В тяжелую послевоенную пору Веня добавлял к своей нищенской стипендии нежирный приработок – ремонтировал в квартирах электричество, чинил бытовые электроприборы, короче – работал электриком. Трудно представить себе, что значит совмещать занятия в медицинском институте с работой. А тут еще допотопный быт в общежитии и хроническое недоедание. Поэтому высокий стройный парень двадцати трех лет, донашивавший фронтовую гимнастерку, не казался героем-любовником. А главное – не ощущал себя таким даже в студенческой среде. Поэтому он очень удивился и даже растерялся, когда молодая красивая бабенка, хозяйка квартиры, где он ремонтировал электричество, стала с ним заигрывать.
Его состояние понравилось хозяйке. Она не училась в институте и не работала. У нее в этом не было ни необходимости, ни потребности. Муж служил директором мясокомбината. Свое материальное положение она вполне могла считать царским. Старше Вени всего лишь на год, она была куда опытнее электрика, тем более, что опыт этот подкреплялся одним из самых сильных инстинктов.
Заигрывание хозяйки мешало Вене работать. Ее тесный ситцевый халатик очень плотно облегал красивую фигуру, а со стремянки открывался умопомрачительный вид на пышный бюст во всем великолепии.
Хозяйка щедро расплатилась за работу и предложила Вене перекусить. Всегда голодный студент забыл, что на свете существует такая роскошь -яичница с нежнейшей ветчиной, давно невиданный белый хлеб, щедро намазанный маслом, и рюмка замороженной водки. Затем последовала вторая рюмка. Хозяйка, которой каким-то образом передавались Венины желания, наполнила еще одну рюмку и подложила ветчины.
Веня не мог объяснить, как он оказался на просторной кровати сплетенным с хозяйкой.
Не в тот же день, но на курсе заметили, что лицо у Вени округлилось, исчезли и другие признаки хронического недоедания. Электрик обслуживал квартиру директора мясокомбината, как дежурный электрик на танковом заводе обслуживает цех. Отличие заключалось в том, что электрик на танковом заводе работает круглосуточно, а у Вени были только дневные смены.
Но однажды ему представилась возможность поработать ночью. Директор мясокомбината собрался в командировку в столицу. Вернее, собрала его заботливая жена. Бутерброды с кетовой и паюсной икрой, цыплята табака и домашнее печенье были аккуратно упакованы в пергаментную бумагу, надежно изолированы от накрахмаленной белоснежной рубахи и двух галстуков. Муж пытался отговорить супругу, горящую желанием проводить его до поезда. Холодно, снег метет. И уезжает он всего лишь на несколько дней. Но любящая жена не отказалась от намерения продемонстрировать свою преданность.
Следует заметить, что в течение двух лет их совместной жизни над ними ни разу не появилось даже облачка несогласия. Старше жены на шестнадцать лет, директор бережно относился к своей красивой и темпераментной супруге, не сомневаясь в том, что такая совершенная женщина в конце концов забеременеет.
В двадцать часов пять минут, точно по расписанию, поезд отошел от перрона. Выстрелянная нетерпением, она метнулась на привокзальную площадь, не торгуясь, схватила автомобиль и помчалась к общежитию, где у подъезда ее уже ждал околевавший от холода Веня. Он сел в автомобиль и поехал на ночную смену.
Директор вышел из вагона на первой остановке, на окраине города. Его тоже встречали. Положение позволяло ему приказать личному шоферу подать автомобиль. Но он не торопился. Ограничился ассистенцией своего самого близкого друга. Вместе с ним он сел в трамвай и поехал домой.
Звонок в дверь обрушился на любовников, как лава из Везувия на обезумевших жителей Помпеи. Она накинула халатик на голое тело и открыла дверь. Железное самообладание помогло ей не рухнуть на пол, когда она увидела мужа и его друга, стряхивавших с себя снег.
– Понимаешь, дорогая, в поезде мне принесли телеграмму от министра. Завтра он приезжает сюда. Так что командировка отменяется.
Он посмотрел на стол. Две рюмки. Две тарелки с остатками пиршества. Пустая пол-литровая бутылка.
– Ну-ка, дорогая, поставь нам рюмочки.
Она поставила. Преодолевая обморочное состояние, подала на стол закуску и запечатанную бутылку водки.
Муж весело наполнил четыре рюмки.
– Эй, студент, садись к столу.
Веня, мертвый от страха, лежал под кроватью, под которую он втиснулся, нарушив законы природы. Хозяин дома повторил приглашение.
– Можешь не одеваться. Мы примем тебя в таком виде, в каком ты есть.
