— Знай, Дарби, — ты у меня в руках. Мне все известно про твоих баб; мне много чего известно. И камушек этот — первый. Погоди, дождешься второго. И передай своей сестрице…
Нецензурные слова сыпались в таком изобилии, что теряли свое значение. Они звучали странно, словно их произносил намеренно человек, не понимавший их смысла. Джон нажал на рычаг — брань прекратилась.
— Кто это? Кто это? — повторяла Андреа дрожащими губами, раскрыв широко глаза.
— Иди спать, родная. Успокойся. Я все выясню. Иди ложись, я принесу тебе молока.
— Может, это просто шутка.
«Ничего себе шуточка», — подумал он.
— Надеюсь, ты права, малышка. А теперь иди ложись.
Телефон зазвонил опять, когда он разогревал молоко на газовой плите. Он снял трубку, поднес ее к уху и сразу же нажал на рычаг, но трубку на место не положил.
Сестра позвала его, он принес ей чашку молока и поставил на столик возле кровати; Андреа схватила его за руку.
— Мне страшно, — шепотом сказала она, он погладил ее по плечу.
— Не беспокойся, дорогая, — бодро сказал он. — Я позабочусь обо всем.
— Неужели это сэр Джеймс? Неужели он подстроил все это? — спросила она и посмотрела поверх шторы — в бемском стекле фрамуги отражались возносящиеся к звездам огни особняка. — Мы стали ему поперек горла, ты же знаешь, что это за человек.
Он рассмеялся, но смех прозвучал натянуто.
— Сэр Джеймс не посмел бы. Не станет он рисковать своей репутацией, — сказал Джон.
Он поцеловал сестру в щеку и, выключив верхний свет, вышел из комнаты.
Ha следующий вечер, когда другой камень разбил еще одну фрамугу, у Андреа началась истерика.
Теперь они не появлялись на крытой веранде, выходящей в парк. Летом она служила укрытием от жары, но из предосторожности, несмотря на духоту, они оставались в гостиной.
Джон взял сестру на руки, успокоил ее и отнес в кровать, а потом вернулся, чтоб позвонить в полицию.
Бодрый голос с убийственной медлительностью расспрашивал его о подробностях происшествия.
— Пришлем машину, — сказал он.
Не успел Джон окончить разговор, телефон зазвонил снова. На этот раз он несколько минут слушал, как его поносят. Голос был не тот, что накануне, — брань для него была делом привычным. И на этот раз Джона обвиняли во всех смертных грехах, в том, что нормальные люди считают половыми извращениями, а Джон, как известно, был человеком нормальным.
Нажав на рычаг, Джон Дарби позвонил на телефонную станцию, и ему обещали переключить аппарат на одностороннюю связь, а до замены номера контролировать все звонки.
Двое прибывших полицейских действовали педантично, но по-деловому. Они осмотрели разбитые окна — первое временно закрывала асбестовая плита, возле другого на полу веранды все еще были разбросаны осколки.
— Здоровенный булыжник, — сказал один из полицейских, — с большого расстояния не кинешь.
— Значит, тот, кто бросал, рассчитал все как надо.
Джон был благодарен полицейским за то, что они не стали допрашивать сестру; и в лучшие времена Андреа стеснялась незнакомых людей, нервы у нее были не в порядке.
Любое нарушение заведенного уклада выбивало ее из колеи, и он уже договаривался о том, чтобы отправить Андреа на ферму к старшей сестре; это был вынужденный шаг — характер у его зятя был тяжелый.
Полицейские осмотрели участок.
— Они могли появиться откуда угодно, — сказал один из них. Он был прав. Овальная форма стадиона делала его доступным со всех пяти улиц.
— У вас возле дома нет наружного освещения, — сказал другой полицейский, как бы обвиняя.
Джон сделал попытку оправдаться.
— Но, позвольте, в этом не было необходимости. По вечерам, в хорошую погоду, я даже бегал по краю поля для тренировки — и света вполне достаточно, через дорогу на улице горят фонари. Но я непременно установлю наружное освещение. Перед входной дверью повешу лампу побольше.
— Вот это правильно, — одобрил полицейский, тот, что помоложе, а другой сказал:
— А я бы и сам не прочь потренироваться в беге.
— Я теперь не бегаю, — сказал Джон. — Не могу оставить Андреа одну.
Через пять минут после отъезда полицейской, машины примчалась «скорая помощь». Сидя у кровати сестры, Джон услышал вой сирены — сердце его упало: он понял, куда спешит эта машина.
Взвизгнув тормозами, «скорая помощь» остановилась перед большим, сверкающим огнями особняком, где царил сэр Джеймс, — у подъезда там всегда стояло несколько автомобилей, — а потом повернула к погруженному в темноту коттеджу Дарби.
