— Спасибо, что постирал.
— Да не за что. Это мама.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Я в порядке? — прошептал я. — Нет. А ты как думаешь? Я в порядке? — пробубнил я себе под нос.
— Мне это тоже нелегко, — сказала она, глядя в пол. Такая высокая, такая красивая, волосы идеально обрамляют лицо.
— Тогда забудь, — сказал я. — Давай считать, что мы все еще встречаемся.
Дори продолжала стоять, полуулыбаясь, затем покачала головой.
— Мы никогда не встречались. Я должна была встречаться с ним.
— Что, он там снаружи тебя ждет? — спросил я.
— Нет, он за мной заедет.
— Когда?
— Ну не знаю, через десять минут.
— Почему через десять минут? — спросил я.
— Потому что я так ему сказала.
— Но почему ты сказала своему парню заехать через десять минут, если ты живешь в полминуте отсюда?
— Не поняла вопроса, — сказала Дори.
— Почему ты сказала десять минут, если ты только зашла за своей дурацкой футболкой?
— Ну не знаю. Просто сказала.
— Чтобы забрать футболку, хватит и минуты, верно?
— Не знаю, — сказала она, чуть не плача, вроде.
— Так почему ты сказала десять минут?
— Хотела поговорить с тобой и убедиться, что ты в порядке.
— Хотела убедиться, что я в порядке? На это не надо десяти минут.
— Ладно. Я хотела убедиться, что мы по-прежнему друзья, — сказала она.
— О, конечно, мы по-прежнему друзья, — резко сказал я.
— Зачем ты так со мной? — спросила она.
— Зачем ты так со мной? — сказал я, и на глаза у меня навернулись слезы.
— Я не знаю, что мне делать, — сказала она. — Правда. Ты мне нравишься, и Кен мне нравится, и он был моим парнем почти год, так что, наверное, я должна быть с ним.
— Отлично, — сказал я. — Рад за Кена.
— Отлично, — сказала она, вытирая слезы.
— Так почему ты сказала ему десять минут? — снова спросил я.
— Почему ты все время спрашиваешь?
— Потому что, мне кажется, тебе захотелось прийти сюда, а вовсе не ехать с ним.
— Чего-чего?
— Мне кажется, ты не хочешь быть с ним. Ты хочешь быть со мной, но ты трусишь.
— Мне надо идти, — сказала она и стала подниматься по лестнице.
— Дори, постой, — сказал я.
— Что?
— Просто постой.
— Зачем?
— Пожалуйста, — сказал я, и она посмотрела на меня и покачала головой, и взбежала наверх. Я немного постоял, уставившись в точку, где она только что стояла, и мне хотелось расплакаться, и тогда вошел Майк и положил руку мне на плечо, и сказал: «Мне жаль, приятель», и уставился в ту же точку, что и я.
— Майк, — сказал я, поворачиваясь к нему, — сделай для меня кое-что.
— Конечно, что?
— Окажи мне услугу.
— Разумеется, приятель, что ты хочешь?
— Мне нужно, чтобы ты помог мне выбрить на голове полосы.
— Чего? Чувак, это же будет уродство.
— Я серьезно, — сказал я. — Мне нужны полосы на голове.
— Зачем? — спросил он.
— Потому что так поступают друзья, Майк.
— Это будет глупо выглядеть, — сказал он.
— Мне плевать.
— Мне тоже плевать, — сказал он. — Хрен с тобой, я попробую.
Я подошел к столу и вручил ему машинку для стрижки волос, и уселся на металлический складной стул.
И он сделал это за какие-нибудь пять минут, прямо у себя дома, роняя мои волосы на пол меж двух диванов, и не знаю почему, я чуть не плакал, и когда он закончил, это было просто охуенно: по три прямые линии на каждом виске. Я долго смотрел в карманное зеркальце, которое Майк стащил у мамы, и наконец сказал: «Если хочешь, я дам тебе пару баксов». И он сказал: «Просто вспомни об этом в следующий раз, когда мне понадобится занять у тебя денег». И я сказал: «Я не забуду, приятель», и снова посмотрел в зеркальце, и одна из линий на левой стороне была вроде как кривовата, но это ничего, подумал я, наверное.
На следующий день в школе люди обалдели. На первом уроке, религиоведении, брат Лор-бус избегал смотреть на меня, а на втором брат Хэнлан, учитель химии, нахмурившись, покачал головой и сказал: «Не уверен, что такая прическа соответствует понятию «надлежащий внешний вид», и я ответил: «Но она короткая», — и он сказал: «Дело не только в этом», — и сразу же после второго урока меня вызвали к мистеру Грегору, руководителю профподготовки, усатому, с черными зачесанными назад волосами, который объяснял все в терминах какой-то аллегорической футбольной игры, и уследить за ним было невозможно. Он посмотрел на меня и спросил: «У тебя в домашней команде все в порядке?»
— Все отлично, — сказал я, хотя, как я говорил, папа с мамой вот уже месяцы не спали в одной постели. — Все отлично, — повторил я.
