Ознакомительная версия.
На борту отплывавшего из Бремерхафена судна (последний взгляд на несчастную Германию и несчастную, несчастную Европу), пока обвисшую на поручнях Ревекку рвало, Михаэль заговорил с отцом об их именах.
– Гарри говорит… – в последние два года этими словами начиналось каждое высказывание Михаэля, – Гарри говорит, что англичанам фамилия Бененсток может показаться смешной. Гарри говорит, что она звучит как название какого-то бобового супа.
– О боже, – сказал Альберт. – Нам ни к чему, чтобы над нашими именами смеялись. Надо придумать какие-то другие.
Но только год спустя, когда они уже обосновались в пригороде Хантингдона, опять-таки Михаэлю и пришла в голову блестящая мысль. Лучшего его друга по детскому саду звали Томми Логан, и Михаэль, множество раз выводивший имя Томми в своей тетрадке, как то принято между лучшими друзьями, вдруг заметил, что «Логан» – это, собственно, «Голан», в котором буквы поменялись местами.
Альберт пришел в восторг. «Логан, – то и дело повторял он про себя, – Логан… Логан… Логан».
– Вот видишь, отец, – сказал Михаэль, – мы сделали англо –вариант Голана!
Полгода спустя двое детей возвращались с отцом из расположенного на Трафальгар-сквер Департамента натурализации Министерства внутренних дел.
– Дядя Амос будет такой довольный, – повторял Альберт Логан, подданный Его Величества короля.
Однако в реакции Томми Логана, там, в детском саду Хантингдона, решительно никакого довольства не усматривалось.
– Ты же мою фамилию украл! – завывал он. – Гнусный жид, ты украл мою фамилию. Да как ты смел! Я с тобой больше не разговариваю, жид вонючий!
– Но как они узнали, что ты еврейский? – удивился Альберт, когда Майкл рассказал ему о разрыве с другом.
– А им мисс Хартли сказала, в первый же день, – ответил Майкл. – Сказала, что все должны относиться ко мне с тактом, потому что порядочные люди давно уже простили нам убийство Христа.
– Вот как? – произнес Альберт, и на лбу его обозначилась маленькая бороздка.
Впрочем, главное значение имела не она, а борозды на полях. Испытательные участки в Хантингдоншире стали сенсацией дня и – на недолгое время – главной темой разговоров в Англии.
«БРИТАНИЯ ЗАСТАВИТ МИР ПОКРАСНЕТЬ, ТОЧНО СВЕКЛА!» – гласил аршинный заголовок «Дейли экспресс»[194] . Помещенная под ним фотография изображала Альберта и государственного агронома, гордо стоящих перед своими «экспериментальными» акрами.
«Это невзрачное растение, являющееся, в сущности, не чем иным, как репой-сластеной, может стать ключом к будущему процветанию Британии», – утверждал автор передовицы.
Впрочем, британская публика такой уверенности не питала.
– А сахар из свеклы не будет красным?
– Удастся ли превратить его в обычные английские кубики?
– От него, наверное, толстеют быстрее?
– А землей он на вкус отдавать не будет?
– Можно ли добавлять его в торты?
– Смогу я выращивать ее в саду и делать сахар самостоятельно?
– Да, но честно ли это по отношению к колониям?
– Вот увидите, скоро его начнут подавать в чайных гостиных галереи Тейт.
Следующие четыре-пять лет улыбчивый венгр в твидовых брюках-гольф объезжал в зеленом, как падуб, «остине» Южное побережье и Восточную Англию, делясь правительственными субсидиями и сельскохозяйственными советами с озадаченными, но благосклонными фермерами. Майкл с Ребеккой продолжали учиться в детском саду мисс Хартли, что в Хантингдоне, – городе, к которому Альберт уже привязался, несмотря на первоначальное недоверие.
– Оливер Кромвель? – воскликнул он, впервые услышав об этом. – Отсюда родом Оливер Кромвель? Убийца короля?
Альберт просто не мог поверить, что хантингдонские горожане, такие лояльные и респектабельные люди, искренне гордятся своим нечестивым сыном, этим позором английской истории, британским Лениным. Однако со временем он научился прощать лорда-протектора, бывшего, в конце концов, таким же джентльменом-фермером, как сам Альберт, человеком, которого одни лишь несчастные обстоятельства – а не большевизм или кровожадность – вовлекли в события, приведшие к той ужасной январской ночи в Уайтхолле. В свой черед, и жители Хантингдона научились любить странного чехословака с обаятельными манерами, совершенно английскими детьми и необъяснимо шотландской фамилией. Вот сахарный завод, строительством которого он руководил и которым теперь управлял, вызывал у них чувства менее теплые. От завода исходил запах подгоревшей ореховой пасты, в котором по безветренным дням купался весь город. Зато строительство второго сахарного завода, в Бари-Сент-Эдмундс, стало – и за то нам следует быть ему благодарным – для маленького Майкла первым уроком по части управления.
