– Не паясничай. Я гораздо трезвее и нормальнее всех вас вместе взятых. И живее всех живых. Как дедушка Ленин. И глаза у меня такие добрые… А слонов я видел этими самыми глазами, впрочем, не в этом дело. Дело в том, что когда на город опускается снег, даже вывески исчезают в небытие… Светятся окна, а снег падает, падает… Скажи лучше, у вас тут все нормально?
– Нажрался ты, что ли? Ты только погоди, не вешай трубку. Я хочу тебе сообщить пренеприятнейшее известие.
– Ну, что еще стряслось? – Я начал просыпаться.
– За два месяца твоего отсутствия, книжек продано больше тысячи штук, они как взбесились, закупают как те самые апельсины, бочками. Все как с ума посходили, я тебя проклял полторы тыщи раз, тебе там, в Сингапуре, не икалось?
– Икалось, еще как икалось, – мрачно констатировал я. – За мной гнались аборигены с металлическими прутьями, но, к счастью, не догнали. А я, изменившимся лицом, как та графиня, бежал. Не дай Господь кому-нибудь из вас пережить все это дерьмо… Погоди, что ты сказал?
– Повторяю: книжки твоей больше тысячи экземпляров разобрали, оборвали телефоны. Словом, ты заработал восемьдесят пять тысяч жирных, зеленых, американских полновесных баксов. До налогов, конечно. Твои дегенеративные соседи, живущие на социальном обеспечении, уже потирают свои ручонки и дружно говорят тебе спасибо от имени всего народа Соединенных Штатов за тридцать кусков, которые ты им всенепременно подаришь.
– Черт возьми! – Внутри у меня тихонечко зашевелился огонек сдерживаемого восторга. Нет, мне конечно все это снится, так не бывает… Нельзя радоваться прежде времени, вот проснусь, и тогда… – Извини, я сейчас, – в трубке раздался гудок, извещающий меня о том, что кто-то дозванивается мне по параллельной линии.
– Алло? Алло?
– Папа, я хочу электронную игру. – мой непутевый сын никак не мог успокоиться.
– Я сплю, бессовестный, эгоистичный ребенок! Принеси мне оценки за четверть, тогда будем разговаривать.
Скорее, скорее, если даже все это мне снится, пусть Мишка хотя бы во сне еще раз подтвердит приятное известие… Я нажал на кнопку телефонной трубки, и в ней снова загудело.
– Алло?
– Алекс! – это каким-то странным образом в разговор снова встряла секретарша Джона Мургана. – Я крайне сожалею, вы уволены с завтрашнего дня. Как вы могли, – она зарыдала. – Вы чуть не довели Джона до инфаркта.
– Так довел или нет? – я со злорадством вспомнил старого большевика.
– Как вы можете! Он выпил три таблетки нитроглицерина…
– Да ну вас, очень жаль, и идите к черту, – я машинально сжал револьвер в руках. Только осознание того, что стены, отделяющие меня от соседей, сделаны из тонкой фанеры, удержало меня от кровожадного импульса.
– Как вы можете так говорить, – секретарша зарыдала. – Господин Мурган так щедр, он выписал вам премию за уход, треть годового оклада. Только умоляю Вас, – голос ее стал грудным, – не подавайте на компанию в суд. Вы так расстроите Джона, он относился к вам почти как к к своему сыну… К тому же, премия в таком случае станет недействительной.
– Передайте ему, чтобы он… А впрочем, пусть не беспокоится. Спасибо за деньги. Я не буду судиться, – Я переключился на линию, по которой мне звонил Мишка.
– Ну что там? – Мишка зевнул.
– Меня все-таки уволили. Но выписали премию за уход. Солидную, прямо скажем.
– А, ну что же, неплохо. Значит, слушай, дружок, хочешь или нет, но восемьдесят тысяч – твои. Умнейший человек современности, отец русской демократии, сукин сын!
– Признайся, я сплю… И все это – сон. А то просыпаться будет обидно.
– Как знаешь, но с тебя теперь дорогой французский коньяк. А лучше бы уж армянский раздобыл…
Шумит в ушах, блекнет яркое солнце, бьющее в окно. Я все-таки сплю, несмотря ни на что. И поют с небес трубы ангелов, и хрустят листья под копытами лошадей, и спускается багровый закат на холмы, поросшие дубами, и поднимается дым из кирпичных труб, и слышен вдалеке звук охотничьего рожка… И как хорошо, как бы я хотел остаться навсегда в этом сне, но снова звонит этот проклятый телефон… Ну зачем, что же они все, взбесились, что ли?
– Алло? – Мне было уже все равно, пусть звонят работодатели, друзья, дети, наемные убийцы, любимые женщины, в данный конкретный исторический момент я умираю. И если я не…
– Саня! – Зычный рев Сереги в очередной раз пробудил меня. – Прилетел все-таки! Молодчина, а ты знаешь, у меня для тебя сюрприз.
– Серега, – из последних сил прошипел я. – Я люблю тебя, равно как и все живое. Я устал, Сережка, не могу больше, извини. И сюрпризов никаких не хочу и не люблю. Отключаюсь. Позвони мне завтра, ладно?
