Теперь уже непросто все это понять, но кто-то же надоумил меня заранее подготовиться к этому событию. И этот огнеупорный костюм, и баллон для автономного дыхания, и даже то, что из Вениного противогаза я кое-какую детальку ухитрился отвинтить. Это наводило на мысль, будто случившееся все же было неспроста. Но от размышлений отвлекала корчившаяся в судорогах фигура Вени, его вылезающие из орбит глаза, сорванная с головы, теперь уже совершенно бесполезная маска благодетеля. Нет! Должен вам признаться, что подобные сюжеты совсем не для меня. Я повернулся и не торопясь, на ощупь, а где и на карачках стал продвигаться к выходу.
В черных клубах дыма затерялся вопящий что-то непотребное Веня. Погасли экраны многочисленных компьютеров, а с ними провалилась в тартарары злая интриганка Лелечка. Рассыпалась в пыль накладная позолота на стенах, рухнули на пол массивные люстры с подвесками из поддельного хрусталя, в винных погребах от жары полопались бутылки.
И еще. По счастью, в эти часы клуб был почти что пуст, если не считать нас с Веней да немногочисленной охраны на первом этаже. Даже девочки и прочая обслуга еще нежились в постелях, отсыпаясь по своим домам. Так что при иных обстоятельствах мне бы ничего не оставалось, как просто перевернуться на другой бок, но вот в чем оказалась незадача — я так и не решил, можно ли существовать без своего второго «я».
— Эй, Веня! Поговорить со мной не хочешь?
Вот сволочи! Ой, я не могу уже так.
Снова усаживаюсь у компьютера и давлю на клавиатуру — в наше время эпистолярный жанр получил прописку в Интернете, предоставив новые возможности любителям письменного выражения пылких чувств, а также иных, менее значительных потребностей. Теперь не нужно изводить бумагу на черновики в поисках выражений, коими можно было бы адресата обработать поделикатнее, потоньше. Даже заказывать ничего не надо, сразу предложат все мыслимые варианты, а ты лишь выбирай то, что тебе милее, — от вежливых намеков на непредвиденные обстоятельства до безнадежного уныния пациента клиники для душевнобольных, попавшего туда вскоре после того, как у него украли кошелек с зарплатой. Так ведь, пожалуй, сам припрятал, чтобы оправдаться: потому, мол, и нет никакой возможности рассчитаться в срок!
Ну что ж, для начала перечитаем то, что уже ранее отправлено. Свои «выходные данные» для краткости я здесь опускаю.
«Многоуважаемый Вениамин Кондратьевич! Я не позволил бы себе побеспокоить Вас письмом, если бы меня не заставила сделать это крайняя нужда. Прошу Вас, если только сочтете для себя возможным, принять меня завтра в первой половине дня. Кроме Вас, других средств к спасению у меня нету. С надеждой и уважением…»
А вот это уже через полгода. И снова тот же адресат.
«Любезный сударь! Вчера я получил из Замоскворецкого суда бумагу, лаконично сообщающую, что на службе я не могу быть восстановлен. Скажу коротко: под несколькими строчками казенной бумаги погребены все мои надежды на блестящую карьеру и мечты о том времени, когда я смогу наконец-то выбраться из нищеты.
Погибли не только все мои мечты, но залито зловонными помоями славное прошлое. Так получается, словно бы лично я, своими руками, бросил на костер инквизиции, то есть под колеса грузовой автомашины, все самое дорогое для меня. Теперь даже и не знаю, что мне делать. Помогите!
В полном отчаянии…»
И еще через год.
«Любезный милостивый государь! Уж как я счастлив, не могу Вам передать. Мыслимое ли дело, за столь короткий срок кардинально преобразить свою безрадостную в недалеком прошлом жизнь? В этом исключительно Ваша, Вениамин Кондратьевич, неоценимая заслуга. Вот если бы вы еще нашли возможность профинансировать некий незатейливый проект, я бы навсегда остался вашим преданным слугой. Однако ожидаемый заем обязательно верну, наверняка с процентами. Низкий полон Елене Никаноровне. Жму руку с надеждой. Навечно Ваш…»
Еще через пару лет…
«Милостивый государь! Если позволите, немного о „делах наших скорбных“. Сейчас занялся вплотную строительством родового поместья, если так можно выразиться. Нашел небольшой участочек в предместье Москвы. Уже собрал все, что только смог, но, как всегда, не хватает самую малость. А продавец торопит. Бог, говорят, любит троицу. Так что позволю взять на себя в некотором роде смелость обратиться к вам с нижайшей просьбой. Помогите, если сможете, хорошему человеку в последний раз на прежних условиях, а то уйдет участочек. Извините, короче, за назойливость и наглость. Елене Никаноровне мой самый нежный привет. С уважением, Ваш…»
А вот это уже совсем недавно.