Шофер выпрыгнул из кабины и побежал по дорожке.
— «Скорая помощь», — объявил он, когда властно прозвучал звонок и Дарби открыл дверь.
— Вас не вызывали, — возразил Дарби.
Шофер проверил адрес, записанный в наряде. Джон отрицательно покачал головой.
— Все правильно, рядом с парком… Других домов здесь нет?
— Это сделали нарочно. У нас тут неспокойно.
В эту ночь ему, видно, не суждено было заснуть. И когда в дверь постучали, он взял в руки палку. Перед ним стоял Билл Гейдж, сосед, живущий в доме у дороги.
— Зашел узнать, не нужно ли чего, — сказал он. — Звонил по телефону, но меня не соединили, пришлось отвечать на кучу разных вопросов, похоже, у вас тут какие-то неприятности.
— Неприятности — это точно, — шепотом сказал Джон.
— Я видел, как к твоему дому подъехала полицейская машина, а потом «скорая помощь».
Гейдж, глядя на осколки стекла, все еще не убранные с пола, хотел было пройти в знакомую уютную комнату, но Джон подтолкнул его к дверям и вышел за ним на тропинку.
Они остановились в тени под большой магнолией, и здесь Джон рассказал ему о событиях двух минувших ночей.
— Меня трясет как в лихорадке, — сказал он, — места себе не нахожу. Но нельзя подавать виду: Андреа — комок нервов. Бог даст, отвезу ее завтра к Мардж; хоть она будет в безопасности.
— Но кому понадобилось все это? Ты подозреваешь кого-нибудь? — спросил Билл. — Послушай, а может, это агенты по продаже недвижимости? Я слышал, они нанимают хулиганов, чтобы те выживали жильцов. Читал где-то о бандах, которые могут освободить любой дом. На Кингс-кроссе нанимают молодых ребят, чтобы эта шпана всю ночь напролет орала и буянила под окнами. А ведь агенты по продаже недвижимости обращались к тебе?
— Да. Но все было по закону. Ассоциация футболистов хотела устроить здесь свой клуб. Они не могли найти подходящего дома на территории парка.
— Как же, помню, они заручились поддержкой больших шишек.
Но они действовали в открытую, а потом сделал заход Дестрайн со своими миллионами. — Он кивнул головой в сторону особняка.
— Сэр Джеймс? На него это похоже. На каждом Шагу вопит о том, что твой домишко портит вид из его окон. А цену-то он предлагал приличную?
— Солидную. Но я не хочу уезжать отсюда. И когда я отказался, он взвился. С тех пор добрым соседом его не назовешь.
— А раньше у вас с ним все было в порядке? И зачем это ему понадобился твой дом?
Особняк Дестрайна стоял на просторном участке, окруженный тенистыми деревьями; к нему вели асфальтированные дорожки для подъезда машин.
— Он объяснял мне: надо будет вырубить большие деревья, сделать теннисный корт. И футбольная Ассоциация, пожалуй, сможет устроить здесь свой клуб. Да и сам он не прочь был выступить в роли щедрого патрона: эдакий благородный жест — на благо общества. Правда, разговоры эти он вел в прошлом году, до того как ему пожаловали дворянство.
— И он продолжает давить на тебя?
— Ну как тебе сказать, не то чтобы в открытую. С тех пор ко мне, правда, не раз обращались со странными предложениями. Месяца два подряд приставал какой-то тип с кукольным личиком, плел всякую сентиментальную чепуху.
Разговор с Биллом немного успокоил Дарби.
После ухода Гейджа к особняку собственной персоной подкатил сэр Джеймс. Он вылез из машины и вбежал в дом с видом человека, озабоченного важными делами.
Наутро, когда Дарби проснулся, в комнате воняло, как в хлеву. Бочки с навозом опрокинули прямо на крыльцо, и вонючая жижа через входную Дверь вползала в дом.
Он получил освобождение с работы, собрал вещи рыдающей Андреа и повез ее к сестре на ферму, жила она далеко, за девяносто миль.
По пути он заехал к электрику и ненадолго появился в чертежном бюро, где занимал должность старшего служащего — он имел право принимать самостоятельные решения при условии, что впоследствии их одобрит Совет директоров, и получал за свои труды весьма скромное вознаграждение.
В этот вечер он ужинал в городском ресторане. На обратном пути при виде «роллс-ройса» у соседских ворот Джон Дарби принял решение. Он поднялся к особняку по асфальтовой дороге и позвонил у входной двери. Сэр Джеймс открыл тотчас же; можно было подумать, что он ждал его.
