Такую ничтожную вероятность жизни честнее было бы назвать невероятностью.
Уже на берегу из меня выливается примерно полреки.
Одна воспитательница глядит на другую страшными, дикими глазами, прижимая ко рту указательный палец. Плюясь и кашляя басом, как подобает морскому волку, я снова иду к воде, в сторону табунка. Здесь главное не опозориться.
– Это круто, – говорит спецагент Вадик. – Я так не умею.
2В ювелирном магазине на Новом Арбате мне предстоит купить золотое кольцо для моей первой возлюбленной. Почему-то я решаю: кольцо должно быть обручальным. Хотя мы с ней обручаться пока не собирались.
Мне семнадцать лет, на мне ушастая шапка и пальто из «Детского мира» с оттопыренными карманами. В магазине душная толкотня. Под ногами чахнет апрельский снег, занесённый с улицы. На витринах – стерильное сиянье.
Продавщица говорит: «Гладкие кольца сейчас немодно». Рядом со мной дама в серебристой лисе примеряет массивный перстень с рубином. Ногти у неё длиннее пальцев. «Гладкие совсем немодно, – настаивает продавщица. – Берите с алмазной гранью». Дама всё колдует с перстнем и ногтями.
Тут я слышу громкий маникюрный щелчок – перстень взлетает над моей головой и падает куда-то между нами. «Ни хрена себе!» – говорит дама в мехах, явно восхищённая пусковой силой своего маникюра.
«Коля! Закрывай двери!» – сигнализирует продавщица. Народ расступается, уважительно глядя себе под ноги, изучая слякоть на полу. Это, видимо, надолго. «Ладно.
Пусть будет с алмазной», – говорю я продавщице, но ей уже не до моды. Можно сходить покурить. Лезу в карман за сигаретами – и нащупываю там ювелирное изделие. Тоже новости.
В магазине такой переполох, что мне не хватает решимости просто вынуть перстень из кармана. Поэтому делаю вид, что нашёл его на полу. «Охренеть можно!» – восторгается дама.
Я наконец ухожу на волю, согревая в кармане алмазную грань. На коробочку для кольца у меня уже нет денег.
Следующим летом мы сидим с моей возлюбленной у неё дома на полу, возле открытого балкона, и ссоримся насмерть. Это выглядит как спор на темы любви и самолюбия.
По всем раскладам, она старше и хладнокровней, а я моложе и вообще гад. Жара стоит египетская, поэтому оба спорщика почти голые. На ней, к примеру, только моё кольцо и моя же рубашка.
«Раз уж на то пошло, – говорю я, – то и пусть». – «Тогда пусть», – отвечает она. «Даже так?» – «Именно так!»
То есть уже слова звучат прямо непростительные.
«Я вот, – говорю, – гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…» – «Да что ты??» – «Давай, – предлагаю, – не видеть мелкого в зеркальном отражении?» – «А кто это у нас мелкий?» Тут я просто зверею. «Как хочешь, – говорю. – Дело твоё. Любовь бывает долгая, а жизнь ещё длинней».
Тогда она снимает кольцо с пальца и кладёт мне в руку. Что, по идее, должно означать смертельный разрыв. Хотя рубашку не снимает. Правильно, молодец. Так и будем теперь поступать.
Я размахиваюсь и со всей силой швыряю кольцо в проём балконной двери – в солнце, в листву, с высоты шестого этажа.
Золотая пуля дзинькает алмазной гранью в один из редких прутьев балконной решётки и рикошетом выстреливает назад – в меня. Получи, фашист, гранату.
Ту т она молча берёт кольцо с пола и снова надевает на палец.
3Знакомство с Димой случилось ещё в эпоху малиновых пиджаков. Теперь Дима владеет крупной, раскидистой фирмой, и ему нравится делиться со мной драгоценным опытом. Бывают странные разговоры.
– Значит, так. Когда тебя арестуют… – начинает он.
– С какой стати меня вдруг арестуют? Я ничего не нарушал.
– Но если всё-таки арестуют… Ты, главное, не сознавайся! Ни в чём!
– Мне и сознаваться-то не в чем.
– Тогда тем более – не сознавайся!..
Я не занимаюсь коммерцией. Но иногда получаю пышные коммерческие предложения. Однажды приятель моих приятелей, хозяин новенькой чёрной «ауди», предлагает таинственную сделку.
От меня, кроме банального посредничества, требуется: отвезти в Москву некую наличность (вполне астрономическую долларовую сумму) и передать её лично в руки человеку, которого я знаю со времён царя Гороха.
Гонорар за поездку – пятизначный. Суммарный доход от трёх-четырёх поездок обещает разбухнуть до шести знаков.
Своей интуиции я доверяю больше, чем Красному Кресту, Полумесяцу и Совету Безопасности Объединённых Наций.
Тихим простуженным голосом интуиция говорит мне, что я буду очень сильно раскаиваться. От простуды хорошо помогает горячее молоко с мёдом и отжатым туда чесноком. Сижу, обмотав шею шарфом, и колеблюсь.
