До этого момента Якуб только присматривался. Он переводил взгляд с одного человека на другого, сравнивал, обдумывал, оценивал. Но когда пан Беранек так нахально вылез со своей клюквой, когда Якуб понял, что здесь происходит обычный спектакль, не имеющий ничего общего с поисками правды, он решил поставить точку.
Ярослав пытался еще что-то сказать, но тут Якуб встал, протянул руку к своей винтовке, и поскольку его движения на фоне предыдущей возбужденной сцены были на удивление спокойными, то все замолчали, а Пепик Шпичка подал ему ружье в руки. Якуб обхватил его двумя руками и направил дуло в пустой угол.
— Эта винтовка принадлежала колчаковцу по фамилии Бобров. Из нее он убил двенадцать красноармейцев. А потом эту винтовку завоевал я во время боев за революцию. И ее мне снова вернул в руки в мае сорок пятого года танкист Закир Измайлов. Это моя винтовка, и хватит вам об этом говорить! — Помолчав немного, он посмотрел на пана Беранека, потом на Алоиса и твердо сказал: — А вы, кто бы вас ни послал, вы винтовку у меня не возьмете. Не удастся!
Оглянувшись, Якуб увидел Ярослава и добавил: — Ярослав, твой отец Алоис всегда был штрейкбрехером. Он им и остался. Но за тебя мне больно! Меня огорчает, что ты здесь. Как ты это объяснишь Марии?
В течение всего времени пребывания в этом доме Ярослав чувствовал себя словно в каком-то тумане, находился в состоянии полного оцепенения. «О чем здесь говорят? О винтовке Якуба? Колчак, звон разбитого стекла! Где же я?» Последний вопрос Якуба привел Ярослава в совершенное замешательство: «Ведь он не спрашивает, почему я здесь, чего я хочу. Как я это объясню Марии, вот что его интересует, а я для него не существую! »
На память пришли собственные слова, сказанные вчера Марии: «Я действительно был против Якуба…»
Ярослав попытался что-то произнести, но в это время откуда-то издалека послышался голос его отца Алоиса:
— К-как он это объяснит Марии? Н-нечего ей объяснять! Она от те-тебя уже вчера отреклась. — Алоис заикался от злости, его так и распирало от нее.
Якуб напряженно смотрел ему в лицо.
— Отец! — закричал Ярослав, но Алоиса было не остановить:
— По-твоему, я штрейкбрехер! Пусть! Да только дело приняло другой оборот! Теперь Мария не хочет терпеть позора!
В голосе Алоиса желаемое перепуталось с действительностью. Он не был уверен, что вчера это происходило на самом деле (они много болтали на эту тему с паном Гавличеком, да и голова уже была забита всякой всячиной), но сейчас он оказался в цепких и всесильных объятиях лжи.
Якуб прокричал тоном, не терпящим возражений:
— Лжешь!
А из сеней, куда протиснулся уполномоченный домового комитета пан Гавличек, раздался его писк:
— Я свидетель, я слышал это…
Якуб направил дуло своей винтовки в живот пану Беранеку и произнес таким тихим голосом, что у присутствующих мороз пошел по коже:
— Уходите, иначе буду стрелять!
Люди попятились назад, толкаясь выскочили в сенцы, а на улицу выходили уже степенным шагом.
Только Ярослав остался на месте. Теперь дуло винтовки нацелилось на него.
Прошли какие-то доли секунды. Ярославу хотелось, чтобы Якуб нажал на курок.
Якуб закрыл глаза.
Ярослав медленно повернулся, раздумывая, куда ему теперь идти.
Алоис остановился в углу огорода Якуба возле кустов бузины и крикнул:
— Подожди до завтра! Я тебе покажу штрейкбрехера! — И быстро зашагал прочь, почувствовав какой-то страх перед произнесенным им словом «завтра».
В тот миг, когда Вацлав был готов нажать на кнопки пуска ракет, первый пилот чужого истребителя словно почуял на спине холодок и неожиданно бросил самолет влево. В наушниках Вацлава прозвучало одно слово: «Момент!»
Такая команда всегда потрясает летчика, но не успел Вацлав подумать о том, что скоро наступит время, когда он не будет слышать никаких команд, как цель исчезла.
«Отец, Милена, за вас!»
Над землей раздались громовые раскаты. Это Вацлав нажал на кнопки своих пушек. Он понимал, что только эти раскаты символизируют собою мощь и силу.
Почти у самой государственной границы Вацлав повернул свой самолет назад.
В канцелярии командира полка Каркоша офицеры ожидали возвращения Вацлава. Такое довольно необычное совещание сразу же после приземления самолета было устроено по настоянию майора Некуды.