«Уважаемый Вениамин Кондратьевич! Видит Бог, я старался выполнить свои обязательства в срок, но сложилось так, что не успеваю. У нас две сделки по продаже слегка зависли. Срок выплат уже прошел, но заказчики отнекиваются, говорят, товара много, а его надо еще проверить, нет ли там бракованных. Будто бы мы им в первый раз это поставляем. Короче, все как всегда. Обещали в течение июня расплатиться. Конечно, я сам виноват, надо было вовремя переориентироваться на более надежный регион, но жизнь ничему не учит. Ко всему прочему, со здоровьем проблемы потихоньку нарастают, да еще и прав лишили на четыре месяца. Поймите правильно, я не стараюсь вас разжалобить, понимаю, что виноват. Очень прошу Вас о небольшой отсрочке, мне иначе ну никак не справиться. Нужно месяц, в крайнем случае полтора. Может быть, изыщете возможность? Сдаюсь, как говорится, на милость победителя. Со своей стороны приложу все мыслимые усилия, чтобы решить вопросы хотя бы за июль. Свои обязательства я исполню. Не сомневайтесь. С уважением, Ваш…»
Итак, собравшись с силами, пишу, поскольку ничего другого уже не остается:
«Дорогой Вениамин Кондратьевич! Я понимаю, что Вам глубоко наплевать на все мои прошлые и нынешние обстоятельства, и Вы, безусловно, в этом правы. Но ситуация такова, что я не могу прыгнуть выше головы. Я стараюсь, но наша деятельность предполагает расчеты после окончания работ. К тому же возникли непредвиденные расходы. Поверьте, я засыпаю и просыпаюсь с одной мыслью, как все сделать побыстрее. На днях удалось провернуть небольшую сделку, даже не вывозя товар из Москвы. Быстро, удобно, но и маржа совсем не та, что в обычном случае. Однако все полученное тут же перевел на Ваш счет. С уважением…»
Да, с «родовым поместьем» я попал как кур в ощип… Земля там и вправду оказалась золотая. Но самое скверное, что вместе с ней жутко поднимается в цене все то, что на ней задумал возвести. Это как тот самый гвоздь, который дорожает раз в пять, если сделан по заказу Пентагона. Ну а чем мы хуже?
Известно, что сводить концы с концами — это целая наука, даже не наука, по правде говоря, а целый ворох нерешенных проблем, которые еще предстоит преодолеть на очень скользком пути от идеи до прилавка. Это я к тому, что вовсе недостаточно разработать комбинацию — теоретиков в нашем деле хоть отбавляй. Надо еще наполнить ее конкретным содержанием, а это самое наполнение не из воздуха берется. Вот и приходится брать в долю или выпрашивать кредит на приемлемых условиях. А потом, когда сосчитаешь свой навар, рассуешь по карманом динары, тугрики и баксы, вдруг оказывается, что еще кому-то должен. Ну, казалось бы, не так уж много задолжал, но даже и с этим неохота расставаться.
Все это напоминает мне сюжет из старинного кино, ну, может, не кино… Нет, романы-то я в последнее время даже на службе не читаю, хотя бы потому, что просто некогда. Так вот, словно бы ты бредешь по ночной, заполненной туманом улице с карманами, набитыми тем, что всего только час назад взял, выиграв в рулетку. И вдруг видишь перед собой ярко-красную, ухмыляющуюся рожу бубнового валета на стене. И понимаешь — вот она, удача! Сегодня твоя ночь, заранее предопределенная судьбой. И надо брать ее за горло, пока не набежала вся эта сволота и не отобрала то, что только тебе и было предназначено.
Но вот когда тебя на мизере без прикупа раздевают буквально догола, тут уж ничего другого не остается, как сесть и обо всем об этом написать то ли рассказик, то ли исповедь, а может быть, даже и на что другое злости наберется. Но то-то и оно, что вариантов больше нет, поскольку ведь невозможно же доносить на самого себя. Ай, Кларисса! Не удивлюсь, если ко всему прочему она была владелицей тайного игорного притона еще в далекие, доперестроечные времена. Положим, блефовать и я умею. Но вот когда в колоде не оказывается ни одного туза, а тебя всем скопом уверяют, что так тому положено быть и это все будто бы в порядке вещей, тут либо я сошел с ума, либо и того хуже — оказался наивным лохом, простаком, которого, несмотря на солидный стаж и неплохую подготовку, сделали, как самого натурального вонючего козла!
Увы, расчет не оправдался. И ожидаемая публикация моего романа не испугает никого и уж тем более не заставит изрядно раскошелиться. Меня переиграли вчистую, и вот теперь я раб! Раб! А вы все вещаете о чем-то непонятном, как будто, накинув на сутану инквизитора одеяние заботливого опекуна или всезнающего лекаря, можно обмануть меня. Я раб! Что еще вам надо? Сколько можно слышать про равные возможности и прочие бредни, рассчитанные на доверчивых ягнят? Я раб! Разве это не понятно? Я раб своей судьбы, раб ваших козней, потребитель раздаваемых подачек. Я самое настоящее чумазое отродье — вот кто я!
