Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

- Купи ее, Васлян, будет помогать по-хозяйству, будет тебе и на чем спать.

- На жердях-то много не поспишь, - широко открыв оволосенный рот, мужик весело загоготал.

Первый - понаглей - схватил ее за худую длинную тонкую руку и приподнял:

- Пошли с нами за град...

Страшко сжал кулаки, шагнул решительно на них:

- Отпусти!.. - и, повернувшись к своим работникам, крикнул:

- Эй, подсобите-ко мне - посадите вот этих ребенков и их матерь в телегу...

... - "Господи! Да как ты надоумил меня взять ее в дом..." - Не раз подумал Страшко, проезжая под песчаным обрывистым правым берегом Мжары.

И действительно, как потом убедился, лучше ее вряд ли бы он нашел: сразу же после свадьбы она подобрала служанок, научила прибираться их, порядок завела в доме (и, как женщина была опытна и умела - ее, горемычную, немало мужиков "учили" этому... - сумела тут же забеременеть). В доме, как будто был праздник, ходила, сверкая счастливыми глазищами, излучая небесно-лазурный свет, и худоба исчезла - поправилась, налилась как спелая ягодина.

Страшко снова поехал в монастырь, чтобы у знать, что ему нужно, он решил подкупить кого-нибудь из монахов. Его не знали в лицо, но о нем слышали как о скоробогатом, неизвестно откуда прибывшем и считали "нечистым": то ли награбил - тать, то ли еще какой плут - такими скоробогатыми по-доброму не становятся...

То, что он услышал-узнал в монастыре, ударило в пот. Оказывается, князь Михалко Юрьевич, хотевший перехватить бегущего своего племянника Юрика, заболел и лежит теперь при смерти в Городце-на-Волге, - вот-вот "умре". Ростовские бояре Добрыня Долгий, Иванок Стефанович, Матеяш Бутович и Борис Жидославич послали гонцов в Великий Новгород к Мстиславу Ростиславичу, велев сказать, что Михалко, "стрый его", умирает, пусть со своей дружиной он немедленно пригонит в Ростов, если хочет стать князем Ростово-Суздальской земли. А потом собралась ростовская дума и решила: набирать войско, ковать оружие, бронь; то же самое делать и суздальцам.

Со своим извозчиком спешно вернулся домой. Переоделся, собрался и, никому ничего не говоря, взяв с собой молодого слугу, по запасному коню - каждому - и поскакал в Владимир. Гнал так, что загнал не только коней, но и себя со слугой, к вечеру был там.

На не сгибающихся в коленях ногах (внутренности отбиты от тряски - ни вздохнуть, ни кашлянуть) поднялся в княжеские покои, где принял его - при горящей свече - Всеволод.

Через некоторое время по всему двору забегали, зажглись свечи в хоромах, домах - топот, говор, крики; из конюшен выводили и седлали боевых коней и по двое, по несколько выезжали из княжеского двора, из города и скакали в полусумраке коротких светлых ночей по дорогам - прочь от Владимира.

Уже на следующий день, поднимая пыль, пошли во Владимир люди в вооружении и доспехах из ближних поселений, городков. Вели своих пасынков бояре, шагали пешцы, рысили конные - собиралось войско.

Одновременно с известием о смерти Михалко Юрьевича - скончался 20 июня в субботу по "захождении" солнца (тело его уже везли) - прибыла в Владимир часть ростовских бояр во главе с воеводой Михаилом Борисовичем (сын Бориса Жидославича) и суздальцы.

Тело стольного князя положили рядом с гробом Андрея Боголюбского в церкви "Святыя Богородицы златоверхие". Был Михалко Юрьевич на Владимиро-Суздальско-Ростовском княжении год и 5 дней. "Ростом был мал и суx, брада уска и долга, власы долгие и кудрявы, нос нагнутый, вельми изучен был писанию, с греки и латины говорил их языки, яко русским, но о вере никогда прения иметь не хотел и не любил, поставляя, что все прения от гордости или невежества духовных происходят, а закон божий всем един есть".

Успели на похороны и переяславльцы, - они вместе с владимирцами и со всеми другими прибывшими, помня свое клятвенное обещание Юрию, отцу Всеволода, "О детях его", собравшись перед Золотыми воротами, единогласно "учинили роту князю Всеволоду Юрьевичу и по нем его детей и, взяв его, возвели на престол отеческий и братень, с великою честию и великолепием торжествуя день той".

Послали об этом объявлять в Суздаль и Ростов. Многие суздальцы присоединились к крестному целованию, хотя и некоторые спорили, что владимирцы, не согласовав со старшими городами, "то учинили".

Страшко теперь был в Ростове, - каждый день посылал известия.

* * *

Всеволод Юрьевич созвал всех бояр, которые были во Владимире, на совет.

- Ведомо мне, - говорил сидя, - что Мстислав уже в Ростове и к своей дружине совокупляет воев, набираемых по всей округе. Ростовцы же, желая иметь своего князя, не противятся ему, а некоторые даже помогают в том. А у Мстислава вся та же неправая дума: как бы всю Залесскую Русь прибрать, - Всеволод обвел бояр грозным взглядом.