Он потребовал собраться еще на вышке. Когда ему объяснили, что, собственно, происходит, он начал в изумлении озираться по сторонам. Теперь ему было абсолютно ясно, что в этом полку каждый действительно творит то, что ему заблагорассудится. Даже может вмешаться в международные дела.
В комнате находились командир, сдавший дежурство подполковник Баштырш, начальник штаба Марван и майор Некуда. К ним присоединился и майор Винарж.
Вацлав не спешил. Он неторопливо переодевался.
Майор Носек вновь разлегся на своей кровати без подушки и поглядывал то на заступившего на дежурство капитана Шимека, то на Вацлава. Ему показалось, что Вацлав переодевается чересчур медленно, и он усмехнулся:
— Не торопись, старина! Еще не пришло время, чтобы медведь разозлился и шлепнул лапой по лисице-злодейке.
— Это что, цитата?
Носек сел.
— Не знаешь разве, дружище? Это сказал некий Эзоп.
— А кто подразумевается под медведем?
— Ну, допустим, наш старик.
— А когда, по-твоему, придет это время?
— Откуда я знаю? Может, завтра, а может, послезавтра.
Якуб продолжал сидеть в том же положении, в каком был в момент бегства непрошеных гостей, с винтовкой в руках, глядя на то место, где недавно торчал живот пана Беранека, а потом стоял Ярослав.
— Якуб! — позвал его Пепик Шпичка, и они уселись, на этот раз все вместе, на кухне.
— Ну что?
— Ты еще не веришь?
Несколько секунд Якуб сидел как оглушенный, но постепенно пришел в себя, поставил винтовку и со вздохом произнес:
— Верю… не верю!.. Откуда я знаю, что там такое было, и как сейчас обстоят дела, и что будет завтра?!
Шпичка вздохнул. Он боялся за состояние Якуба, зная, что этот старый человек очень переживает за свою дочь Марию.
— Что будем делать, Якуб? — спросил Вондра.
— Сегодня должно состояться заседание комитета. Так ведь? — произнес Якуб, чувствуя, что все становится на свои места.
— Конечно, через полчаса. Интересно: придут ли Бурда и учитель?
— С ума ты сошел!
— Сегодня много не сделаешь!
Наступила тишина. Якуб подумал и снова заговорил:
— Слышал, что кричал Алоис? Подожди до завтра! За себя-то я не боюсь. Но они не будут сидеть сложа руки. Насколько мне известно, сегодня на повестке дня стоял мой вопрос. Так ты этот пункт вычеркни и включи следующий. Члены комитета, я вас спрашиваю: кто готов с нами поехать завтра в Прагу?
Шпичка, Вондра и Шмид с удивлением взглянули на Якуба. Вондра и Шмид не привыкли к выходкам старых людей.
— Почему в Прагу, Якуб, и к кому? — спросил Шпичка.
Якуб улыбнулся.
— К Советам. Побеседовать и узнать, не придет ли опять нам на помощь Закир Измайлов.
На его лице застыла улыбка; в глазах промелькнуло воспоминание о далеком прошлом.
— Почему вы стреляли, товарищ подполковник? — первым задал вопрос майор Некуда, когда Вацлав появился в комнате и уселся в кресло. Майор, видимо, хотел еще раз выдавить слово «почему», но запнулся.
После краткого раздумья Вацлав спокойно ответил:
— Потому что я солдат.
Ответ вывел Некуду из равновесия.
Послышался голос командира Каркоша — такой же серьезный и требовательный тон, как у Некуды, но с оттенком насмешки:
— Почему ты, солдат, не поразил цель?
Вацлав утомленным взглядом посмотрел сначала на одного, потом на другого. Майор Винарж сидел и улыбался.
В разговор снова вступил Некуда:
— Зачем вы стреляли, если тот самолет не проявил никаких враждебных намерений, более того — послушно повернул назад?
Взгляд Вацлава уперся в бегающие глазки майора Некуды.
— Вы правы. Никаких враждебных намерений. Скорее наоборот. Могу вам даже сообщить, что они довольно дружелюбно приветствовали меня.
Некуду передернуло. Ему показалось, что Вацлав хочет поставить его в глупое положение. Но выражение лица Вацлава оставалось серьезным.
— Так скажите, ради бога, почему вы стреляли? Вам известно, как теперь это будет истолковано? Это может послужить причиной серьезных политических осложнений. Майор резко обернулся в сторону командира полка. — А представьте, что было бы, если бы он еще поразил цель!
— Эти политические осложнения я предоставляю распутывать вам, товарищ майор, — сказал Вацлав.
После этих его слов Некуда подскочил в кресле, словно ужаленный:
