— Ну, вот я и прибыл. Так что, может быть, объясните, почему вы этого так дожидались, — Крамер сморщил лицо в подобие улыбки. Если он сможет помочь этому новоиспеченному адвокату, решил он про себя, — конечно, при условии, что тот окажется полезен для его ведомства, — он, безусловно, окажет ему содействие, — Я обращаюсь к вам по поручению клиента, — тщательно выбирая слова, сказал Элан. — Его зовут Анри Дюваль, и в настоящее время он задержан на теплоходе “Вастервик”. Я бы хотел предъявить вам письменные полномочия действовать от его имени.
Он открыл портфель и достал лист бумаги — перепечатанную на пишущей машинке копию текста, который Анри подписал во время их первой беседы, — и положил его на стол перед Крамером.
Эдгар Крамер внимательно прочитал предложенный документ и отложил его в сторону. При упоминании имени Анри Дюваля он слегка нахмурился и несколько поскучневшим голосом поинтересовался:
— А позвольте спросить, мистер Мэйтлэнд, как долго вы знакомы со своим клиентом?
Вопрос был весьма необычным, но Элан предпочел не проявлять строптивости. Как бы то ни было, Крамер казался достаточно дружелюбным.
— Знаком с ним три дня. По правде говоря, я впервые узнал о его существовании, прочитав сообщение в газетах.
— Понятно, — Эдгар Крамер сложил кончики пальцев, приподняв ладони над столом. Когда бы он ни погружался в раздумье, он всегда принимал эту свою излюбленную позу. Немедленно по прибытии в Ванкувер он, конечно же, затребовал подробнейший отчет об инциденте с этим Анри Дювалем. Заместитель министра Клод Хесс предупредил его о желании министра, чтобы это дело велось с предельной корректностью, и теперь Крамер испытывал удовлетворение от того, что, с его точки зрения, такая корректность здесь была проявлена. В таком же смысле он высказывался накануне, отвечая на вопросы репортеров ванкуверских газет.
— Вы, может быть, не видели газетных статей. — Элан вновь открыл портфель и полез было за вырезками.
— Не утруждайтесь, пожалуйста. — Крамер решил, что будет дружелюбен, но непоколебим. — Какую-то статейку я успел просмотреть. Но мы в нашем ведомстве не очень-то полагаемся на газеты. — Тут он скривил губы в натянутой улыбке:
— Видите ли, у меня есть доступ к официальным досье, которые мы считаем более важными.
— Но какое же досье может быть на Анри Дюваля? — удивился Элан. — Насколько я могу судить, официального расследования никто практически не предпринимал.
— Вы совершенно правы, мистер Мэйтлэнд. Вопрос настолько ясен, что и предпринимать ничего не нужно. У этого субъекта нет ни официального статуса, ни документов, ни, очевидно, гражданства. Поэтому, что касается нашего ведомства, не существует ни малейшей возможности даже рассматривать его как потенциального иммигранта.
— У этого субъекта, как вы его называете, — возразил Элан, — нет гражданства по крайне необычным причинам. И если вы читали газеты, вам это должно быть известно.
— Несомненно, мне известно, что в прессе публиковались определенные заявления, — снова эта натянутая улыбка. — Но когда накопите такой опыт, как у меня, то научитесь понимать, что газетные байки и подлинные факты порой сильно разнятся.
— И я тоже не всему верю из того, что читаю. — Элан почувствовал, что эта мелькающая снисходительная ухмылка и высокомерный вид собеседника начинают его раздражать. — Я прошу только одного — фактически именно по этой причине я пришел к вам, — чтобы вы поглубже разобрались в этом деле.
— А я вам заявляю, что какое-либо дальнейшее разбирательство не имеет смысла, — на этот раз в голосе Эдгара Крамера явно звучала холодность. Он тоже ощущал в себе нарастающее раздражение, вероятно, из-за усталости — ночью ему пришлось несколько раз вскакивать, — и, проснувшись сегодня утром, он чувствовал себя неотдохнувшим и разбитым. Крамер так же сухо продолжал:
— Упомянутое вами лицо не имеет в этой стране никаких юридических прав, и маловероятно, что они ему будут предоставлены.
— Но он человек, — запротестовал Элан. — Это как, ничего не значит?
— В мире множество людей, и некоторым из них везет в жизни меньше, нежели другим. Мое дело — заниматься теми, кто подпадает под действие закона об иммиграции, чего нельзя сказать об этом вашем Анри Дювале.
— Я требую, — стоял на своем Элан, — официального слушания по делу о предоставлении моему клиенту статуса иммигранта.
— А я вам в этом отказываю, — с неменьшей решительностью заявил Эдгар Крамер.