Третьяк, сидя недалеко, сбоку от князя, вдруг подумал: "Наверно и Император (Византийский) так же смотрит, ведь недаром он племянник его... Михалко был больше отцом духовным как бы, чем правящим князем, государем, а этот - Второй после Бога на Земле будто!.."

Своему племяннику (по старшему брату) Ярославу Мстиславичу приказал немедля со своей дружиной и переяславцами выступить в Переяславль-Залесский, чтобы упредить Мстислава с ростовцами, не дать им занять город.

- Жди там моего указа, а сам шли вестей!..

9

Протас Назарыч шел, то и дело останавливаясь: отдыхивался, кашлял, пот застилал глаза, но он боялся снять полушубок - простудится - март не январь - обманчиво для старика. На ногах широкие короткие охотничьи лыжи, подбитые шкурами северного оленя. (В то время они водились зимой даже на территории Татарии - в северной части). Впереди протаптывал ему лыжню молодой охотник из местных вятчан Пилям. За семь лет жизни в этих местах все вокруг городка Ушкуи стало знакомо, родным. Так же пахнет талый мартовский снег, лес, хвоя; пичуги будят весенними своими песенками природу - зовут тепло, лето. Воздух свеж и сладок, как в далеком родном Новгороде!..

Русские ушкуйники, оставшиеся после безуспешных попыток прорваться вверх по Волге и Вятке, осели здесь крепко: построили рубленые избы на взгорке, которая с трех сторон огибалась речкой, впадающей в старицу Камы. С северной стороны прорыли ров: огородились высоким частоколом, сделали ворота, которые на ночь запирались и охранялись сторожем.

Многие привели местных женщин, девушек: кто купил, кто-то уговорил, а кое-кто и силой... Пошли уже, как молодая поросль в лесу, ребенки: рыжие, русые, черные... Сияли у него глаза, душа отогревалась у Протаса, когда он встречался с молодыми женщинами - хотя сам уже их (божественных и одновременно дьявольских созданий!) не мог приласкать, но от того еще больше и острее любил и чувствовал... Вначале привыкал, потом постепенно все вокруг начало становиться родным - стало хорошо и весело, как будто он корнями начал врастаться в эту землю.

Для него и деда Славаты выстроили просторную избу. Днем, в межсезонье: осень, весна - никуда не выйти, не уплыть, - всегда у них был народ - свои, русские, и вятчане - теперь вроде тоже родные.

Он приятно удивлялся: вот ведь Славата какой - его не брало время: в свои семьдесят лет он выглядел, как сорокапятилетний... А Протас поддается старости: вон и борода и волосы все седы (а ему только 56). Время: созидает и разрушает. Когда-то оно на него работало, - сейчас - против: с каждым годом он стареет, теряет здоровье и жизненные силы - желания!.. Сидит, как сыч, Славата-Ведун длинными зимними ночами - жжет сальные свечи или яркую лучину из сухой березы - пишет; встает и ходит - думает, - только поскрипывают половицы, да внизу где-то попискивают черные крысы. Протас в это время лежит под двумя шубами-тулупами - будто спит - и думается ему: о чем только не передумает, но в последнее время - все больше о доме, о Новгороде, о Земле Русской... И пришел к выводу, что нужно им уходить отсюда. Три раза в эту зиму нападали, но ладно как-то удачно обошлось - все ушкуйники оказывались в городке, да и охотники малочисленны. А если булгары прознают их селение: да за столько лет неужто не узнают, где поселились русские?!.. Напасти нападут - дело времени и тогда уж никого не пощадят!

Каждый день, под утро, заходит к ним молодая вятчанка: невысокая, но широкая, круглолицая, рыжие волосы свисают из-под тюрика, улыбается, показывая красные десна, щуря сине-зеленые глаза - красавица.

- Опить ходяешь, Салават? Псе писять, писять - кому нада!.. - подходит к божнице в углу, переворачивает икону (стесняется русского Бога) - не крещена, - и начинает растапливать глинобитную русскую печь с трубой - одна единственная изба, которая топилась по белому.

В летнее время дед Славата вместе с ушкуйниками-купцами ездил в Великий Город (Булгар), где собирались купцы, кроме местных, со Средней Азии, с Кавказа, со всех русских княжеств, с Ближнего Востока, продавать, менять пушнину, заготовленную за зиму; купцов (кем бы до этого они не были) пропускают везде и всегда - даже дикие племена, враждуя со всеми, не трогают торговых людей; многое он еще узнавал, ненасытный в познании, Славата, поэтому так радостно собирался и к этой весенне-летней поездке, хотя еще до сезона оставалось 1,5-2 месяца. Сейчас середина марта, днем уже проталины вытаивают. Только вот сегодня выпал снег, но к обеду, если выглянет солнце, он начнет подтаивать, - по берегам рек и озер - наледь: по ней по ночам и до обеда не только пешему можно пройти, а и на лошади проскакать.