Мистер Макгрегор кивнул, сделал какие-то пометки в моем личном деле и отпустил меня. Когда я широким шагом, улыбаясь, вышел из его кабинета, флуоресцентные лампы в коридоре ярко высветили тонкие наголо выбритые полоски на моей голове. Какой-то новичок уставился на меня, вроде как усмехаясь, я послал ему угрожающий взгляд, и он, кажется, испугался. По пути на третий урок меня остановил брат Карди, злодей, отвечающий за дисциплину. На нем была черная сутана с белым воротничком, седые волосы коротко по-армейски острижены, а мясистые руки скрещены на груди, пока он разглядывал меня, качая головой.
— Нет, сэр, — сказал он, закончив инспекцию. — Такая прическа не пройдет.
— Но волосы же короткие, — сказал я.
— Вы выглядите, как член банды, — сказал он.
— Я не член банды. Это как у футболиста, Брайана Босворта.
— Футбольный сезон давно закончился.
— Но я только что так постригся, — сказал я.
— Мне жаль, молодой человек. Либо вы сами как-то избавитесь от этих полосок, либо я побрею вашу голову целиком, в своем кабинете прямо сейчас.
Я уставился на этого хрена, самодовольного и благочестивого, скрестившего огромные руки прямо перед моим лицом, и подумал о том, как отчаянно мне хотелось эту чертову прическу, о том, как она могла изменить меня, спасти все, и как в результате Дори ушла от меня к парню, с которым была и так, и о том, что прическа моя не продержалась блин и дня, потому что никакая прическа не спасла бы меня и не сделала бы из меня кого-то, кем я не был, и вдобавок я чувствовал себя уже достаточно униженно, так что когда он сказал: «Мне жаль, молодой человек. Либо вы сами как-то избавитесь от этих полосок, либо я побрею вашу голову целиком, в своем кабинете прямо сейчас», я только кивнул и сказал:
— Валяйте, брейте, — и вот что случилось с моими волосами. Вот так вот просто. Они все исчезли. Вот так вот просто.
В конце концов мы решили сделать сценку на тему нашей выпускной работы по истории, потому что Майк подумал, что это наилучший способ скрыть тот факт, что мы на самом деле не провели никакого исследования. Было так: Майк изображал детектива, рассказывающего классу об исторических фактах, зачитывая их своим слегка обкуренным голосом с плохо написанных желтых карточек: «В общем, это история об отчуждении, так. Она, э… должна показать вам, как наш народ боялся сам себя, понимаете, и как люди типа не доверяли друг другу, и еще, как это стало поворотным пунктом, знаете. Когда люди типа перестали доверять другим людям и перестали чувствовать себя частью нации. Как это было типа… вроде как наша нация взрослела, понимаете, сталкиваясь с ужасными вещами, но это как бы, знаете, неразделимо ужасные всякие вещи — это часть жизни в Америке, наверное, о чем люди особо не думали. В общем, смысл в том, что Америка узнавала, что есть где-то ужасные вещи и что они часть Америки, и что все равно надо стараться быть типа счастливыми и доверять людям все равно. Вот. Итак, год 1962, Альберт Десальво работает на резиновом заводе днем, а ночью выслеживает свою добычу по всему Бостону».
В общем, я был Бостонским душителем и на голове у меня был чулок, потому что так было на картинке в книге, которую принесла мне Дори, и мисс Эйкен — милая мисс Эйкен, единственная, наверное, кто верил в нас на этой земле, и в этом, вероятно, ошибался, — в общем, мисс Эйкен исполняла роль жертвы, она сидела у доски, разглядывая свои ногти и притворяясь, будто жует жвачку, или что там еще жертвы обычно делают, перед тем как их задушат; и в этот момент я решил сделать что-нибудь не по сценарию. Вместо того чтобы задушить мисс Эйкен, которая сидела с очаровательно скучающим видом, боже, она была в натуре очаровательна, в общем, я зашел сбоку и задушил этого зануду Фрэнки Мэннинга, и он закричал было, но я закрыл ему рот рукой, и Майк увидел, что я делаю, и воскликнул: «Смотрите, Бостонский душитель наносит удар! Никто не знает, где он в следующий раз совершит свои злодеяния!», и он подбежал к Фрэнки и сказал, указав на него: «Еще одна жертва непредсказуемого убийцы, действия которого невозможно предсказать!», а я к тому моменту уже задушил Блейна Рида, который, будучи педиком из школьного драмкружка, быстро сориентировался и упал со стула, изображая труп, и мисс Эйкен закричала: «Ладно, ребята, достаточно, достаточно», но я не остановился, пока не сомкнул руки на шее мисс Эйкен, и шея была длинная и гладкая, и мне показалось, что я чувствую ее дыхание, и две коричневые родинки выглянули из-под воротника, и больше всего на свете мне захотелось поцеловать ее, и она, вероятно, догадалась, потому что взглянула на меня и моргнула, но как-то как старшеклассница моргнула, всеми ресницами — никогда прежде она так не делала, — и в общем, я решил не убивать ее, и подумал: на хуй, и просто выбежал из класса и стащил с себя чулок, и бросился по коридору, сверкая лысой головой, и потом остаток дня просидел в кафетерии, и меня не выперли, потому что тамошние продавщицы сразу поняли, что я крутой.
