— Это невозможно, — повторяет Бен. Плевать. Со мной так просто не совладаешь.
Я пытаюсь выбраться из «скорой», всхлипываю, рыдаю, ору как резаная, вырываюсь из рук Бена и медбрата.
Ему всего тридцать три. Дэнни всего тридцать три!
Он жив! Он непременно жив! Он не может вот так вот взять и… погибнуть.
— Я хочу его видеть! — захожусь я от крика, — Хочу к мужу! Хочу увидеть его лицо!
— Он спрыгнул с пятого этажа! — орет Бен, и тон его голоса заставляет меня остановиться. — Чего там смотреть?! Ты…
В голове все плывет, в ушах шумит, и мне кажется, что слова Бена доносятся до меня откуда-то издалека.
— Ты его не узнаешь, — говорит Бен.
* * *
Я отказываюсь от госпитализации и в больницу не еду.
Но и в квартиру не попасть.
У меня с собой ничего нет. Ни телефона, ни сумочки, ни ключей.
Ни мужа.
Ни объяснения тому, что случилось.
Хозяйка квартиры, что аккурат под нашей, выходит на улицу и стоит возле «скорой». Она дает мне тапочки: дело в том, что я босая. Еще она приносит кофе, и заставляет меня его выпить. Он вроде бы с сахаром, но я практически не чувствую вкуса.
Появляются и другие соседи, но они стоят в отдалении, у аккуратно подстриженных кустов, ладони прижаты ко ртам, на лицах — ужас. Среди них даже наш странный сосед из квартиры напротив, который внимательно за всеми следит, но при этом едва здоровается.
Жильцы дома по большей части были знакомы с Дэнни. Им нравилось осознавать, что один из их соседей — детектив. Так они чувствовали себя в большей безопасности.
А жизнь вокруг нас идет своим чередом. Из-за деревьев близлежащего парка все так же торчит шпиль церкви Святой Екатерины, в отдалении слышится колокольный звон. Узкая дорога, ведущая к дюнам, уже забита припаркованными машинами: отдыхающие приезжают целыми семьями, пляж заполняется людьми, они мажутся солнцезащитными кремами, ставят жаровни для барбекю, играют в летающие тарелки.
Возле дома, рядом с розовыми гортензиями трепещут на ветру желтые заградительные ленты.
Из дома выходят четверо полицейских с коробками. Эти коробки я знаю — в них Дэнни хранил свои бумаги. Забирают и другие его вещи. Его ноутбук. Его мобильный телефон.
Его пистолет.
Он хранил пистолет в сейфе в спальне.
Он мог бы застрелиться.
Зачем ему понадобилось кончать с собой прямо на моих глазах?
Я борюсь, борюсь каждой частичкой своего естества с желанием кинуться к этой желтой заградительной ленте и поднырнуть под нее — все ради того, чтобы увидеть мужа. Лечь рядом с ним и взять его за руку, пока не закончится весь этот ужас. Свернуться калачиком, прижаться к нему, сказать ему, что вот она я, рядом, и я его не брошу, даже несмотря на то, что он оставил меня.
Но я продолжаю стоять на месте — исключительно из страха перед тем, что ожидает меня там, за желтой лентой.
Бен сказал, что Дэнни упал ничком, лицом вниз.
Я так и не увижу своего мужа мертвым.
Я буду сожалеть об этом долгие годы. Всегда.
Я стою как вкопанная, в голове по кругу ходят вопросы: «Почему он это сделал? Что его толкнуло на этот поступок? Какой демон овладел им?»
Сложно соображать, когда сознание прокручивает перед мысленным взором одну и ту же жуткую сцену, а ты пытаешься не закричать, не потерять сознание и не плакать.
Подходит Бен с моей сумочкой и протягивает ее мне. Покопавшись, я достаю телефон, который он туда положил. Соседка снизу делает пару шагов в сторону.
На экране ничего особенного. Ни пропущенных вызовов, ни сообщений. Собственно, чего еще я ожидала?
Да, мой мир разлетелся на тысячи осколков, вот только пока людям невдомек.
Да и откуда знакомым об этом знать? Я ведь еще никому не сообщала.
— Я ничего не понимаю, — говорю я Бену. На его лице деловое выражение, и мне хочется дать ему по морде, чтобы спровоцировать хоть на какие-нибудь чувства. Он же был там, со мной! На его глазах напарник спрыгнул с балкона и разбился насмерть. Как после этого можно оставаться таким спокойным?
