Надписи на стене неудержимо притягивали к себе взгляд Джека. Вдобавок там был еще перечень столбиком:
Насыщенность Яркость
Тон
Оттенок
Нюанс
Черный Свет
Белая Смерть
— Ты должен был входить в узкий круг избран — ных. Вокруг него собиралось много молодежи — все серьезные молодые художники. Если ты был одним из его любимцев, это открывало перед тобой все двери. Все становилось возможным: выставки, связи, известность, доступ в свет, путешествия. Он обладал огромным влиянием… Но нужно было входить в круг избранных. Если ты не входил в него, то можно было весело проводить время у него дома, но ты не знал, чего ждать: тебя приглашали, а через неделю, случалось, ты лишался его расположения. Одних вдруг выставляли на улицу, и неведомо за какие грехи; другие были умней и получили все сполна. Я был умным и получил сполна. Натали тоже, и Анна Мария.
— Это девушка, которая покончила с собой в Риме? — спросил Джек.
Чедберн раздраженно загасил окурок.
— Она и я были посвященными. Запомни это. Мы любили друг друга. Но старик встал нам поперек дороги. Ему доставляло удовольствие сводить людей, а потом вбивать между ними клин. Потом он сказал мне, что даже удивился, насколько это легко. Каково? Я даже не понял, что, признаваясь мне, он делал то же самое со мной. Как можно быть этаким дураком? Но таков был его метод. Ты ничего не замечал. А я тогда был зеленым. Ничего не понимал.
Цвет
Свет
Облако
Туман
Тьма
Индиго
Пустота
— Так он поссорил тебя с Анной Марией?
Чедберн покачал головой.
— Это было до нее. Тогда я якшался с Натали Ширер. Натали была со стариком, но он познакомил нас и всячески способствовал тому, чтобы мы больше времени проводили вместе. Взял нас с собой в Рим. Дал мне денег, чтобы я тратил на нее. Натали и не подозревала, что он хочет сбыть ее мне. Потом он познакомил нас с Анной Марией Аккурсо. Итальянской красоткой. Неотразимой. Нас с ней тянуло друг к другу, все это видели. Только одного не видели — что старик сам положил на нее глаз; так что он вернулся в Чикаго, взяв меня с собой и оставив Анну Марию и Натали в Риме. Деньги-то были его, понимаешь, то есть он держал на коротком поводке любого, где бы тот ни находился… Тогда-то он и познакомил меня с Луизой. Я еще этого не понял, но меня умело отводили от Анны Марии, поскольку больше нельзя было надеяться, что я увлекусь Натали. Он сделал удачный выбор. Луиза как раз переживала нелегкие времена, и мы с ней поладили.
Джек посмотрел на Луизу. Она отвела глаза, внимательно слушая рассказ Чедберна.
— Теперь меня можно было не опасаться, и он вернулся в Рим к Анне Марии. Мы остались одни в Чикаго и неплохо проводили время, правда, крошка? Только вскоре я понадобился старику — помочь ему избавиться от красотки Анны Марии. К этому времени Луиза была беременна, да и в любом случае решила, что не желает посвящать свою жизнь мне.
— Папа рассказывал мне всякое о Нике. — перебила его Луиза, обращаясь к Джеку. — Теперь-то я знаю, все это было ложью.
Чедберн фыркнул:
— Да, его почерк. Немного дезинформации в нужный момент, и дело в шляпе. Яго по сравнению с ним паинька. Я видел, как он доводил влюбленных и старых друзей до того, что они вцеплялись друг другу в глотку, а потом являлся он, мудрый примиритель, и все чувствовали себя несмышлеными детьми по сравнению с ним. Это гарантировало их верность ему. Его мы никогда ни в чем не винили.
— Но зачем ему это было нужно? — спросил Джек. — Зачем?
— Ты поймешь это позже. Он видится тебе просто великодушным, умудренным человеком мира, помогающим тебе выбраться из собственного дерьма. Ты такой, полицейский-братец-Джек. Ты знаешь, что он собой представляет. Все это говорили тебе. Ты сам это видел. И все равно продолжаешь играть в его дьявольскую игру.
— О чем ты?
— О книге, парень. О книге. Ты издаешь его книгу.
Джек метнул взгляд на Луизу. Она только пожала плечами.
— Я ничего ему не говорила.
— Ей и не нужно ничего мне говорить. Это видно по тебе, как видно, что у тебя с собой бутылка. По твоему косящему взгляду, дурень. По тому, как ты вошел в комнату. На тебе Облако и Туман. Как далеко ты зашел? Уже станцевал румбу Индиго? Еще станцуешь. Ты не в состоянии остановиться. Как не смогла остановиться Натали. Она прошла весь путь до конца. До самой пустоты. Прошла насквозь, парень, и вышла по ту сторону. К румбе семизвездного Индиго.