В один дождливый вечер, когда Майкл с Ребеккой играли на полу отцовского кабинета, Альберта посетил инженер. Он принес на утверждение мистера Логана 600-страничный отчет, полный чертежей и технических данных.
Майкл некоторое время наблюдал за отцом, который просматривал лежавшие у него на коленях бумаги.
– И ты должен все это прочесть?
– Прочесть? Что я понимаю в манометрах и усилителях? Я делаю вот что.
Проведя большим пальцем по обрезам страниц, Альберт наугад открыл отчет. Затем подчеркнул красной ручкой три-четыре слова, перелистнул несколько страниц, обвел кружком какие-то цифры и поставил на полях большой знак вопроса. Эту операцию он повторил четыре или пять раз, а под конец нацарапал внизу последней страницы: «Сможет ли подстанция выдержать дополнительную нагрузку?»
Неделю спустя, когда инженер пришел снова, Майкл случайно оказался вблизи кабинета.
– Я проверил, перепроверил и еще раз перепроверил цифры, которые вызвали у вас сомнение, мистер Логан, то же проделали мои коллеги, и провались все мы на месте, если нам удалось найти хоть одну ошибку.
– А. Мне так жаль, мой дорогой друг. Должно быть, это я ошибся. Мне не следовало усомниться в вас.
– Ну что вы, сэр, дотошность нам только по душе. Мы и насчет подстанции были совершенно уверены. И вдруг, вы нипочем не догадаетесь, вдруг звонят подрядчики и говорят, что они напутали в расчетах допусков. Допуски должны быть на десять процентов выше.
Проводив благодарного, восхищенного инженера до дверей, Альберт обратился к Майклу, который маячил в коридоре:
– Видел? После такого контроля все наверняка будет хорошо.
– А подстанция? Откуда ты знал?
– Иногда случаются счастливые догадки. Поверь мне на слово – ты всегда можешь положиться на то, что подстанция нагрузки не выдержит, – как и на то, что гордость другого человека выполнит за тебя большую часть твоей работы.
В один из летних дней – ровно за неделю до того, как Майклу предстояло начать свой первый учебный год в школе-интернате в Сассексе, – Альберт вызвал детей к себе в кабинет. Вид у него был очень серьезный, да и говорил он по-венгерски, что было верным признаком какой-то беды.
– Я только что получил письмо от вашего дяди Амоса, – сказал он. – Из него следует, что мне придется ненадолго уехать. Да и пора бы уже отдохнуть. Ты, Майкл, отправишься в новую школу пораньше. Я позвонил директору, он будет рад позаботиться о тебе. А ты, Ребекка, останешься дома, за тобой присмотрит миссис Прайс.
– Но в чем дело, отец? – спросил Майкл. – Что-нибудь случилось?
– Наши венские родственники, ваш дядя Руди, дядя Луис, ваши тетушки Ханна и Розель и все их дети, они хотят покинуть Австрию и переехать в Англию. Я могу им помочь, потому что у меня британский паспорт. Однако для этого надо туда съездить. Необходимость неприятная, но тем не менее необходимость.
На следующий день Альберт отправился в Лондон, чтобы переговорить со старым другом из Министерства иностранных дел, тем самым английским джентльменом, что посетил его в 1933-м. Альберт воздержался от упоминаний о «дружбе молодого демократического государства с Британией», каковая дружба «есть незыблемый факт нашего переменчивого мира», о чем джентльмен говорил тем вечером в Чехословакии. Альберт не считал себя вправе лезть к нему с вопросами по поводу чаепития Чемберлена с Гитлером.
Джентльмен из министерства, выслушав рассказ Альберта, сказал, что дело это не совсем по его части. Он порекомендовал обратиться к своему знакомому, работавшему в другом отделе, и даже снабдил Альберта рекомендательным письмом.
Человеку из другого отдела – потому, быть может, что он носил фамилию Марри[195] , – этот Логан с его среднеевропейским надгортанником не понравился.
– По правде сказать, сэр, я не вполне понимаю, что вы подразумеваете, когда говорите «занять позицию». К нам каждую неделю обращается немалое число таких же британских евреев, как вы, и все заявляют аналогичного толка протесты. Я говорю всем им то же, что собираюсь сказать вам. Существует сложная взаимосвязь влияний и интересов. Вы должны понять, в каком трудном положении находится ныне дипломатия европейского континента. После недавнего успеха в Мюнхене, достигнутого с такими усилиями, позиция, усвоенная правительством Его Величества, вряд ли позволяет предъявлять какие-либо требования Германии, поскольку эта многострадальная страна напрягает все силы в стремлении найти последовательное выражение своей национальной самобытности и получить должное место в мировой табели о рангах. И как раз истерические сплетни, к которым прислушиваетесь вы и ваш собрат… вы и ваши собратья, как раз они и способны нарушить достигнутое посредством переговоров деликатное равновесие и поставить под угрозу мирные и близкие отношения.
Ознакомительная версия.