— Ты уверена, что не хочешь в больницу? — спрашивает он. — Они тебе могут что-нибудь дать.
— Не нужно мне ничего, — всхлипываю я.
— Сейчас не нужно, а потом, глядишь, и понадобится — чтобы уснуть. В квартиру можешь вернуться, правда не прямо сейчас, а через некоторое время. Если ты не захочешь, конечно, пожить где-нибудь еще.
— Да что с тобой? — не выдерживаю я. — Ты… ты же сам все видел! Что?! Что, черт возьми, произошло? Ты ведь как-никак его напарник! Почему он это сделал?
— Вот ты и расскажи мне, — отвечает Бен, в его голосе слышится раздражение. — Ты ведь все-таки его жена.
Я выпускаю из пальцев сумочку с телефоном и хватаюсь за его руку. Мои ногти через рукав пиджака впиваются в кожу детектива.
— Что это значит? Думаешь, я знала, что он собирается это сделать?
— Я… нет. Конечно, нет.
Бен мягко отстраняет мою руку, на его лице раскаяние. Мелькает мысль, что он дотрагивается до меня впервые. Мы знакомы почти два года, но за все это время практически не общались, обмениваясь при встречах десятком ничего не значащих фраз.
— В случившемся нет ничьей вины, — говорит он. — Когда люди совершают такое…
— Люди? — эхом повторяю я.
Какие люди? Речь идет о Дэнни. Он был моим мужем. Он был уважаемым детективом. Он был другом Бена.
Бен делает шаг в сторону. Мысль, что я останусь одна, вызывает сильнейший страх, в живот словно засунули ледяной булыжник.
— В чем там было дело?
Он останавливается:
— Чего?
— Сегодня утром, когда ты приехал к нам, ты сказал, что у тебя плохие новости.
Бен мнется.
— Да так, ерунда, — наконец, отвечает он. — Ничего важного.
Я раздавлена.
— Бен, прошу тебя, скажи, когда я смогу его увидеть?
Бен качает головой.
— Будут делать вскрытие, — говорит он.
* * *
Я просто физически не могу ночевать в нашей квартире. Да и в самом доме тоже — хотя соседка снизу из кожи вон лезет, чтобы хоть как-то мне помочь.
Я хочу побыть одна.
Да я и так одна.
Дэнни — не просто мой муж. Он мой лучший Друг.
Был.
Кроме него у меня ближайших родственников в Америке нет.
Нет, само собой, у меня есть друзья и знакомые. Все мои коллеги отличные ребята, и все они живут на Манхэттене.
Родственники Дэнни — американцы, но только все они далеко. Дэнни вырос в Нью-Йорке, но когда его мать овдовела, она решила использовать оставшиеся накопления мужа, чтобы осуществить свою давнишнюю мечту и переехать обратно на юг, откуда она была родом. Осела во Флориде. Младший брат Дэнни Майк был военным, служил за границей и в США приезжал редко.
Дэнни любил твердить, что нашей семьей является полиция, но я, на самом деле, никогда так не считала. У меня имелась своя жизнь, своя работа. Я никогда не была в восторге от отдыха большой компанией в обществе коллег Дэнни и их родни, с барбекю, кучей детей, играющих в бейсбол, и поездками на Мартас-Винъярд [5].
При этом где-то на задворках сознания у меня всегда теплилась надежда: если вдруг что-то случится, его коллеги помогут. Женщина-полицейский, которая привезла меня сюда, работает в участке Дэнни. Я видела ее много раз и узнала. Но по дороге в патрульной машине она молчала, ограничившись парой слов.
В данный момент я чувствую себя странно в месте, которое называла своим домом. Возможная причина — тяжелая психическая травма. Возможно, я до сих пор в состоянии шока.
Наверное, не стоило отказываться от госпитализации.
Но ведь я не больна. Надо как-то смириться с мыслью, что, пережив такой кошмар, необходимо собраться с силами и жить дальше. Дышать, стоять, переставлять ноги.
Когда самолеты врезались в башни-близнецы, Дэнни едва исполнилось семнадцать лет. Его дядя по имени Эллис как раз в тот день заступил на дежурство, и он был там — помогал людям, видел, как рушились небоскребы. Когда Дэнни решил пойти на службу в полицию, Эллис сказал ему, что физическая форма в этом деле, несомненно, важна, но куда важнее правильный настрой, психическая подготовка.
