Приготовленный стол Дарья Семеновна убирать не стала: что понадобится — сменят, а уберешь — не дай бог беду накличешь! И, холодея от страха, таила от себя и от мужа страшную опаску: не превратился бы этот стол встречи и радости в стол поминок и слез!..
В воскресенье Дарья Семеновна из Атямара и домой не уехала. Она остановилась у своей подруги и встречала все поезда, все автобусы. Вечером в понедельник, окончательно расхворавшись, уехала с мужем в Сэняж. Что было делать — не придумаешь, головушка кругом шла! Розыск, что ли, объявлять?
Федор приехал только во вторник. И по случайности встретила его одна Таня.
Как утром ни наказывала Дарья Семеновна мужу, чтобы сходил на вокзал, он не смог — в этот раз он действительно был вызван на заседание бюро райкома партии. А Таня оказалась в Атямаре по своим комсомольским делам.
Настроение у нее было неважное. В субботу, ожидая встречи, она вспыхнула, как костер в темном поле, а сейчас костер в душе ее только тлел, горьковато дымил. Никаких плохих предположений у нее не было, почему-то была убеждена, что Федор просто задержался. Во всяком случае, голову, как Дарья Семеновна, не теряла: та уже тайком плакала у нее на плече, корила Таню за каменное сердце. Неправда это!
Как и прошлый раз, Таня искала среди сходящих с поезда человека в военной форме. На перроне же прохаживался то и дело, попадаясь на глаза, один-разъединый военный — дежурный милиционер, Таня подавленно вздохнула.
И в эту самую минуту со ступенек, держа на руках ребенка, спрыгнул Федор. Хотя, может, и не он — не в солдатской форме, а в синем костюме. Опять обозналась?..
А он узнал ее сразу, нагнулся, поцеловал ее, опешившую, восторженно закричал:
— Танюша! Наконец-то! Веришь, знал, что встретишь! На-ка, подержи Игоря. Я мигом!
Таня не успела и опомниться, как на руках у нее оказался сонно похныкивающий малыш, а Федя скрылся в вагоне. Что все это значит? Почему с ребенком? Таня растерялась.
Федор вышел с миловидной женщиной и девочкой, с чемоданами в обеих руках, довольно засмеялся:
— Вот теперь действительно доехали!
Женщина взяла с рук Тани ребенка, поблагодарила ее и просияла, завидев бойко работающую локтями старушку, уже издали радостно причитающую:
— Маня-я-а! Ай, Маня-а-а! Это куда ты так подевал-си-и-и?! Поди уж, не авария ли какая была? Третий день уж выходим, а тебя все нет и нет. Атя-а! Вай, атя-а! Беги скорее сюды! Вот где Маня и внуки-и! Приехали, дождались, встретили-таки! — Она махала руками своему старику, вытирая слезы, целуя дочь и ребятишек. — Ай, мои внученьки, ай, мои душеньки, ай, какими большенькими выросли!..
Женщина еще раз горячо поблагодарила Федора, он пожелал ей счастливого отдыха, подхватил свой чемодан, вещевой мешок закинул за спину и свободной рукой обнял Таню за плечи.
— Пошли, Танюш, пошли!
— Погоди-ка, погоди! — Таня еще раз, с головы до ног оглядела Федю. — Ты вроде и не из армии возвращаешься? Да еще с какой-то женщиной, с детьми?
— Сейчас, Танюша, все тебе расскажу! А обмундирование вот у меня где — в вещмешке. Надоело за два года. Ты что, одна приехала встречать? Ни отца, ни матери что-то не вижу? — вспомнил наконец Федор. — Что-что, а насчет этого сестра Поля оказалась права…
Пока шли до конторы МСО, где работал отец Федора, он рассказал всю дорожную историю, Таня начала слушать хмурясь, потом мало-помалу лицо ее просветлело, под конец сама похвалила Федю за то, что он не оставил жену офицера одну в незнакомом городе, с больным ребенком.
Дома, за угощальным столом, до которого дошел-таки черед, Федор снова, с подробностями, поведал о дорожных происшествиях. Дарья Семеновна попрекнула:
— И нужно было тебе из-за какой-то чужой бабы целых три дня разрывать наши сердца? Службу закончил, и все, — никакие тебе майоры, ни генералы не указ!
Таня едва не сказала резкость — Федор опередил ее.
— Не надо так говорить, мама! Я иначе не мог. Я же дал майору слово. А слово солдата — закон. Что ж, по-твоему, бросить ее ночью, с больным ребенком на вокзале? А потом ее забрали в больницу, а я остался с девочкой…
— Чей-то там ребенок заболел — за него беспокоился. А здесь родная мать свалилась с ног — это ему ничто! — не могла остановиться Дарья Семеновна.
