Дядя звал из ванной:
— Флора? Ты где? Вернись. Ты сердишься?
— Мама, прошу тебя. Помоги мне. Помоги. Сделай что-нибудь. Пожалуйста.
Но мать неподвижно глядела в потолок.
Больше старый боров даже не пытался.
Бог весть почему.
Может, в тот день он просто вернулся со скачек навеселе и тормоза отказали. Может, тетя Джованна что-то поняла, заметила сорванную занавеску в ванной, синяк на руке мужа, может, им овладело неконтролируемое желание, а потом он в этом раскаялся (вариант невероятный). В любом случае, с того дня он больше ни разу ее не потревожил и стал сладким как конфетка.
Флора с ним больше не разговаривала и, даже закончив лицей и приступив к работе в обувном магазине, не сказала ему ни единого слова. Ночами она училась как одержимая, закрывшись в своей комнатке, рядом с матерью. Она поступила на филологический факультет. Через четыре года окончила его.
Приняла участие в конкурсе на должность школьного учителя, прошла его и согласилась на первое же предложение.
В Искьяно Скало.
Она выехала из Неаполя с матерью на машине «скорой помощи», чтобы больше туда не возвращаться.
53
Но что случилось в школе после того, как Пьетро и остальные сбежали?
Алима, ожидавшая в машине, видела, как трое мальчишек выскочили внезапно из окна школы, перелезли через ворота и скрылись в садике напротив.
Какое-то время она сидела в нерешительности: что делать — зайти внутрь или уйти?
Ее размышления прервал звук выстрела.
Через пару минут еще один мальчишка вылез через то же окно, тоже перелез через забор и умчался прочь.
Итало чокнутый, он, кажется, в кого-то стрелял. Или в него стреляли?
Алима сунула парик в карман пальто, вылезла из машины и пустилась бежать.
Она не дура. У нее нет вида на жительство, и если она попадет в историю, через три дня окажется у себя в Нигерии.
Пробежав триста метров под дождем, проклиная Итало, этот чертов город и свою проклятую работу, она решила вернуться.
А если Итало убит или серьезно ранен?
Алима перелезла через ворота и пробралась в дом Итало, а потом совершила ужасный поступок, противоречащий жизненно важным правилам всякой проститутки.
Она позвонила в полицию.
— Приезжайте в школу. Сардинцы стреляли в Итало. Быстрее.
Через четверть часа агенты Баччи и Мьеле, которые мчались в школу, увидели прячущуюся в кустах негритянку.
Бруно Мьеле выскочил из машины на ходу, она попробовала убежать, но он взял ее на прицел. Женщину задержали, надели на нее наручники и усадили в полицейскую машину.
— Это я вызвала полицию. Отпустите меня, — хныкала Алима.
— Сиди тихо, шлюха, — ответил Мьеле, и они продолжили путь к школе, включив мигалку.
Из машины вышли с оружием в руках.
Прямо Старски и Хатч.
Снаружи все выглядело спокойно.
Мьеле увидел, что в домике отца темно, но в школе горел свет.
— Пошли внутрь, — распорядился он. Шестое чувство подсказывало, что там внутри случилось что-то нехорошее.
Они перелезли через ворота, оглядываясь по сторонам. А потом, подняв пистолеты и осторожно ступая, вошли в школу.
Они осмотрели все, но никого не нашли, затем друг за дружкой, спиной к стене, спустились на нижний этаж. Дверь в глубине коридора была открыта. И за дверью горел свет.
Они встали по обе стороны двери, держа пистолеты обеими руками.
— Готов? — спросил Баччи.
— Готов! — ответил Мьеле, одним прыжком оказался в зале и так и встал, поводя пистолетом то вправо, то влево.
Поначалу он никого не увидел.
А потом поглядел на пол. Там лежало тело.
Труп?!
Труп, который показался ему похожим на его…
— Папа! Папа! — отчаянно завопил Бруно Мьеле и бросился к отцу (а пока он бежал к нему, он не мог не вспомнить тот великий фильм, где полицейский Кевин Костнер находит труп Шона Коннери, который был ему как отец, и в отчаянии вершит правосудие сам, разоблачая мафиози. Как же он назывался, черт возьми?) — Папа, они тебя убили? Ответь! Ответь! Сардинцы тебя убили? — Он опустился на колени перед телом отца, словно на кинопробах. — Не переживай, я за тебя отомщу. И обнаружил, что труп жив и стонет. — Ты ранен? — И тут он увидел двустволку. — В тебя стреляли?
Сторож мычал что-то нечленораздельное. Он напоминал моржа после столкновения с катером.
