитала скромную жизнь, Эшли же сбежала от нее со всех ног при первой же возможности.
— Не вымещай на мне досаду. Я тоже беспокоюсь о бабушке, — сказала Эшли.
Бек знала, что по-хорошему надо бы извиниться, но много ли стоило беспокойство сестры, находившейся в двух штатах отсюда, в Нью-Йорке?
— Мы не будем отправлять ее в дом престарелых.
— Хочешь, я приеду? — спросила Эшли. — Нет, погоди, на этой неделе у Тайлера последние соревнования в сезоне. Я могу приехать, когда они закончатся, в воскресенье, и остаться где-то до девяти: утром надо везти детей в школу.
У Эшли имелся муж, вполне способный кричать «оле-оле-оле» с трибун и намазывать тосты маслом, но Райан был не из тех мужчин, которые сами застилают постель и способны собрать сухой паек себе на работу или детям в школу. Он нравился Бек. Этот крупный, но невзрачный человек всегда с удовольствием посещал все семейные сходки Миллеров, если они не мешали ему играть в футбол.
— Может, в следующие выходные удастся отправить детей куда-нибудь в гости с ночевкой.
— Эшли, не надо, — сказала Бек и стала ждать от сестры возражений.
— Ладно, если что-нибудь понадобится, я на связи.
Разочарованная Бек подумала, не позвонить ли Деборе, которая жила в часе езды отсюда, в Нью-Хоупе, но решила не делать этого. Ее мать обладала удивительной способностью усугублять и без того сложные ситуации. Жаловаться Джейку, жившему на Западном побережье, ей даже не пришло в голову, несмотря на то что он был близок с Хелен. Снова Бек приходилось заботиться о бабушке в одиночку.
Бек много раз звонила Хелен, пытаясь вразумить ее и убедить, что ее подозрения нелепы, и каждый раз Хелен бросала трубку или, в лучшем случае, называла внучку Diebin — воровкой, — что по-немецки звучало еще более жестоко, чем по-английски. Бек хотелось поплакаться в жилетку бывшему бойфренду Тому, партнеру в фирме, где Бек работала помощником юриста. Будь они все еще вместе, он бы погладил ее по волосам и посоветовал дать Хелен время осознать свою ошибку. Но Том бросил Бек несколько недель назад. Поэтому теперь, вместо того чтобы искать поводы пройти мимо его кабинета, она словно в спячке сидит на своем рабочем месте за перегородкой. Именно этим она занимается, когда ей по телефону сообщают о смерти Хелен.
В 14:36 Бек звонят с неизвестного номера. Она намеревается сбросить звонок, но колеблется — интуиция подсказывает, что надо ответить.
— Бекка, это ты? — спрашивает смутно знакомый голос. Бекка. Только Хелен называет ее так.
— Кто это? — неожиданно для себя грубовато интересуется Бек. С тех пор так ушел Том, она плохо спит.
— Бекка, это Эстер.
Бек молчит, и голос добавляет:
— Соседка Хелен.
— А, добрый день. — Растерянная Бек не догадывается, к чему идет разговор. Она водит пальцем по овсянке на предплечье, чей красный хохолок от времени стал оранжевым. — Это Хелен просила позвонить мне?
Эстер ничего не отвечает и только дышит в трубку. Стук по клавиатуре, доносящийся из других ячеек офиса, резонирует у Бек в ушах.
— Эстер? — говорит Бек, уже начиная волноваться. — Что случилось?
— Вчера Хелен не пришла играть в бридж, а утром пропустила прогулку с нами. Я постучала ей в дверь, но она не отвечает.
Из-за этих быстрых слов и тревоги в голосе Эстер ссора с Хелен сразу меркнет.
— Сейчас приеду. — Бек надевает пальто, еще даже не нажав на отбой.
Она бросает взгляд поверх низкой перегородки на кабинет Тома. Там горит свет, но Бек стремительно идет в другом направлении к отделу кадров и стучит в открытую дверь Карен.
Заметив стоящую на пороге явно расстроенную Бек, Карен поднимает глаза. Эта деловая женщина среднего возраста с сильным акцентом Южной Филадельфии — порой и не поймешь, что она говорит, — одаривает сотрудницу жалостливым взглядом, совершенно для нее нехарактерным, и Бек, которой и так обычно неловко в ее присутствии, становится совсем не по себе. Том настоял, чтобы они проинформировали Карен о своем решении мирно разойтись, в то время как было очевидно, что он ее бросил.
