Я машу в ответ.
«Махни разок, мама».
Тяжело нагруженный велосипед опасно кренится и она быстро оборачивается вперёд.
Я смотрю на чаек, которые с визгом летают среди облаков. Я ищу взглядом место, где я сидел с Волтом, маленькое песчаное пятно на краю камышовых зарослей. Это было там или мы уже проехали? Мы останавливаемся, и моя мать спускается, ремень сумки, попадающий между спицами, раздражает её. Тщетно я пытаюсь разрешить головоломку из песка, камышей и воды, пока поддерживаю велосипед для неё. Уже жарко, и нам предстоит ещё порядочный кусок пути: можно заметить тёмные пятна пота под короткими рукавами её одежды, и лицо мамы напряжено.
Ян и его мать проезжают мимо нас.
«Ага, мы вас опередили!»
Кто-нибудь ещё стоит у дома или, быть может, бежит через луг к дороге?
Солнце бросает странные светлые пятна на землю и луга танцуют волнами жёлтых цветов.
«Не хлопай глазами, а держи велосипед немного крепче».
Её голос звучит неожиданно раздражённо и отчаянно.
«Похоже, у нас спускает колесо, шина слишком слабая».
«Если у нас что-то пошло не так, — думаю я, — то нам надо попросить помощи у Яна. Я всегда поступал так, когда мы были в Амстердаме».
Мы двигаемся дальше и я пытаюсь стать как можно легче. Мы проезжаем мимо работника.
«Привет, Йерун».
Я приветствую его и чувствую себя настоящим мужчиной: это мой мир, где есть мои друзья, которые меня хорошо знают — пусть она это услышит. Мужчина останавливается, но мы продолжаем свой путь.
«В Амстердам», — важно кричу я ему.
Моему сердцу становится легче, я смотрю на скользящие мимо фермы, сады, разбросанных повсюду животных.
Это разнообразие заставляет меня думать о других вещах и создаёт у меня ощущение приключения. Я выглядываю из-за моей матери, чтобы посмотреть, догоняем ли мы Яна.
«Давай, мам, они уже далеко впереди нас. Мы не должны отстать».
Жизнь на короткое время становится весёлым соревнованием. Мы едем через лес Гаастерленд и я смотрю вокруг, в надежде увидеть дом, или ту самую боковую дорожку среди деревьев: если он всё ещё там, то я смог бы заметить его автомобиль!
«Как ты думаешь, когда мы вернёмся в Амстердам, то американцы там всё ещё будут?»
Она задыхается и её голос звучит напряжённо, словно каждое слово даётся ей с трудом.
«Я же тебе говорила, что ты не должен испытывать страх перед ними, они останутся ещё довольно долго. И это не американцы, а канадцы».
Если бы мы остановились, то я бы мог оглядеться вокруг, и быстро обнаружить ту дорогу. Мне кажется знакомым это место, с нависающими деревьями и низким кустарником по краям.
«Мама, может нам сделать перерыв? Мне здесь жёстко сидеть».
Это соответствует истине: из-за полных боковых сумок я вынужден сидеть с широко расставленными ногами и внутренняя сторона моих бёдер кажется мне обработанной наждачной бумагой. Но моя мама упорно продолжает крутить педали, до тех пор, пока мы не замечаем Яна и его мать, стоящих у съезда на боковую дорогу. Мы садимся на обочине дороги и мать Яна разворачивает пакет с бутербродами с маслом.
«Он, кажется, уже забыл про всё», — слышу я, как моя мама говорит полушёпотом.
«Как это быстро происходит: слёзы на мгновение и через минуту опять безмятежная радость».
Я жую свой бутерброд и смотрю вдоль дороги, пока не замечаю среди деревьев крышу с небольшими, слегка выступающими окнами.
Воспоминая о комнате, я начинаю чувствовать запахи древесины и одеяла на матрасе. Ян, который приступает уже к третьему своему куску хлеба, сидит, прислонившись к дереву на обочине дороги. Он щелчками сбрасывает муравьев, карабкающихся по его ноге и целится при этом в мою сторону.
«Класс, какое путешествие, да? Будет что вспомнить».
Если бы он знал, что я здесь был гораздо раньше, и не в одиночку, а с американским солдатом, на американской машине. Оттуда, где я сижу, я могу видеть его ногу без штанов, его гладкую, стройную лягушачью лапку. Но я равнодушно смотрю и удивляюсь себе, как мог я — совсем недавно и так долго, как мне кажется — тосковать по этому телу, мечтать и мучиться мыслями о нём. Я, как можно более незаметно, перехожу на другую сторону дороги и вглядываюсь между деревьями, в надежде увидеть среди разросшейся зелени поляну или заброшенную дорогу.
Волосатые ноги обхватывают мои бёдра и подбородок болезненно давит, попеременно, то на шею, то щёку, а я слышу задыхающийся голос:
«Hold it, yes, go on, move. Yes».[57]
Велосипеды поднимают и с преувеличенными стонами и вздохами вытаскивают из канавы на дорогу.
Лица в ожидании смотрят на меня. Мать Яна трезвонит велосипедным звонком.