— Кто тебя ранил? Сардинцы? Скажи! — Бруно наклонился к самым губам сторожа.
— Нэээээ, — единственное, что он расслышал.
— Ты их прогнал?
— Дээээ…
— Молодчина, папа! — Он нежно провел рукой по лбу отца, едва сдерживая слезы.
Герой! Настоящий герой! Пусть теперь хоть кто-нибудь посмеет сказать, что его отец тупица. А те, которые два года назад, когда к нему забирались воры, говорили, что отец спрятался, пусть засунут свои поганые языки себе в задницу. Он гордился своим папашей.
— Ты в них стрелял?
Итало, не открывая глаз, кивнул головой.
— В кого? — спросил Антонио Баччи.
— В кого, в кого?! В сардинцев, в кого еще! — взорвался Бруно.
Что за дурацкие вопросы?
Но Итало с трудом покачал головой.
— Как нет, папа?! А в кого ты тогда стрелял?
Итало перевел дух и пробулькал:
— В у… у… уче… ников.
— В учеников? — хором переспросили полицейские.
«Скорая» и спасатели приехали через час.
Спасатели разрезали прочную цепь одним движением кусачек. И агент Баччи даже не понял, что это была та самая цепь, которую он месяц назад подарил сыну. Двое медиков с носилками вынесли из школы сторожа.
Потом позвонили директору.
54
В семь Флора припарковала машину в школьном дворе.
Там уже стояли машины директора, заместителя и…
Полиция? Ничего себе!
Она вошла.
Замдиректора Гатта и директор Козенца в холле, в уголке, перешептывались, как заговорщики.
Увидев Флору, Гатта направилась к ней:
— А, вот и вы наконец.
— Я приехала так быстро, как смогла… — извинилась Флора. — А что случилось?
— Пойдемте, пойдемте, поглядите, что они натворили… — ответила Гатта.
— Кто это был?
— Неизвестно. — Потом она обратилась к директору: — Джованни, пойдем вниз, покажем синьоре Палмьери, что наделали наши ученики.
Замдиректора пошла вперед, Флора и директор последовали за ней.
55
Директор Козенца и замдиректора Гатта смотрелись рядом как два существа, окаменевших во времена раннего юрского периода.
Мариучча Гатта, шестидесятилетняя девица с головой, похожей на обувную коробку, круглыми, глубоко посаженными глазами и плоским носом — вылитый тираннозавр реке, самый знаменитый и жестокий из динозавров.
Джованни Козенца, сорока трех лет, женатый, отец двоих детей, был точь-в-точь докодон. Это животное, напоминавшее мышь, невзрачное, с заостренной мордочкой и торчащими резцами, по мнению некоторых палеонтологов, стало первым млекопитающим на нашей планете, где тогда хозяйничали рептилии.
Маленькие, незаметные, эти наши прародители (ибо и мы тоже млекопитающие!) воспитывали потомство в земле, в расщелинах, питались семенами и ягодами и выходили из своих укрытий только ночью, когда динозавры спали, медленно переваривая еду, и воровали у них яйца. Когда случилась страшная катастрофа (падение метеорита, обледенение, смещение земной оси — в общем, то, что там у них случилось), покрытые чешуей чудища вымерли одно за другим, и докодонты внезапно оказались хозяевами всего подлунного мира.
Так часто бывает: тот, на кого и не взглянешь, завтра займет твое место.
И действительно, докодонт стал директором, а тираннозавр рекс — заместителем. Но это было не важно, потому что Гатта реально руководила школой, она устанавливала расписание, очередность дежурств, распределяла, где будут какие классы, и все остальное. Решала всегда она, и без колебаний. Характер у нее был крутой, и она командовала директором, учителями и учениками, словно армией.
В директоре, Джованни Козенце, первым делом бросались в глаза торчащие зубы, усики и маленькие глазки, которые смотрят куда угодно, только не на тебя.
Флора при первой встрече с ним не знала, что и думать, во время разговора он смотрел куда-то вверх, в потолок, словно увидел там летучую мышь или огромную трещину. Передвигался он рывками, словно каждое его движение производилось одним сокращением мышцы. В остальном он был зауряден и неинтересен. Худенький. Челка с проседью, свисающая на узенькое личико. Робкий, как баба. Педантичный, как японец.
Костюмов у него было два. Летний и зимний. О том, что бывают весна и осень, он, видимо, даже не подозревал. Когда было холодно, как сегодня, он надевал костюм из темного сукна, а когда тепло — светло-голубой хлопчатобумажный. У обоих штаны были слишком короткие, а плечи слишком широкие.
