Он помчался в дом ее кузенов. Те сидели ужинали, предложили и ему к ним присоединиться.
– Очень хороший там маак хунг.
Когда он сказал, что ему нужно на виллу «Инкогнито», они только засмеялись и напомнили ему, что уже вечер.
– В темноте по проволоке никто не ходит. Даже призрак папаши Пхома. – И снова засмеялись.
Конечно же, Дики прежде всего необходимо было успокоиться. Его уже однажды отвергли (помните Шарлин?), да он не был настолько хрупкой или зацикленной на себе натурой, чтобы мариновать себя в формалине затяжной депрессии. Но зеленый червь уже обвил ствол его мозга, и Дики не хотел тихо ждать, пока тот его ужалит. Ему не терпелось действовать, пускай действие будет поспешным, никчемным и ошибочным. Да, из школы кошмаров ему удалось сбежать, но в списках Купидоновой Академии Бессмысленной Мелодрамы его имя числилось до сих пор.
Возле ущелья было темно, начала подниматься луна – бледная и осунувшаяся, как лицо наркомана, но Дики не нужны были ни лампа, ни фонарик. Его глаза светились, как у лемура или у какого другого животного рода полуобезьян. Он встал на помост и смерил взглядом всю длину троса, отделявшего его от виллы «Инкогнито», где горели огни и где скорее всего происходило то, о чем он изо всех сил старался не думать.
Он простоял так минут десять, пытаясь себя отговорить, напоминал себе, что было, когда он последний, точнее, единственный раз перебирался по канату. Хотя человеческие особи по сути своей трусливы и под маской цивилизованности и образованности остаются такими же трусливыми, какими были, обитая в джунглях и пещерах, есть чувства, способные превратить черный пот страха в розовый лимонад. Не то чтобы у Дики не похолодело в животе, нет, он был вполне испуган, но его страх, равно как и его рассудок, получив меньшинство голосов, были сняты с повестки дня. Кроме того, его ведь всегда тянуло… не к высотам – к падению.
* * *
Он обхватил трос сначала правой ладонью, затем левой. Сталь была на ощупь столь же холодной и твердой, сколь жаркими и мятущимися были его мысли. Трос хоть и висел над почти бездонной пропастью, в нем было что-то основательное. Схватившись за него, Дики сразу же сосредоточился, собрался, успокоился. И уже не колебался ни секунды. Нет, наоборот: не успели его ноги оказаться рядом с помостом, там, где стояла некогда маленькая Ко Ко, – а в следующее мгновение они уже висели в воздухе.
И, перебирая руками, он отправился в путь. Над ущельем было довольно прохладно, тихо и покойно. Дики не помнил, когда он был вот так – один. Именно что не в одиночестве, а один, как будто во всей Вселенной существовал единственный сгустокжизни – он сам. Да, признаться, руки уже начали уставать, но он заметно продвинулся. Ночью передвигаться по канату куда проще. Первая рука пошла, потом вторая, и снова – первая.
И тут из тиковых зарослей наконец вылезла луна. Ее лучи накрыли его как сетью. В лунной паутине он казался себе огромным серебристым насекомым. «Господи, – подумал он (а об этом он уже сколько лет не думал), – видели бы меня сейчас каролинские ребятки!»
Трос стал провисать, и Дики понял, что приближается к середине. Но провисал он больше, чем раньше, а еще и трясся. Наверное, потому, что Дики за эти годы прибавил пару фунтов. Но не за счет мышечной массы – плечи заныли всерьез.
А трос провисал еще больше. И заколыхался так сильно, что очень трудно стало держаться. В Дики, как газировка в сифоне, поднялась паника. Он услышал шум – словно кто-то ругался и смеялся. Причем совсем рядом. Вытянув шею, Дики посмотрел вперед и в нескольких ярдах от себя увидел очертания человеческой фигуры. По спине побежали мурашки: Дики понял, что на канате он не один.
* * *
– Ба! Неужто это лейтенант Голдуайр?
– Стаблфилд? Да какого…
– Слушай, с такими встречами надо кончать.
– Стаблфилд! Что ты тут делаешь?
– Дышу свежим воздухом, мальчик мой, дышу свежим воздухом. О-о-о… И воздух осени свеж и прян. – Он действительно дышал свежим воздухом, причем с трудом. – А в тиши ночных часов / На крылах летучей мыши/ С каждым взмахом мчусь все выше.[38] – Цитата из Шекспира прерывалась присвистами и вздохами.
– Какого хрена ты сюда поперся? – В голосе Дики сквозило отчаяние, руки дико болели.
– Тебя решил навестить (вздох). Фоли оставил вертолет в Таиланде. Знал ведь я, что нужно съездить его забрать. Дьявол! Староват я для этого. (Присвист.) Гимнастика – не мое призвание. Фигура неподходящая.
– А Лиза? Лиза где?
Стаблфилд застонал.