– Нет, погоди! У меня же настоящий сюрприз! Можно к тебе заехать? – Голос его дрожал от наслаждения.
– Если проснусь, – троллейбусы, облетевшие деревья, грязные тротуары, трамваи, извержения вулканов, несущаяся за мной толпа дикарей, разорванный на мелкие кусочки Санта-Клаус, тусклый салон самолета… Все. Я приземлился…
– Ну кто там еще? Открываю. Сейчас…
– Саня! – Сергей закусил свисающий с губы ус.
– Серега, – обнял я его. – Друг мой любезный! Ты знаешь, для того, чтобы описать все то, что я пережил за последние месяцы, понадобится ящик коньяку, два блока сигарет и полное спокойствие в течение полутора недель.
– Как знать, как знать, – загадочно улыбнулся он. – Оп-ля-ля! Таинственный принц финансовых корпораций, арестант тюрем среднего востока, чревоугодник и иллюзионист, знаменитый и непревзойденный Андрей Бородин! Аплодисменты! Аплодисменты, господа.
– Ой, Серега, ну чего ты устроил, неудобно даже. – Андрей закашлялся. – Саша, родной ты мой, прими от меня вот этот куст! – Он протянул мне огромный горшок с каким-то хвощом угрожающего вида, покрытым зубастыми, ядовито-фиолетовыми цветами.
– Поздняя осень. Грачи улетели. – неожиданно для себя самого процитировал я. – Только не сжата полоска одна. Что же ты, мерзавец, все время какие-то хвощевые папортники даришь? Да ты знаешь, что мне пришлось из-за тебя пережить, засранец, хотя я тебя и люблю, скотину, ты хотя бы понимаешь, что…
– Саша, я понимаю, я не оригинален. Извини ради Бога, ты даже себе не представляешь, в какой переплет я тогда попал!
– Конечно, я все знаю. Наркотики?
– Да какие наркотики, не кололся я, клянусь, только травку иногда потягивал. Я, честно говоря, выпить больше люблю. Это наше, исконное, русское.
– Но ты все-таки объясни мне, какого черта ты растратил двадцать тысяч баксов?
– Ох, – Андрей схватился за голову. – Я, натурально, скотина. Но ты понимаешь, как оно все неловко получается в этой Америке? Ты помнишь, я тебе выслал две штуки?
– Помню, – неуверенно буркнул я, слишком уж давно все это было.
– Так тем самым вечером мне выпить захотелось, зашел в бар, взял кружку пива, а бармен, сволочь, на меня в полицию настучал. Я, конечно, неправ, смешал с виски. Ты когда-нибудь пиво с виски пил? Жуткое сочетание. Ну так вот, представляешь, только я вышел на улицу, стоит полицейская машина с выключенными фарами. Мне бы уйти, дураку, а я тихонько за руль сажусь, думаю, вдруг не заметят. И все, не успел даже отъехать, как голыми руками повязали. Права отобрали, заковали в наручники. Залог в двадцать тысяч, хочешь – вынь, хочешь – положь!
– Черт бы тебя побрал, – я уже не мог на него сердиться.
– Да чего ты кипятишься, извини ради Бога, я же никак не мог с тобой на связь выйти. Ты не волнуйся, я специально приехал, вот. – Андрей залез растопыренной рукой в карман своих засаленных джинсов, долго шарил там, и наконец извлек вытертый банковский чек, покрытый жирными пятнами и кровавыми брызгами. Глубоко надеюсь по сей день, что это был кетчуп. – Вот, двадцать пять тысяч зелененьких, прошу любить и жаловать, и еще, прости меня ради Бога!
– Откуда у тебя деньги? И почему двадцать пять?
– Да понимаешь, мне так неловко. Пять тысяч – это за нервы. А вообще-то все это – долгая история. Мне даже ее рассказывать как-то неудобно.
– Да нет уж, валяй.
– Ну, значит, вначале я операционную систему писал. Ты слышал, из-за нее теперь жуткий скандал, компанию судят. И система-то хреновая. Я хотел в нее «Тетрис» вставить, но…
– Слушай, извини, что я тебя перебиваю, а в осциллографе, если нажать на две крайние правые кнопки, там, говорят, тоже «Тетрис» идет. Твоих рук дело?
– Все-таки вычислили, – вздохнул Андрей. – Ну надо же, никуда не скроешься. Ты понимаешь, такое дерьмо у них и железо, и программы, мне скучно стало, и вот… Всего-то пару ночей потратил. А потом меня уволили, но программа так в памяти и осталась…
– Ну, все понятно. – Мне стало смешно и грустно одновременно. – Кто знает, быть может от этого «Тетриса» в одной милой исламской республике началась бойня. Впрочем, это неважно. Так все-таки, как ты деньги заработал?
– Это потом, через пару месяцев, компания, в которой я после тюрьмы работал, в гору пошла. Акции, опции, туда-сюда, ты себе даже не представляешь. Ладно, бери… – Андрей с некоторым сожалением посмотрел на чек.
