Ознакомительная версия.
И теперь у него не осталось ни малейшего шанса исправить ситуацию. Он подвел свою дочь. Предал Мэдди.
Крайтон мечтал пусть о недолгом, но спасительном обмороке, который остановил бы пытку. Черт с ней, с физической болью, – куда хуже была душевная.
Когда жена сердится, есть проверенное средство утихомирить ее гнев: встать на колени, обнять за бедра, посмотреть снизу вверх, а потом уткнуться лицом в ее упругий живот. Мэдди тает.
«Чикаго Булз» в этом сезоне должны подняться. Хорошее начало – половина битвы. Лишь бы руководство не затеяло распродать костяк команды, ребята очень мощно сыгрались. Идеально было бы усилить переднюю линию и в особенности центр, а то хромает.
У Тины смешно топорщатся кудряшки. Когда она бегает, они подпрыгивают пружинками. Мэдди предпочитает заплетать ей косички, чтобы волосы не лезли в лицо и не мешали. Хотела сделать дочке модную стрижку, но Томас отговорил.
«Эта боль никогда не кончится, Эти раны никогда не затянутся. Давай сгорим вместе, Давай сгорим вместе, детка…»
А теперь внимание, дорогие участники! Угадываем слово из двух букв, начинается на «а», заканчивается на «д».
Томас потерял сознание.
Тюрьма гудела. Новость о том, что белому из третьего блока почти удалось сбежать, мигом облетела все камеры, как бы шериф Рей Блэквуд ни старался сохранить это в тайне. Сплетни – то немногое, что не поддавалось его контролю.
Благодаря Крайтону вечер в окружной тюрьме выдался для заключенных увлекательным – повсюду собирались небольшие группки, чтобы почесать языки, обсуждая поступок белого.
– Говорят, он умудрился со скованными руками зацепиться за дно фургона…
– У него точно был сообщник из охраны, иначе никак…
– Слыхали, парня вроде в «нулевку» упрятали…
– Блэквуд так возбудился, что лично им занялся…
Тьяго известие поразило, он даже вечернюю тренировку сократил почти на час – все равно толком не мог сосредоточиться на упражнениях. Любое мелкое событие в тюрьме воспринимается значительной новостью, а то, что устроил сосед по камере, и подавно тянуло на происшествие месяца.
Томаса вернули в камеру перед отбоем. Мексиканцы переглянулись. Судя по его потрепанному виду, потрудились над ним неслабо, сделал вывод Тьяго. Пошатываясь, тот доплелся до матраса, одной рукой прижимая к туловищу вторую, висевшую плетью, и тяжело опустился на пол.
Тьяго отложил в сторону каучуковый эспандер и, поднявшись, подошел к белому, чье плечо выглядело неестественно – налицо явный передний вывих.
– А что, в медчасть не повели?
– Как видишь, – глухо отозвался Томас. На него навалилось отупение и полное безразличие к своей судьбе. Краем сознания он все еще улавливал происходящее, но отстраненно, безоценочно, словно застрял где-то на границе яви и сна.
– Вот уроды, – выплюнул Тьяго. – Ну хотя бы жив, и то хорошо. Дай-ка посмотрю, – он потянулся к поврежденной руке, и Крайтон непроизвольно дернулся, уклоняясь от болезненного прикосновения. Боль – или воспоминание о ней – на мгновение выдернула его из полузабытья.
– Нужно вправить, – объяснил латинос. – Не боись, амиго, я знаю, что делать. Сам на спорте пару раз получал такую травму. Так что давай, ложись на спину. Придется немного потерпеть.
Тьяго действовал медленно и осторожно, как его учили. Согнул пострадавшую руку в локте, привел ее к туловищу, аккуратно повернул плечо наружу и начал постепенно поднимать предплечье вверх и вперед, чтобы головка плеча встала напротив места разрыва сумки.
– А сейчас будет больно, – предупредил мексиканец. – На счет три. Готов? Считаю. Раз, два, – и резко крутанул предплечье внутрь, используя его как рычаг.
Томас замычал от острой боли, пронзившей руку, но тут же выдохнул, почувствовав мгновенное облегчение. И все-таки ему приходилось прилагать усилия, чтобы не отключиться.
– Теперь постарайся какое-то время не сильно махать рукой. – Тьяго помог Томасу сесть и опустился на койку напротив. – Хотя, зная тебя, я бы на это сильно не рассчитывал, да? Ну ты и учудил, амиго. Никогда не встречал такого неправильного белого, а, Мигель, верно я говорю?
Томас слабо улыбнулся – значения фраз доходили до него не сразу, а с некоторой задержкой, как при плохой связи…
– Ладно, завтра перетрем, – как бы Тьяго ни изводило любопытство, он понял, что лучше от соседа отстать. – Отмороженный ты, но везучий. Легко отделался.