– Лиза? Одно знаю: она не висит в семистах пятидесяти футах над землей. – И он снова застонал. – Про Лизу ничего не знаю. Мадам Пхом (вздох) оставила мне ее письмо. Я так понимаю, она и тебе написала. Я решил, ты расстроишься. Отправился тебя подбодрить. Дьявол! Плечи просто отваливаются.
Дики не знал, что и думать.
– Так Лизы вообще здесь не было? Ну, теперь все понятно. А ты решил меня утешить.
– Я – твоя официально назначенная Синяя Птица. – Стаблфилд, прерывисто дыша, затянул, сюсюкая, песенку: – Если ты счастлив и знаешь это, хлопни в ладоши, раз-два. – Он задумчиво взглянул на провисший канат. – Но, по зрелому размышлению…
– Стаб, ты спятил!
– Нет, это ты спятил. А я должен тебя вразумить.
– Слушай, нам надо отсюда выбираться. Отправляйся-ка в обратный путь. – Двуглавая и треглавая мышцы Дики уже дымились, а дельтовидная опасно потрескивала.
– Уж не знаю, смогу ли…
– Возвращайся назад. Это ближе. Я за тобой! Давай!
Дики продвинулся вперед, но Стаблфилд не шелохнулся. Они были уже совсем рядом.
– Ты (стон) встал у меня на пути, Голдуайр. У тебя уважения к личности не больше, чем у женщин, с которыми я живу.
Совсем рядом прошмыгнула стайка летучих мышей, чей писк и визг звучал как минималистская музыка к спектаклю про двух мужчин, висящих бок о бок на канате. Если бы на спине летучей мыши действительно сидела фея, она бы решила, что эти две освещенные луной фигуры – часть силуэта какого-то далекого города.
– Ну двигайся же, черт тебя подери!
– Ладно-ладно… Голдуайр, ты вынуждаешь меня отступить? Ты что, забыл (вздох), что я из тех (вздох), кто идет только вперед?
Медленно, с трудом они продвигались к платформе на обрыве. Несмотря на серьезность ситуации, Дики не сдержался и крикнул:
– А что насчет ребенка?
– Ребенка (вздох)?
– Кто отец?
Стаблфилд так резко остановился, что Дики чуть на него не налетел.
– Это не наше дело, – бросил он раздраженно. – Не наше дело, Голдуайр. У женщин свои тайны. Это надо уважать. – Голос его слабел. – Наша Лиза… больна неземной болезнью… Ты что, не догадывался? Лиза имеет дело с могущественными силами (выдох). С силами, вызывающими благоговение и почтение. А мы с тобой имеем дело разве что с правительством. – Он фыркнул, и правая рука соскользнула с троса. Его роскошное, облаченное в лиловый костюм тело осталось висеть на одной левой.
– Стаб, держись! О господи! Хватай канат! – Дики понимал, насколько это трудно: у него самого пальцы начали неметь. – Хватай его, Стаб! Хватай, умоляю! Ну же! – Он почти рыдал. – Прошу тебя!
– Меня… этот способ передвижения… разочаровал. – Стаблфилд раскачивался все сильнее. – Теряешь… собственное… достоинство. Пожалуй, я… выберу… другой. – Он крикнул нечто вроде: «Пусть гадают!»
И исчез.
Именно что исчез. Дики не видел, чтобы он падал. Просто Стаблфилд был, и вдруг его не стало. Ноги Дики так отчетливо ощущали пустоту внизу, словно он стоял на груде острых камней. А из глубин бездонной пустоты не донеслось ни крика, ни всплеска, ни стука, ни рокота прощальной отрыжки – ничего, что обозначило бы завершение. Слышны были только писк летучей мыши, кукушкино ку-ку и призывный гул забвения.
* * *
Последователи Карла Юнга утверждают, что совпадений не существует. Кроме того, среди наших знакомых есть такие, кто пытается нас убедить, что и ошибки быть не может, а следовательно, надо сделать вывод – не может быть и счастливого случая. Кто скажет наверняка, по чистой случайности или по подсказке подсознания полковник Пэтт Томас очутился 15 сентября в храме Чинго-до в Токио? Чинго-до – храм, посвященный тануки, и Томас точно отправился туда не специально.
Узнав о террористических актах, полковник тут же связался по телефону с командующим разведкой военно-воздушных сил. Томасу и сержанту Кентербери было приказано немедленно отправляться в посольство США в Токио и оставаться там для выполнения спецзаданий в этом регионе. В конце их краткой беседы полковник Томас сообщил, что дезертир Дерн Фоли был «нейтрализован» и больше хлопот с ним не будет. (Он скрестил на счастье пальцы.)
– Ну и хорошо, – прорычал полковник, и вопрос был закрыт. И пусть Мэйфлауэр Кэбот Фицджеральд что хочет, то и думает, хотя у этого кретина наверняка сейчас на уме проблемы посерьезнее, чем осточертевшие всем «без вести пропавшие». Вот оно: нет худа без добра.
