— Вот что бывает с предателями, — пригрозил охранник.
Вокруг зажужжали какие-то машины. Вдруг ее пронзил первый электрический разряд, и когда он прокатился по ее шее, подмышкам, ноге и чреслам, она резко откинула голову назад. Казалось, ее тело поджаривают на огне.
— А-а-а-а-а-а! — Майада ловила ртом воздух, конвульсивно рыдая.
Они вновь и вновь посылали через ее тело электрические разряды. Дрожь и спазмы завладели Майадой, и судороги были такими сильными, что она запрокинула голову за спинку кресла. Боль становилась непереносимой.
— Пожалуйста! Хватит! — громко молила она о пощаде.
В ответ раздался хохот.
— Пожалуйста! Не надо!
На минуту они прекратили пытать ее электричеством.
Она так ослабела, что не могла говорить. Чей-то голос требовательно спросил:
— Расскажи нам о шиитах, которые готовят заговоры против Ирака.
Майада застонала и покачала головой. Она пыталась заговорить, но изо рта вырывалось только неразборчивое бормотание. Язык не двигался.
— Скорее. Назови имена.
Она опять замотала головой.
Раздались чьи-то шаги, и машина опять зашумела. Она закричала еще до того, как ее ударили электричеством.
Из-за повязки на глазах ей казалось, что по ее венам и сухожилиям струится огонь.
И когда она подумала, что эта агония никогда не кончится, вдали раздался пронзительный женский визг, крик боли, подобного которому ей не приходилось слышать раньше. Она быстро прошептала истовую молитву о бедной страдалице, которая издала этот душераздирающий крик, и потеряла сознание.
Через час дверь в камеру 52 открылась, и Майаду швырнули на бетонный пол.
Она была в обмороке, и женщины-тени не могли ее поднять.
Следующие часы Майада провела в полубессознательном помрачении.
Ей казалось, что она находится в Бейруте солнечным днем и ест любимое мороженое. Майада взглянула на балкон окрашенной в нежно-розовый цвет виллы. Там бок о бок стояли ее дедушка и отец. Они радостно улыбались и махали ей рукой, чтобы она бежала к ним и они укрыли бы ее в своих объятиях. Майада ускорила шаг, чтобы быстрее оказаться рядом с ними, но как она ни стремилась вперед, дистанция не сокращалась. Отец и дедушка уплывали все дальше, и Майада заплакала от разочарования. Затем с ней стали происходить ужасные вещи, и она закричала: о ее глаза тушили сигареты, на нее надевали наручники, а между локтями и коленями вставляли деревянную палку; ее вешали на крюке, запихивали в шину и катали взад-вперед, привязывали к столу и били палками по пяткам; крепили ремнями за руки к вентилятору на потолке, и тот крутился, крутился, крутился, поворачивая время назад, возвращая ее в детство.
Как и большинство зажиточных иракцев, родители Майады жили в Багдаде с сентября по май, а в летние жаркие месяцы путешествовали по Ближнему Востоку и Европе.
Майада жила с родителями и няней в красивом старом доме на берегах Тигра. В прекрасных соседних особняках размещались мать Низара и трое его братьев — Тарик, Заид и Кес. В открытые окна врывался свежий ветер с реки; он летел в окружавшие дома тихие сады, где царила тень, отбрасываемая деревьями. Прелестный маленький район был настолько безопасным, что нянечки позволяли Майаде и ее сестрам без присмотра бегать из одного сада в другой. Маленький черный скотч-терьер Скотти следовал за ними по пятам.
Детские годы были самым беззаботным временем в жизни Майады. Больше всего ей нравилось плавать, и у нее это хорошо получалось. Абдия умела отлично нырять. После дней, проведенных на солнце, тела девочек покрывались бронзовым загаром. Отец шутливо называл их «маленькие рыбки».
Сальва не была домохозяйкой в традиционном смысле слова, потому что она никогда не училась готовить и убирать, но она умело руководила слугами, так что дом всегда содержался в идеальном порядке. Особенно приятным для детей было то, что она устраивала лучшие вечеринки в Багдаде.
Она всегда закатывала пир по случаю рождения обеих дочерей еще до того, как в школе заканчивались занятия, и сестры отмечали праздник с друзьями, братьями и сестрами. А потом семья уезжала на летние каникулы. В Багдаде много говорили об этих торжествах, потому что Сальва тщательно планировала мероприятия за несколько месяцев вперед. Из Ливана присылали фейерверки, а в Лондоне заказывали изысканные торты. Девочки могли выбрать начинку — обычно шоколадную, апельсиновую, ванильную или лимонную, а Сальва придумывала форму изделия. В один год она заказывала торт в форме сердца, в другой — торт-поезд. В лондонском магазине «Хэрродс» Сальва покупала корзины, чтобы уместить в них все подарки, которых было великое множество.