То, как Тьяго ошибался, выяснилось несколько часов спустя. Посреди ночи в камеру ворвались с обыском. Пока трое заключенных стояли у стенки, бригада из пяти надзирателей перетряхивала все нехитрое содержимое камеры.
– Чей матрас? Твой?
Томасу показалось, что этот визгливый дребезжащий голос звенит внутри его черепной коробки.
– Что это? – кто-то ткнул его дубинкой под ребра, и он скосил глаза на свой раскуроченный матрас и валявшиеся на полу шприц и свернутый шарик из фольги.
Даже находясь в близком к коме состоянии, Крайтон отлично понял, что произошло. Но был слишком измучен, чтобы хоть как-то отреагировать.
Николай Владимирович протянул конверт:
– Я понимаю, проект еще не завершен. Но те перемены, которые я вижу на объекте, меня вдохновляют. Чтобы и вы не теряли далее вдохновения, примите аванс.
Софочка зарумянилась от смущения. Она и сама была довольна результатами своего труда и понимала, что заслуживает вознаграждения, но слишком уж это было непривычно – получать зарплату. Ей дарили подарки, вручали крупные суммы на девчачьи капризы, но вот чтобы за дело – такого прежде не случалось. И от этого нового чувства в желудке будто кузнечики прыгали. Хотелось вскочить и запрыгать вместе с ними, вереща от восторга. Однако Софья вежливо закончила разговор, попрощалась с заказчиком и, лишь приехав домой, позволила себе пуститься в победоносный пляс.
Что-то немыслимое творилось с ее жизнью. Все переворачивалось с ног на голову – или, может, наоборот, с головы на ноги, – и Софочку это не только не пугало, а заряжало энергией. Ее уютный гламурный мирок трещал по швам, как детское платьишко, а полоса горизонта отодвигалась все дальше, открывая взгляду невидимые прежде просторы. И то, что еще недавно показалось бы ей концом света и величайшей трагедией, сейчас воспринималось как неизбежные боли роста, на которые не стоит заострять внимание. Боли роста проходят сами собой.
Ей хотелось высунуться в окно и закричать на весь город: «Я могу сама себя обеспечивать!» Пару месяцев назад, предскажи ей кто-то нечто подобное, Софья бы только у виска покрутила. А сейчас… Как там Николай Владимирович сказал: «Я порекомендовал вас своему знакомому, который хочет оформить пентхаус, надеюсь, вы не будете возражать, если я дам ему ваш телефон». Возражать против работы? Против собственной независимости? Здесь бы отлично подошел ликующий злодейский смех.
Софа скользнула взглядом по фотографии в рамочке на ночном столике. Она, утомленная от жары, в прозрачном желтом парео, прижимается к Гиве, который держит в одной руке кокосовый орех с трубочкой. У него обгоревший нос и нелепая пестрая рубаха нараспашку. На заднем плане плещется бирюзовый океан; в безоблачном небе летают кайты; гладкие изогнутые стволы пальм тянутся над песком. Она вспомнила их недавнюю встречу и устыдилась собственного счастья.
Гива, наверное, переживает, места себе не находит, обдумывает планы по ее возвращению, а Софочка за сегодня даже ни разу не вспомнила о его существовании. А ведь он повел себя благородно, разрешил жить в квартире, хотя мог бы запросто вышвырнуть ее со всем барахлом на улицу и был бы не так уж не прав. Сперва Софья обрадовалась тому, что не придется заниматься поисками нового жилья, но потом сообразила: это в ней содержанка говорит, хватается за любую возможность упростить ситуацию, избавить себя от дополнительных хлопот. Нет, нельзя ей оставаться в Гивиной квартире, как бы ни хотелось. Нельзя дарить Гиве иллюзии. Нечестно это. Подло.
Сегодня утром она уже присмотрела в Интернете несколько скромных вариантов. Кое-какие сбережения у Софьи имелись, и ей хватило бы на аренду шикарных апартаментов, но тратить деньги на роскошь, не имея уверенности в завтрашнем дне, затея не самая умная. Жаль расставаться с уютным гнездышком, обустроенным по собственному вкусу, но свобода требует жертв не меньше, а то и больше, чем красота. Зато она сможет забрать из ветклиники Маркиза, когда тот окрепнет. И ему больше не придется выживать на улице.
Софочка выдвинула ящик стола и спрятала туда фотографию. Незачем ворошить прошлое. И вообще, она подумает об этом завтра. Между прочим, эту фразу сказала Скарлетт О’Хара, героиня романа «Унесенные ветром».
Полночи Софья дорисовывала картину для Андрея, а утром написала ему на вайбер, что его заказ готов. Немов не стал затягивать и вечером нагрянул в гости. Уселся на диван, закинув ногу на ногу, и вопросительно поглядел на хозяйку. Та подошла к мольберту в центре комнаты и сдернула с него белую простыню, одновременно включая на телефоне мелодию, призванную подчеркнуть настроение картины. Тишину взорвала надрывная песня группы «Nickelback».
Ознакомительная версия.