— С моей бабушкой что-то случилось, — дрожащим голосом произносит Бек.
— Иди, — без колебаний отвечает Карен.
Бек кивает и выбегает на холодную сырую улицу.
— Хелен! — зовет Бек, стуча в дверь бабушкиного дома. Они с Эстер стоят на крыльце, затененном дубом, благодаря которому летом в доме прохладно, а в такую погоду, как в этом марте, откровенно холодно. Дует порывистый ветер. — Хелен, ты дома? — В гостиной занавески закрыты. На крыльце горит свет, несмотря на то что день ясный. — Хелен! — Бек старается перекричать рев ветра.
Ответа нет. Тогда Бек копается в сумочке и достает ключ. Открывает замок и толкает бедром дверь, покоробившуюся за много лет в отсутствие кондиционера. Войдя в дом, Бек понимает, что не только это мешало открыть дверь. У порога валяется гора почты, а в гостиной все перевернуто, словно здесь произошло ограбление.
— О боже, — вздыхает Эстер, увидев этот бедлам.
— Хелен, — зовет Бек, взлетая по лестнице и останавливаясь у закрытых дверей бабушкиной комнаты.
Хотя Бек прожила в доме семь лет, в спальне Хелен она была всего несколько раз — бабушка неизменно запирала ее, когда выходила, даже если направлялась в швейную мастерскую в другом конце коридора, и ключ всегда висел у нее на шее на золотой цепочке. Сегодня дверь не заперта, что значит только одно: Хелен в комнате.
Бек приоткрывает дверь.
— Хелен, ты здесь? — Не получив ответа, она распахивает дверь шире, с облегчением вдыхая естественный запах комнаты — сигареты, цветочные духи, плесень. Потом она замечает на кровати холмик под розовым покрывалом.
Глаза Хелен закрыты. Длинные седые косы покоятся на неподвижных плечах. Днем Хелен обычно сворачивает косы венцом вокруг головы. В старшей школе у Бек были длинные волосы, и Хелен укладывала их ей точно так же. Собираясь с подругами на танцы, Бек вплетала в эту корону светящиеся палочки, и Хелен качала головой, приговаривая, что внучка похожа на радиоактивный элемент.
Бек садится рядом с бабушкой на кровать и слегка трясет ее.
— Хелен!
Окоченевшее тело качается от ее прикосновения, отчего Бек мигом отскакивает в другой угол комнаты, ударяется о край комода и слышит стук — что-то застрявшее между комодом и стеной падает на пол. Бек нагибается и достает усыпанную драгоценными камнями брошь в виде цветка. Украшение размером с ладонь, на удивление тяжелое. Под небольшими темно-зелеными кристаллами, выложенными клинышком, подвеска с крупным желтым камнем в форме щита. Некоторые чистые стразы, покрывающие лепестки и чашелистники цветка, отсутствуют, и на их месте пустуют кружки белого металла. Орхидея, думает Бек. Конечно. Brosche.
Ах, Хелен! Все это время твое сокровище валялось за комодом.
С порога слышится изумленный вздох. Бек поворачивается — Эстер стоит в дверях, приложив ладонь ко рту. Бек незаметно опускает брошь в карман пиджака и чувствует ее тяжесть.
— Звоните девять один один.
Бек сидит около Хелен, гладя бабушкины щеки, пока не прибывают скорая помощь, полиция, а затем и судмедэксперт. Она как в тумане отвечает на вопросы полицейского, но, к счастью, он быстро отпускает ее. Потом осиротевшая внучка сидит одна в гостиной Эстер и ждет, когда хозяйка принесет с кухни печенье, которое Бек не станет есть, и чашку чая, которую она не будет пить. Бек достает мобильный телефон и открывает почту. Печатает в адресной строке имена сестры и матери и, чуть поразмыслив, добавляет имя брата. Конечно, ему тоже нужно сообщить. Джейк с Хелен были близки, если можно так сказать, учитывая, что он живет в четырех тысячах километров отсюда. Бек неохотно, но все же включает его в список адресатов.