Кроме того, она изобретала веселые игры. Детские забавы всегда включали «охоту за сокровищами». Малыши искали спрятанные сюрпризы, и тот, кто находил больше, получал приз, обычно — огромную игрушку. Еще Сальва завязывала детям глаза и предлагала бить по мешку из папье-маше, наполненному конфетами и шоколадом. Цель игры заключалась в том, чтобы конфеты вылетели из мешка.
Но несмотря на веселье обстановка в стране была нестабильной. После смерти Джафара правительства переживали жестокие кризисы, которые разрушали благосостояние страны. Беспорядки отражались на жизни каждого иракца. В детстве Майаде часто приходилось переезжать из одного дома в другой, потому что родители остерегались политических беспорядков.
После переворота 1958 года, когда убили королевскую семью, родственники Майады перебрались в Бейрут. В 1961 году семья ненадолго вернулась в Багдад, где по-прежнему царила напряженная обстановка. И Низар вновь укрыл жену и дочерей в спокойном Бейруте.
Они сильно тосковали по Ираку, но какое-то время жить в Бейруте было приятно. Семья поселилась в просторной квартире на улице Хамра над аптекой Аль-Мадина, рядом с французским кондитерским магазином «Шанти». По дому разносился запах шоколада. Он наполнял квартиру, и потому детские воспоминания Майады и Абдии навсегда связаны с чудесным ароматом.
Майаде было всего шесть лет, когда в дом пришла беда. Однажды мать отвела ее в сторонку и подарила прекрасное жемчужное кольцо. Она сказала, что девочка должна хранить его, пока родители не вернутся из длинного путешествия. Как старшая сестра, она обязана заботиться о Абдие и оберегать ее от опасности. Майада испугалась. Она смотрела в ярко-карие глаза матери, страшась неожиданного поворота событий и не понимая, почему ее оставляют одну. Даже дедушка Сати не мог развеселить Майаду, когда она с сестрой и двумя нянями осталась у него. Тот год выдался дождливым, и девочки редко ходили гулять. Майада проводила долгие часы в одиночестве, играя с жемчужным кольцом и глядя с балкона на улицу. Она мечтала, чтобы быстрее вернулись родители.
Только много лет спустя она узнала, что родители уехали, потому что у сорокалетнего отца обнаружили рак. Низар больше всего боялся, что малолетние дочери останутся сиротами, как когда-то и он сам лишился своего отца Джафара, а тот — своего отца Мустафы. Низар даже заговаривал о том, что, видимо, над родом Аль-Аскари тяготеет проклятие, из-за которого мужчины умирают молодыми.
Семья счастливо жила в Бейруте, но любовь к Ираку никогда не ослабевала. Надеясь, что черные дни позади, они собрали вещи и в конце 1962 года вернулись в Багдад. Впервые начиная с 1958 года Низар почувствовал душевное облегчение. Затем фортуна вновь отвернулась от них, и 8 февраля 1963 года разразилась катастрофа: партия «Баас» захватила власть в правительстве. Семья избежала репрессий, но лишилась некоторых владений Низара. Он не был трусом и встретился с лидерами «Баас», чтобы заявить, что они не имеют права забирать его собственность. Они ответили, что это временная мера, но остались непоколебимы. Они дали понять, что у него нет прав на собственность и, разумеется, он испугался, что обещания баасистов вести честную игру — ложь. Его окружали вооруженные мужчины, а Низар хотел жить ради своих дочерей, и потому ему пришлось смириться с неизбежным.
Когда Низар аль-Аскари вновь ощутил симптомы болезни, он сосредоточился только на ней, отринув политику. Он сражался за жизнь, но, находясь в 52-й палате Монашеской больницы, понимал, что время, которое ему отведено на земле, быстро истекает.
Три девочки Низара, как он их называл, при любой возможности приходили к нему и вставали вокруг кровати. Яростное желание жить поддерживало его. Майада и Абдия каждый день приходили навестить его после школы. Незадолго до смерти Низару разрешили вернуться домой, и Майада помогала медсестрам делать уколы и давать лекарство. Но вскоре Низар вернулся в палату номер 52, и в одно утро он умер — сразу после того, как вежливо поблагодарил медсестру, державшую таз, в который его вырвало. Майада и Абдия были в школе, когда мать прислала им известие о смерти отца. Майада, вне себя от горя, неподвижно стояла в кабинете директора. Боль была настолько сильной, словно ничто не предвещало такого исхода.