— Хватит тебе, Семеновна, дребезжать! — заступился за сына Иван Федорович. — Как уж случилось, так и случилось. Не в плохую же историю попал — доброе дело сделал. Видишь — приехал жив, здоров, это мало тебе? — И вспомнил: — Федь, ты как-то писал, вроде пускали тебя на побывку, да не получилось. Что так?
— На маневры нас бросили, папа. А во время учений отпуска отменяются. Потом-то уж и время прошло.
— Ты же писарем был. Разве на маневрах писаря нужны?
— А писаря что, не такие же солдаты? — засмеялся уже захмелевший Федор. — Для нашего брата работенки еще больше.
— Что хоть там делал, на этих самых учениях? — допытывалась мать. — Солдат учил?
— Не, мам. Сам учился. Стреляли из пушек, из пулеметов, из автоматов. И танки были, и самолеты летали, все как в настоящем бою.
— Ой, мамоньки, как же ты в живых-то остался? — перепугалась мать. — И не поранили, и не ушибся? Чай, и убитые были?
— Иной раз, мама, и незаряженное ружье стреляет! — подхвастнул опасностью Федор.
Таня помалкивала, ей не нравилось, что он начал хмелеть; Ивану Федоровичу хотелось побольше узнать о заслугах сына:
— Ну, и как прошли учения? Как ты?
— Хорошо, пап! Вся наша часть благодарность от командующего получила! А техника, пап, во!..
— Видишь, Семеновна, какого сына воспитали, — похвалился Иван Федорович. — От самого командующего благодарность! Я знал — не опозоришь! А ты, мать, все дребезжишь да дребезжишь!..
Федор налил почти полный стакан водки, поднял его нетвердой покачивающейся рукой.
— За нашу армию, пап!
Покачиваясь и сам, он припал к стакану, до дна вытянул его, — Таня брезгливо передернула плечами, будто сама выпила.
— Больно много, сынок, не пил бы, — миролюбиво остерегла Дарья Семеновна. — Ни к чему это. Поспишь, тогда еще можно.
— Это ма… только один р-раз! За встречу! — Язык у Федора уже заплетался, но он снова взялся за бутылку.
Не говоря ни слова, Таня отобрала бутылку, отставила подальше.
— Танюш, вин… виноват!.. — пьяно спохватился Федор. — Если ты не разрешаешь — полундра, тогда закон — все!
Мутными глазами поглядев на нее, он начал подниматься.
— Пойдем — выйдем.
Он попытался обнять ее, Таня, вспыхнув, резко отвела его руку. У нее еще хватило терпения помочь ему добраться до дивана, свалившись на него, Федор уснул.
Не слушая увещеваний-извинений Килейкиных, Таня коротко попрощалась с ними, поблагодарила и вышла. На душе у нее было тяжело: нет, не такой она встречи ожидала, не такой.
Время стояло самое красивое — июнь, теплынь. В лесах и на поймах буйно созревали травы, в реках плескалась рыба, и вода была такая теплая, что хоть не вылазь из нее!
Колхоз в эти дни жил своей обычной трудовой жизнью, Полным ходом шла подготовка к уборке сена, в мастерских комбайнеры снова и снова проверяли свои агрегаты — в «Победе» до сих пор не забыли, как в позапрошлом году в самый разгар уборки разом встали три комбайна — урок пошел впрок…
А сегодня в колхозе объявили воскресник по отделке откормочного комплекса и уборке территории.
— Ну, под гору покатилось! — порадовалась Вера Петровна, смотря на массивные стены ферм. — Вот побелим, очистим территорию, закончим монтаж оборудования кормоблока — и можно комиссию приглашать!
— Да, здорово вам достался этот комплекс, Вера Петровна! — сочувственно сказал секретарь парткома.
— Спасибо, вы подоспели, Сергей Иванович, теперь-то мне что!
Радичева и Агякшев только что вышли из помещения и, разговаривая, смотрели, как дружно работают добровольные помощники. Неторопливо, степенно орудует длинным шестом-щеткой комбайнер Павел, на голове у него смастеренная из газеты шляпа. Как юла крутится, вертится, поводя механическим опрыскивателем, Тимка Симкин. Он в старых, закатанных до колен штанах, босой, с ног до головы забрызган раствором, даже рыжая бородка и жиденькие волосы его напрочь склеились. Внизу здоровенный парень качает насос, подавая ему раствор. Тимка без озорства не может, нет-нет да и пустит белую струю в сторону работающих внизу женщин. Те визжат, чертыхаются, норовят схватить немолодого озорника за штанины.
Дружно работают и на территории. Натужно рычит бульдозер, разравнивая площадку; Таня Ландышева, Зина Семайкина, Коля Петляйкин, их товарищи и подруги убирают внутри помещения, стаскивают под бульдозер строительный хлам, всеми работами здесь верховодит Михаил Назимкин.