«Если ты не поторопишься, то тебе придётся идти в Леммер пешком».
Неуклюже, широко раскинув ноги, уравновешиваюсь я на багажнике и с яростью сжимаю ногами переполненные боковые сумки.
«Ну, давай, продержись ещё часок, я думаю, что мы вскоре доберёмся до Леммера».
Она трогается, цепь кряхтит, и колёса с трудом катятся по лесной дороге. Я устал, мне хочется откинуться назад. Я тут же падаю с велосипеда. Между зубами застряли крошки чёрного хлеба, создавая сладковатый привкус. Я ковыряюсь языком в зубах и жую забытый хлеб.
Чтобы не забыть привкус Волта, я должен помнить его дыхание и вкус его слюны в моём рту. Но как это сделать, как запомнить вкус, как запомнить запах?
У корабля стоят двое мужчин в синих комбинезонах. У одного из них винтовка, которую он держит так, словно в любой момент собирается пустить её в дело. На набережной стоит куча народа, но для того, чтобы туда попасть, нам нужно пройти мимо этих двух мужчин.
«Пошли, — говорит моя мама, — не бойся».
Я оглядываюсь на Яна, который со своей мамой всё ещё стоит у кассы, где мы покупали билеты для поездки.
«Они сейчас подойдут. Если мы поторопимся, то ещё сможем занять хорошие места».
Я иду с ней к тем мужчинам, которые спрашивают документы и настойчиво просят открыть велосипедные сумки, затем что-то недоверчиво ищут там.
«Что вы хотите найти? Я думала, что война закончилась», — коротко бросает им она, но её голос звучит весело.
Когда сумки снова закрыты, то я вижу, как они шутят с моей мамой, и слышу, как один из них говорит с нею на ты. Я чувствую себя возбуждённо и польщён, что они так мило общаются с ней, однако, не смотря на это, я обеспокоен и ощущаю злость за её легкомысленный смех.
«Это твой мальчик?» — спрашивают они её.
«Вы собираетесь подняться на борт?»
«Это мой сын. Он год жил во Фрисландии, и теперь мы едем назад, в Амстердам. Я забрала его».
Беседа сразу же прекращается и я облегчённо следую за жёлтым платьем. Кто-то несёт наш велосипед по сходням и мы осторожно следуем за ним. Под собой, между кораблём и причалом, я вижу пенящуюся чёрную воду. Корабль кажется мне огромным, он ярко белый и повсюду я вижу лестницы, двери и маленькие коридоры. Палуба мокрая, здесь есть и лужи, которые источают солёный морской запах, напоминающий мне о прежних каникулах и о палатке Волта, с её мягкой, душистой защищённостью.
«Пошли, — говорит моя мама, — поднимемся на верхнюю палубу, стоит такая хорошая погода».
Мы поднимаемся вверх по узкой железной лестнице и я бегу к перилам, чтобы посмотреть вниз. В небольшом городке тихо, несколько домов стоят у гавани, я вижу булочную, рыбацкие лодки, высокий штабель ящиков и мужчин, прислонившихся к воротам и сосредоточенно курящих сигареты.
«Что-то слишком тихо, — говорит моя мама. — Я полагаю, на борту почти нет людей. Ты не видел Яна и его маму?»
Когда я снова опираюсь на перила, то слышу голос Яна и вижу его бегущим вверх по лестнице.
«Ничего себе, какой корабль!»
Мы бежим вдоль перил, затем по-другой лестнице вниз, бежим на носовую часть корабля и смотрим, как на борт загружаются ящики.
«Видишь парня там? Какие у него мускулы!» — восхищённо говорит Ян, но я втайне сравниваю их с известными мне руками и отвожу равнодушно глаза.
Наши матери сидят на скамейке на палубе, на солнце. Они молчат и выглядят неожиданно устало и озабоченно. Моя мама склонила голову на руки и смотрит на воду, мать Яна склонилась над своей сумочкой и прикрыла глаза.
«Ты устала, мам?»
«Да, моё сокровище, немного. Мы с вами ехали три часа, мы к такому не привыкли».
Я присаживаюсь на палубу рядом со скамейкой и провожу рукой по гладкой, шелковистой поверхности досок. Солнце жарит и слепит меня. Я смотрю на сумку, и мне интересно, осталось ли там ещё что-нибудь съедобное. Корабль начинает дрожать, дрожат доски палубы под моими руками, дрожь передается всему моему телу. После небольшого рывка я вижу, что причал стоит теперь по-другому, и дома начинают от нас отдаляться. Я вскакиваю и подбегаю к Яну, который зовет меня, дико размахивая руками и повиснув на перилах. Затем слышится оглушительный звук разрушительного урагана, который нельзя вынести и который вгоняет меня в панику: из трубы корабля выходит чёрный дым, словно трубу чёрной массой стошнило в воздух. Моя мать закрывает руками уши, её лицо выглядит бледным и несчастным, и я понимаю, что этот момент и есть прощание с Фрисландией. Я бегу к перилам и смотрю на гавань, которая уже значительно отдалилась от корабля. Моя мать обнимает меня за плечи.