Джек достал из кармана фотографию. На ней он и женщина, которую он поначалу считал Натали Ширер, стояли у фонтана Треви.
— Это Натали?
Чедберн отрицательно помотал головой.
— Нет. Это другая, тоже из нашей компании. Сара Бьюкенен, еще одна девчонка старика. — И только когда Джек показал ему водительское удостоверение, найденное на чердаке, он подтвердил: — Да. Это Натали. Карточка старая, но это она.
Джек встал. Услышанного было достаточно — и хотелось уйти.
— И что ты собираешься делать с этой информацией? — спросил Чедберн.
— Может, убью кое-кого.
— Хорошая идея. — Он повернулся к Луизе: — Ты тоже уходишь?
— Ухожу, Ник. Помни, что я сказала, и держись подальше от дома на Лейк-Шор. Квартира должна быть продана. Если что понадобится, позвони мне, ладно?
— Ты знаешь, как я сдерживаю себя, чтобы не ходить туда, — печально ответил Чедберн, с бесконечной нежностью обнимая Билли. — Я постараюсь.
Луиза коснулась пальцем его щеки, и Джек счел за нужное отвести глаза.
— Я даю тебе, что в моих силах, Ник. Что я могу тебе сказать, дорогой?
Джек забрал у Луизы Билли и вышел, дав им побыть минутку наедине. На улице лило по-прежнему, так что он ждал на первом этаже у темной, пропахшей мочой лестницы. Спустя несколько минут появилась Луиза, застегивая на ходу пальто, губы ее были плотно сжаты.
Они забрались в машину. Прежде чем Луиза включила зажигание, Джек положил руку ей на запястье.
— Давно он тянет с тебя деньги?
— Это никогда не прекращалось.
— Должно прекратиться.
— Пожалуйста! Поедем отсюда.
В этом отношении представляет интерес татуировка. Когда мастер прокалывает кожу, кровь, проступающая спустя какое-то время после нанесения рисунка, запекается, образуя струпья. Корка засыхает, возникает соблазн сковырнуть ее, но в таком случае изображение под ней будет испорчено; если же потерпеть, пока струпья не засохнут и не отвалятся сами, под ними обнаружится яркий и четкий рисунок.
Видимый мир, в котором мы живем, каким бы привлекательным он ни был, есть не более чем такой струп. Истинная природа мира ждет избавления от него, чтобы предстать в своем первозданном облике, и ее основной цвет — Индиго.
Я знаю только два доступных места, где подобное высвобождение вселенной происходит естественным путем. В обоих местах окулус в вершине купола на мгновение ослепляет, пропуская вспышку Индиго, — в определенное время года и при стечении известных обстоятельств.
Эти два места — римский Пантеон и Томсоновский центр в Чикаго. Рим — это апофеоз классицизма; Чикаго — зенит модернизма. Вновь и вновь возвращаясь в Рим, видишь его неизменным, разве что не хватает нескольких кирпичей, — все так же стоит Колизей, все так же доминирует Форум, вечно бьют барочные фонтаны. Посетите Чикаго спустя десять лет, и он покажется вам совершенно иным: неужели это тот же город? Рим все глубже и глубже погружается в сияющую историю. Чикаго все быстрей и быстрей летит в темное будущее.
Здания воплощают собой мечты людей, населяющих город. Рим и Чикаго — как книжные полки, только начавшие заполняться, это нынешний этап в грезящемся всесилии архитектуры. В вульгарном понимании здания существуют для того, чтобы служить людям пристанищем; но великие архитекторы знают: у зданий есть тайное предназначение — радовать душу и просвещать.
Пойдите в римский Пантеон и взгляните на окулус в центре купола. С какой целью задуман этот краеугольный камень — впускать свет или выпускать тьму? Дабы молитва и зов, обращенные к Богу, могли вознестись сквозь него к небесам — или чтобы око небес глядело вниз, на нас? Придите туда накануне луперкалий. Если будете строго следовать моим указаниям, если дождетесь начала сумерек, то увидите, как взирает на вас сквозь окулус око небес. Увидите собственными глазами неуловимый цвет Индиго. Ощутите запах Волка. Почувствуете, как грандиозен мир. Будете готовы жизнь отдать за чудо.
В такую же ночь, в тот же час, придите в стеклянный дворец Томсоновского центра. Если Пантеон оперирует тенью, то Томсон предлагает свет и прозрачность, а круглое отверстие в центре его купола — это окулус, обращенный внутрь. Ни в каком ином здании мира свет не играет роль элемента конструкции так же эффективно, как сталь или камень. Свет держит его. Придите туда в указанное мной время. Атриум будет залит светом цвета Индиго.
