Польский перевод «Диких лебедей» Уайта прислал мне два года назад Радек Новаковский, переводчик. Он и издал их искусной самодельной книжицей. Обложка — из бумаги ручной выделки — цвета морского песка с отпечатавшимся, словно след, листком. Внутри хайку — каллиграфия, тушью! Радек написал, что сделал всего несколько экземпляров и ищет издателя, который опубликовал бы «Диких лебедей» большим тиражом… Увы, тщетно.
Уайт странствовал по Японии в 1985 году. Это было — как он выразился — еще одно геопоэтическое паломничество и одновременно путешествие в стиле хайку по следам Басё, поразительная запись дорог и островов. Изучение Пустоты. Исходная точка путешествия — Токио, цель — остров Хоккайдо, куда дикие лебеди прилетают из Сибири зимовать. «Дикие лебеди» — запись этой тропы — маленькая ниппонская книжечка, со множеством картинок и ментальных изломов, написанная в «порхающем белом стиле».
Мацуо Басё оставил после себя несколько путевых дневников, инкрустированных хайку. Кеннет Уайт считает (и я с ним согласен), что самым полным был «Оку-но хосомити». В переводе Агнешки Умеда-Жулавской — «Тропами Севера», Кен же уточняет, что речь идет об «узкой дороге на дальний север». При этом выражение «дальний север» имеет в японской культуре различные коннотации, начиная с квартала красных фонарей, который вынесли за северные границы Киото, и кончая театром Кабуки, который тоже был изгнан на север — как «дикий». Другими словами, север в Японии связывается со всем непокорным и неофициальным. Если же какой-нибудь художник, говорит Уайт, чувствовал, что заходит «слишком далеко» или «слишком высоко» (как некоторые божества Северной звезды), ему приходилось менять имя.
Басё двинулся на Север в 1689 году, за пять лет до смерти. Кен считает, что он ориентировался на Сайгё[180] и Соги[181], которые странствовали по Японии (о Сайгё я писал в «Доме над Онего»), а также Эннина[182], который странствовал по танскому Китаю. Сутью этих странствий была не дальность пути, но открытие пространства разума. «Путешествие воспринималось как ценное упражнение в созерцании, дополняющее сидячую медитацию (дзадзэн)».
Так что это близко дзэну, хотя Басё и не был монахом. Кеннет подозревает, что в нем бурлила некая «фундаментальная тревога, которую не в силах была заглушить никакая религия». Медитативное путешествие (таби) — скитание без цели, жизнь в ощущении ее мимолетности, эфемерной красоты и отражение в сердце игры небес… Это японский вариант беззаботного скитания Чжуан-цзы. Кен повторил тропу Басё из «Оку-но хосомити», создав «Диких лебедей» — свою «книгу дороги и ветра», нечто большее, чем послание, нечто большее, чем собрание хайку, нечто иное. А заодно легким перышком набросал в отеле «Северное море» философию лебедя.
Начинает он с замечания, что в последний раз важные вопросы ставились публично в XVIII веке, и тогда «лебеди оказались в центре дискуссии о дикости и освоении цивилизованного и примитивного, естественного и искусственного».
В великолепном издании XVIII века «Естественной истории животных» Бюффона, которое Кен нашел в библиотеке Сорбонны, помещено только одно изображение этой птицы, гравюра, представляющая одомашенного лебедя (возможно, даже с подрезанными крыльями…) в искусственном пруду королевского сада. Бюффон пишет, что уму западного человека ведом только домашний лебедь, потому что он забыл о существовании лебедя дикого. А ведь еще Гесиод называл лебедя «выспреннелетным», а Гомер считал его величайшим путешественником мира — наряду с гусями и журавлями.
В XVIII веке — как утверждает Уайт — наступил конец натурфилософии, дисциплины, в которой «сплетались поэзия, наука и философия, где внимание уделялось общим исследованиям и поиску опыта глобального сознания». Затем началась эпоха конкретизации и — приручения диких лебедей.
Путешественников вытеснили туристы.
После фестиваля Etonnants Voyageurs мы собирались поехать с Кеном в его геопоэтическую обсерваторию на бретонском берегу. К сожалению, не вышло… Жаль, потому что, судя по текстам, это гнездо дикого лебедя, подобное моему над Онего.
За последние два года Кен сильно сдал. Не мог сказать, каким маршрутом возвращался с Унгавы — забыл. Не интересовали его и судьбы индейцев с Мингана, хотя он провел с ними обалденную ночь. Я пытался найти в резервации следы его приятелей, с которыми он тогда встретился, — тщетно. Мы искали с вождем минганских инну Жаном Петахо и Кристин Базили в «метрических книгах», где регистрируются браки, но в 1980-е годы, когда Уайт их посетил, никаких свадеб не было! Никто не помнит ни Матье, ни Жозефа. Неужели выдумал? В Сен-Мало я спросил Кена, когда он был на Лабрадоре. Он посоветовал проверить по году издания «Синего пути».
Голованов тоже заметил, что Кеннет постарел и уже не совершает таких далеких путешествий, как прежде. «Когда мне исполнилось сорок шесть (не сорок пять, а именно сорок шесть), со мной что-то произошло, и со всех сторон плотно и беспощадно ко мне подступило чувство неизбежного и быстрого старения. Я чувствовал, что у меня сношены зубы, истерты суставы, сердце издергано, жидка и холодна кровь. Что ж говорить о Кене, которому уже за семьдесят».
И все-таки вокруг Кеннета по-прежнему — поклонники и молодые девушки, готовые по первому зову прыгнуть к нему в постель. Мы выпили вместе в Сен-Мало несколько бутылок вина и договорились, что зимой я навещу его в бретонской пустыни.
— Увидишь карту мира в моей мастерской и пути, которые я на нее нанес. Лабрадор и Папуа — Новая Гвинея, Корея и Хоккайдо, Камчатка, Огненная Земля, эх… — размечтался Кен, и лишь Мари-Клод вырвала его из раздумий поцелуем в затылок. Уайт даже вздрогнул.
Зимой я его не навестил, потому что в августе родилась Мартуша и мир мой перевернулся вверх ногами, то есть встал на голову. Хотя некоторые знакомые утверждают, что как раз наоборот — встал на ноги. Как бы там ни было, все на свете изменилось. Зимой мне было не до Кена — мы с Мартушей встречали в Конде ее первую зиму.
Теперь мы каждый день гуляем по парку князя Воронцова в Алупке. Этнограф Евгений Марков в знаменитой книге «Очерки Крыма» писал, что «Алупка — это святая святых Южного берега, это самое сердце его. Вся прелесть его красоты, вся его дикая поразительность, вся нега его воздуха, роскошь красок и форм, как в фокусе, сосредоточена в Алупке. Кто знает Алупку — тот знает Южный берег Крыма в его самых тропических и самых драгоценных чертах». А баронесса Барбара фон Крюденер[183], увидев Алупку, воскликнула: «Я увидела небо, и земля выскользнула у меня из-под ног».
Парк для князя Воронцова проектировал немецкий мастер садового искусства Карл Кебах[184], а саженцы доставлял директор Гартвис[185] из Никитского ботанического сада. Специально для жены Воронцова Елизаветы (в девичестве Браницкой)[186] вырастил сорт бледной розы под названием «Княжна Елизавета Воронцова», который вошел в мировой каталог как русская роза.
О парке и дворце М. С. Воронцова я напишу в другой раз, а сейчас хочу лишь добавить, что во время наших ежедневных прогулок к морю мы проходим с Мартушей мимо двух прудов, где плавают два лебедя — поодиночке. Каждый раз я задумываюсь, почему они не летают — потому ли, что им подрезали крылья, или же они настолько привыкли к туристам, что предпочитают есть у них с руки, чем добывать пищу?
И еще одно. Кто-то может спросить, почему я все время называю этот дневник «северным», если теперь пишу его на Южном берегу Крыма? Для меня Север — не только географическое направление (а по-польски еще и «полночь»), но и особое состояние ума, в котором царит Пустота. Где бы ты ни находился, важно суметь ее сохранить. Только в свободный от всего лишнего ум можно впустить внешний мир, чтобы лучше его описать. Слово «um» в польском тексте — вовсе не русицизм! В минувшие века этим словом пользовались и поэт Князнин[187], и князь Чарторыйский[188]. Лишь позже «ум» был вытеснен «разумом», натурфилософия — конкретными науками, а диких лебедей одомашнили, подрезав им крылья.
Алупка, январь 2011
«Поединок с Сибирью» — название книги Ромуальда Коперского об автомобильной экспедиции из Цюриха в Нью-Йорк через Сибирь, Аляску, Канаду и большую часть территории США. Здесь и далее примеч. пер., за исключением специально отмеченных авторских комментариев.
Рышард Капущиньский (1932–2007) — знаменитый польский репортер и публицист.
Радослав Новаковский (р. 1955) — музыкант, писатель, переводчик, издатель.