Веня действительно появился почти в таком виде, в каком он был, когда раздался звонок. Почти, потому что на нем уже было фиолетовое белье -трикотажная нательная рубаха и кальсоны, выданные в профкоме.
Хозяин дома поднял рюмку:
– Ну, студент, будь здоров и не боись. Надо быть абсолютным идиотом, чтобы отказаться от такой женщины. И от выпивки и закуски – в придачу.
Веня не помнил, выпил ли он эту рюмку. Кажется, выпил. Не мог ведь хозяин снова наполнить, не будь она пуста.
– А это, дорогая, билет тебе домой в твой Минск. Можешь взять с собой абсолютно все, что тебе по душе в этом доме. Я как-нибудь обойдусь.
Что там еще происходило – слезы, клятвы, уверения – Веня почти не помнил. Даже третья рюмка водки не привела его в сознание. Даже рассказывая мне эту историю, Веня был так напуган, что я должен был успокаивать его, подавляя рвущийся из меня смех.
– А вдруг узнают в институте?
– Ну и что?
Веня грустно посмотрел на меня и ушел.
Возможно, я забыл бы этот рассказ. Но…
Случилось это два года спустя после той истории. Мы были на четвертом курсе. Во всю свирепствовала компания борьбы против "безродных космополитов", поэтому мне чаще, чем раньше и чем хотелось бы, приходилось ввязываться в драки, доказывая, что я всего лишь еврей, а не безродный космополит. Репутация хорошего студента и фронтовое прошлое помогали мне увертываться от судебных и даже административных наказаний.
В тот день ни сном, ни духом я не предполагал, что снова могу влипнуть в историю.
Начался второй семестр. В просторном вестибюле теоретического корпуса выстроилась очередь пятикурсников. В раскрытой двери библиотеки стоял стол, за которым выдавала учебники пожилая библиотекарша, сестра ректора института. Я не имел никакого отношения ни к очереди, ни к учебникам. Мне надо было возвратить журнал заведующей библиотекой.
Через несколько минут я вышел в вестибюль. Здоровенный парень, стоявший в очереди, с едва слышным змеиным шипением "Уу, жидовская морда!" ударил меня в левый глаз. Все это произошло так неожиданно и нелепо, что я сперва опешил, не сработала, не смогла сработать мгновенная в таких случаях реакция. Но уже через несколько секунд верзила, согнувшись пополам, орал, как недорезанный кабан. Палочка, на которую я опирался, с хорошей скоростью описав дугу между ногами верзилы, наткнулась на весьма чувствительное образование. А палочка была несколько необычной – дюймовая труба из нержавеющей стали, залитая свинцом.
Я спокойно направился к выходу из вестибюля, считая, что инцидент исчерпан и что даже вспухший фонарь под глазом неплохо компенсирован ударом в промежность.
Но тут, спиной почувствовав опасность, я оглянулся как раз во время, чтобы ударом палочки по ногам остановить еще одного нападающего.
Именно в этот момент ко мне подскочил Веня, что-то невнятно пробормотал, увещевая, и забрал палочку. У меня не было ни времени, ни возможности разобраться в словах увещевания или выяснить, почему Веня так поступил. Он мгновенно растворился, стал невидимым, а мне тут же пришлось обороняться от еще двух пятикурсников.
Слава Богу, почти в то же мгновенье с парадной лестницы низвергнулся Захар, мой друг, с которым я учился в одной группе. Мы стали спиной к спине, заняв круговую оборону. Мы дрались в основном не руками, не ногами, а головой. В буквальном смысле этого слова. Мы хватали за грудки налетавших на нас пятикурсников, резким движением рвали их на себя, изо всей силы ударяли их головой в лицо и опускали на пол, захлебывавшихся кровью. Драка исчерпалась, когда восемнадцатый пятикурсник валялся на полу в полубессознательном состоянии со сломанной челюстью или носом. Пригрозив, что убьем каждого, если когда-нибудь встретим его на нашем пути, Захар и я несколько успокоились. Следует заметить, что Захар на фронте тоже был танкистом, репутация у нас была соответствующей, поэтому к нашей угрозе следовало отнестись серьезно.
Вдруг материализовался Веня. Он появился из-за колонны, откуда, оказывается, наблюдал за происходившим.
– Понимаешь, я боялся, что ты убьешь кого-нибудь своей палочкой. Это же не палочка, а оружие. Ты же не соображаешь, когда дерешься.
– Допустим. Но ты мог помочь мне. Захар представления не имел о том, что происходит, и вступил в драку. А ты видел все и понимал с самого начала.