Короче говоря, в последний момент я отказываюсь. Даже не потому, что знаю ситуации, когда человека, перевозившего чужие деньги, грабили свои же, по специальной наводке, и ограбленный попадал в кабалу ко вчерашним друзьям. А потому что – тихим простуженным голосом.
Месяц спустя, когда я рассказываю Диме этот неслучившийся случай, он возбуждается до крайности и кричит:
– НЕ ТАК!.. Не так надо было сделать!!
Немного успокоившись, Дима поясняет:
– Значит, так. В следующий раз…
– Следующего раза не будет.
– В следующий раз привозишь эти деньги сюда – ко мне!..
Постепенно вникаю в его сногсшибательную версию.
Меня «грабят» свои – то есть его – люди. Наносят на лицо бесспорные следы нападения и моего яростного сопротивления. Роняют на пол. Возможно, даже слегка пинают ногами. Затем Дима укладывает меня на три-четыре недели в комфортабельную больницу. У входа в палату дежурит милицейский пост. По выздоровлении безопасность гарантирована.
– Вряд ли ты получишь три четверти, – благородно заверяет Дима. – Но половина, считай, точно твоя!
Посылаю его к чертям собачьим вместе с его пинающимися коллегами.
– Ну не обижайся! Я ж тебя люблю.
Разговор вступает в задушевную фазу с участием «Remy Martin». Я отстаю ровно на три рюмки. Пользуясь отставанием, начинаю задавать неприличные вопросы. Типа репортажа о людях хороших.
– Ты свой бизнес любишь?
– Не очень.
– Утомляет?
– Типа того.
– Значит – только для денег?
– Конечно. Без базара.
– Какую наибольшую сумму ты держал в руках? Я имею в виду твои собственные деньги.
– Четыреста тысяч баксов.
Мы выпиваем ещё по рюмке.
– А ты ставишь какой-то предел? Ну, допустим, у тебя уже есть миллион. Или два. Что дальше-то?
– Ну… Куплю домик в Чехии где-нибудь. Будем жить с женой, с ребёнком… Буду, типа, на рыбалку ездить. Любовницу неподалёку поселю.
– А сейчас ты что? Не можешь такой домик купить?
– Могу уже сейчас. Могу даже купить штуки три…
– Так какого чёрта?!
Дима впадает в тяжёлую задумчивость. Похоже, мой вопрос его застаёт врасплох.
Коньяк уже на исходе.
– Ты, по-моему, на многое способен ради денег.
– Практически на всё, – признаётся Дима.
– Что – и на убийство?
Он смотрит на меня бесконечно долгим, внимательным взглядом, допивает свою рюмку и внятно произносит:
– Цена вопроса.
И, немного подумав, уточняет:
– То есть вопрос цены.
Через три месяца я вижу в теленовостях знакомую мне чёрную «ауди», подробно прошитую пулями вместе с владельцем.
4Мне до смерти неохота обобщать.
Самая вкусная и питательная мысль, войдя в разговорную моду, становится пустоватой и холестериновой, вроде гамбургера.
Один гениальный античный мужчина в сандалиях на босу ногу, устав покоряться божеским прихотям и холодея от собственной дерзости, заявил открытым текстом раз и навсегда: «Ничто в мире не происходит случайно!» И почесал в кудрявой бороде.
Сегодня любая самопальная астрологиня объяснит вам за три копейки, сколь не случаен кирпич, прилетевший вон с той крыши. А за пять копеек напомнит о троюродном дедушке, чей кровавый порнографический грех вам предстоит искупить своей жизнью по полной программе.
Хочешь показаться тонким, сведущим, глубокомысленным – скажи при удобном случае: «О! Это не случайность!» Беспроигрышная фраза. Частота её употребления уже выходит за рамки бытовых приличий. Ну буквально всё не случайно. А очень даже закономерно.
Но поскольку божеским прихотям и капризам не видно конца, я бы рискнул заметить, что Бог Случайностей ревнив как никто – поэтому нет более тоскливой затеи, чем женить его на Закономерности, которая с умным видом принадлежит всем и каждому.
5
Самолёт вылетает из Лондона меньше чем через два часа, а я до сих пор гуляю на подступах к старинному вокзалу Кингз-Кросс и не тороплюсь идти в подземку. Я уже месяц в Великобритании – за весь месяц ни одного русского слова ни с кем, и я ловлю себя на том, что уже и думаю частично по-английски. Ладно, думаю, I have to go, так можно и опоздать на этот bloody airplane.
Ещё на минуту застреваю у перекрёстка, потому что меня тихо окликает профессионалка средних лет. На высоких оленьих ногах, в коротеньком платье, с измученным лицом. Мне очень знакома эта гримаса. У нас, например, на улицах есть тётки, торгующие сизыми семечками из мешков. Они сидят на улицах в любую погоду, и выражение лиц у них именно такое – терпящих бедствие. Все идут мимо. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь покупал эти семечки. Разве что воробьи прицениваются.
