Ознакомительная версия.
Вот что пишет об этом Джони. «Словно доктор в белоснежном халате из порнофильма, Сукин то и дело появлялся в кадре, приветствовал посетителей парикмахерской, шёл мимо, брал под руку Монику Беллуччи и занимался с нею любовью на глазах у восхищённых зрителей. Пара и в самом деле выглядела великолепно». И дальше: «Кондомы? Какие на фиг кондомы! Под шумные возгласы зрителей (включая футболистов, теннисистов и онанистов из РПЦ) Сукин и Беллуччи демонстрировали образчик истинной порнографии».
Завершает рассказ довольно трогательная сцена, где самолёт Гиласи уже летит над Ботническим заливом, а сам Лошак, покинув наконец родину, переживает прилив вдохновения. Жизнь, лишённая вдохновения, – не жизнь, а вдохновение, между тем, – редкое чудо – даже мимолётное, не говоря уже о долгом и устойчивом.
За иллюминатором проплывали облака. Они проплывали и снизу, и сверху, а самолёт будто стоял на месте и лишь покачивался от ветра. «Покачивается», – подумал Гиласи. «Мысль, надо заметить, довольно смешная, – пишет Джони Фарагут, – и она каким-то образом была связана с Иисусом Христом. Гиласи улыбнулся: как-то связана, но как – он не знал и, в сущности, не мог знать».
Улыбнуться можно и без Христа (теперь уже Ослик подключился к мысленным диалогам Лошака и Джони). «Взять хотя бы салон „Беллуччи“», – рассуждал Генри. Этот салон то и дело приходил ему в голову, вызывая противоречивые чувства. Посмотришь, к примеру, и что? Салон как салон. Мало ли салонов красоты по всему миру. В любой стране (даже самой демократичной) возможна несправедливость. Но в том-то и дело – там она возможна как исключение. Как всплеск, упущение или досадная оплошность (тут и говорить нечего). Здесь же, на родине Гиласи (на родине Джони и самого Ослика) несправедливость возведена в ранг обыденности (друзьям – всё, врагам – закон). С виду – красиво (салон «Беллуччи»), а внутри – порнофильм.
Непростые размышления. Спасибо Джони.
Ослик так и видел его остриженную в тюрьме голову, склонившуюся над письмом. Джони будто писал ему последнее напутствие: «Здравствуйте, Ослик, – к примеру. – Интересный случай. Возможно, он заинтересует вас, а то и роман напи́шите (пауза). Возвращаясь как-то с выставки макраме, Гиласи Лошак приостановился у Янтарного проезда немного поразмыслить. И тут начался сильнейший снегопад. Постояв на метели минут пять или десять, он взглянул на своё отражение в окне напротив. И что ж? Из окна на него смотрело совершенно заснеженное существо с добрыми глазами и длинным носом, а сверху красовалась вывеска „Салон Беллуччи“. С тех пор, припоминая это происшествие, Гиласи всякий раз улыбался. В его воображении возникал смутный образ абсурда. Довольно странный, заметим, образ – основанный на порнографии (безобидно и даже весело), но вместе с тем и коварный (лучше б он ничего не видел)».
«Будто Гиласи захотел в туалет, – подумал вдруг Ослик, – искал его, искал, а когда огляделся – так он и был в туалете».
Плакал ли я? Говорят, плакал.
(Курт Воннегут, «Колыбель для кошки», глава 121)
Честно говоря, Генри так и воспринял Джонин рассказ про салон «Беллуччи» – как напутствие. Не осталась незамеченной и удивительная связь между ним и главным героем рассказа – Гиласи Лошаком. И тот, и другой были в некотором смысле непарнокопытными и относились к семейству лошадиных. К тому же оба покинули Россию, но мысли о ней не оставляли ни Ослика, ни Лошака.
Напутствие? Прочитав рассказ, Генри чуть погрустнел, но также и пережил воодушевление. Ослик явно ощутил некую потребность в действии. Не стоять же ему бесконечно с добрыми глазами и длинным носом под двусмысленной вывеской. Да и образ абсурда, так или иначе, нуждался в детализации. Джони не мог этим заниматься, поскольку сидел в тюрьме, а Ослик не только был совершенно свободен (о такой свободе русский оппозиционер лишь мечтает), но и изначально, как мы помним, нацеливался на серьёзную работу. Он ещё раз пробежался по Джониным письмам, сделал пометки в своём планшете и кое-что отсканировал.
Всё это нужно осмыслить. Над Осликом словно кружилось метафизическое облако, а он не знал, как понять его и что делать с ним. Налицо была проблема интерпретации. Салон красоты, выбранный Джони в качестве метафоры к РФ, и удручал, и настораживал. С формальной точки зрения Генри решал доказательную задачу, имел некоторую неопределённость с исходными данными, но спешил и уже подумывал о применении математической индукции.