Они уставились друг на друга с нарождающейся неприязнью. У Элана Мэйтлэнда создалось впечатление, что он уперся в непробиваемую стену уверенного в себе самодовольства. Эдгар Крамер видел перед собой ершистого юнца, исполненного неуважением к власти. Его также сильно беспокоил новый позыв — нет, это просто смешно.., ведь он только что… Крамер заметил, однако, что душевное волнение иногда оказывает на него подобное действие. Он приказал себе не обращать внимания.., надо потерпеть.., не поддаваться…
— Давайте проявим благоразумие, — предложил Элан, которого беспокоило, не был ли он чрезмерно резок и прямолинеен — он знал за собой этот недостаток и временами принимался с ним бороться. Поэтому сейчас попросил, как ему очень хотелось надеяться, достаточно убедительно:
— Не могли бы вы, мистер Крамер, оказать мне любезность и лично встретиться с этим человеком? Я думаю, он произведет на вас хорошее впечатление.
Крамер покачал головой:
— Какое впечатление он на меня произведет, совершенно не имеет значения. Мое дело — блюсти закон как он есть. Я не пишу законов и не одобряю исключений из них.
— Но вы могли бы представить свои рекомендации.
“Да, — подумал Эдгар Крамер, — мог бы”. Но поступать так у него нет ни малейшего намерения, особенно в связи с данным делом со всеми его сентиментальными нюансами. Что же касается очной беседы с каким-то потенциальным иммигрантом, нынешнее положение ставило Крамера недосягаемо высоко над подобной возможностью.
Нет, было время, когда он вел множество таких бесед — далеко за океаном, после войны, в разрушенных странах Европы.., отбирая для Канады одних иммигрантов и отвергая других точно так же (кто-то однажды высказался в этом смысле), как выбирал бы лучших щенков из вольера. То были дни, когда мужчины и женщины душу готовы были продать за въездную визу, а иногда и продавали, а сотрудники иммиграционной службы сталкивались со множеством соблазнов, перед которыми отдельные из них устоять не смогли. Однако он сам ни разу не дрогнул. И хотя порученное дело было ему не по душе — работе с людьми он предпочитал общее руководство, — выполнял он его истово и исправно.
Он слыл крутым чиновником, незыблемо стоявшим на страже интересов своей страны, отбирая иммигрантов только высшего сорта. Он часто с гордостью думал, что выдавал разрешения на въезд доброкачественным человеческим экземплярам — бодрым, трудолюбивым, физически здоровым…
Отвергая тех, кто по каким бы то ни было причинам не соответствовал этим стандартам, Крамер никогда — в отличие от некоторых других коллег — не испытывал никаких переживаний.
Тут ход его мыслей был прерван. Опять этот настырный юнец.
— Я не прошу разрешить моему клиенту въезд в качестве иммигранта — во всяком случае, в данный момент, — попытался зайти с другой стороны Элан Мэйтлэнд. — Я добиваюсь только самого первого шага с вашей стороны — проведения иммиграционной службой официального расследования на берегу.
Несмотря на твердое решение не обращать внимания на свои ощущения, Эдгар Крамер чувствовал, как мочевой пузырь у него прямо-таки распирает. Его также оскорбляло предположение этого юнца, что он, Эдгар Крамер, мог бы попасть на такую древнюю и элементарнейшую адвокатскую уловку. Поэтому и ответил он с соответствующей резкостью в голосе:
— Я прекрасно понимаю, о чем вы просите, мистер Мэйтлэнд. А просите вы всего-навсего о том, чтобы наше ведомство официально признало этого человека, а потом ответило ему официальным отказом, после чего вы сможете предпринимать какие-то легальные шаги. Затем, когда вы пройдете все процедурные стадии обращений с апелляциями — вне всяких сомнений, затягивая их, насколько возможно, — судно уже уйдет, а ваш так называемый клиент останется здесь. Вы ведь именно это задумали, не так ли?
— По правде говоря, вы угадали, — Элан улыбнулся. Вместе с Томом Льюисом они разработали в точности такой стратегический план. Теперь, когда их замысел был раскрыт, отрицать его казалось неуместным.
— Да-да, угадал! — воскликнул Крамер. — Вы готовы пуститься в дешевое юридическое крючкотворство! — он игнорировал как дружелюбную улыбку Элана, так и свой внутренний голос, предупреждавший его, что он повел себя не правильно.
— Уточним во избежание недоразумений, — спокойно предложил Элан Мэйтлэнд. — Я как-то не считаю, что в мои намерения входило дешевое крючкотворство. Тем не менее у меня есть один вопрос. Почему вы употребили выражение “так называемый клиент”?