В действительности, может, не так уж всё и плохо? Много ли Генри знал о современной России, не говоря уже о Таможенном союзе или БРИКС? БРИКС и вовсе (как плач) – загадка, а о России, судя по всему, они с Фарагутом знали лишь в пределах МКАД. Тут что с картой – пока не увидишь территорию, карта воспринимается как образ. Весьма абстрактный и довольно сомнительный (тем более для исследования) образ.
В лучшем случае – предмет искусства.
Он вдруг припомнил мишленовский путеводитель у Россохиной в кармане. Как выяснилось, «Виртуальный клон» собирался уезжать из страны (давно собирался, но всё никак). Вика предлагала островные государства Микронезии (в частности, Кирибати), и никто как будто не возражал. «Да и что возражать? Кирибати – оффшор, – рассуждал Ослик, – оффшор с западной демократией и чуть недоразвитой экономикой, что даже к лучшему: будет где развернуться».
Мишленовский путеводитель меж тем ассоциировался с путешествием. Мысль о путешествии так и напрашивалась: неважно зачем – лишь бы уехать (куда подальше). К слову, карты «Роскартографии» и в помине не привлекали (ни путешествием, ни как предмет искусства). Видно, Michelin что-то таки придумали, что волновало, теребило воображение и вызывало безудержное желание убраться в неизведанные края.
Бывало, стоишь где-нибудь на Яузе, вспомнил вдруг Ослик (железнодорожная платформа в Москве), ждёшь электричку (чуть пьян) и смотришь вслед уходящему составу «Москва – Улан-Батор». В свете фонарей искрится облако снега (искрится и кружится), пахнет углем и еловой хвоей от «Лосиного острова». Ослик никуда не спешил и подолгу стоял у стенда с расписанием, рассматривая этот «Улан-Батор», мечтая оказаться в поезде (один в купе, за окном снег) и ехать себе – безо всякой цели и смысла.
Теперь же, спустя годы, обнаружились и цель, и смысл. Генри не ошивался на Яузе (морозной ночью), он не был пьян, а с неба не падали звёзды, что и к лучшему – рассудок вызывает больше доверия. Он знал об этом не понаслышке. С наукой вообще проблема (тем более, с доказательствами) – здесь в цене здравый смысл. «Вечное сияние чистого разума», в своём роде. Он хорошо помнил этот фильм (Eternal Sunshine of the Spotless Mind, реж. Мишель Гондри, сценарий Чарли Кауфмана, в гл. ролях Джим Кэрри, Кейт Уинслет, США, 2004). Хорошо помнил, и ему вдруг сделалось не по себе: от любви не убежишь. Даже стерев воспоминания, ты всё равно влюбляешься в то же самое.
Вероятно, и Россия была его любовью, заключил Генри, а немного спустя позвонил в РЖД и заказал билет до Улан-Батора: «На завтра, пожалуйста, 17 декабря, вторник. Обратно на самолёт. Нет так нет». На самолёт он купит на месте, там видно будет.
Как Ослик и рассчитывал, ему досталось свободное купе в СВ вагоне (снег за окном, два одеяла, чуть приглушённый свет и, безусловно, всё тот же всеобъемлющий запах туалета). «Вселенский туалет», – вот первое, о чём он подумал, зайдя в вагон поезда № 006Ч «Москва – Улан-Батор». Несмотря на полумрак, Генри вскоре нашёл своё купе и, нырнув туда, немедленно закрыл двери. Запах туалета, однако ж, как был, так и остался.
Он никуда не подевался и во Владимире спустя три часа. Напротив, – запах усилился. Запах стал более плотным, концентрированным и гнетущим. Ясно, что мозг приспособится, но и здесь требовалось время.
Из Владимира Ослик позвонил Додж. Та не спала и, казалось, ждала.
– Зачем ты уехал?
Это «зачем?» теперь преследовало его. Голос у Додж был слегка отстранённый. Похоже, она и без Ослика знала ответ.
– Не знаю, – соврал Ослик. Да и кто ж признается, что хотел (вот так – ни с того, ни с сего) на страну посмотреть? На этот «вселенский туалет», о котором давно уже всё известно и нет нужды в доказательствах.
Между тем он хотел – хотел лишний раз убедиться, – что так и есть, и от предложения Додж сойти во Владимире отказался. Она вскоре приехала бы, у неё там родители, и они пожили бы у них день или два, а то и до выходных.
Отказался, короче.
– Как хочешь, – ответила Эля.
Ослики весьма упрямы. Она знала об этом ещё с детства. «Упрямы, но вместе с тем и неприхотливы», – улыбнулась Додж, припомнив уроки биологии. При правильном распорядке дня осёл может работать в течение 8–10 часов с одним перерывом для кормления. Кормится же он и вовсе – в основном травой и кустарниками. Так что волноваться не стоит. Генри справится, решила Додж и отключилась.
Ознакомительная версия.
