Родик очнулся от вторгшегося в его сознание нового, очень сильного звука, нарушившего хрупкое равновесие двух субстанций — сна и яви. Родик прислушался и понял, что это храп. Храпел Михаил Абрамович — с присвистом и каким-то нутряным придыханием. Родик ударил ногой по дивану, на котором тот спал. Храп прекратился, но через несколько минут возобновился с новой силой. Родик несколько раз повторил свой тренинг, стараясь не слышать храпа и надеясь впасть в прежнее состояние, но в результате проснулся окончательно.
Он лежал с открытыми глазами, наблюдая, как купе то погружается в кромешную темноту, то освещается огнями встречных поездов и полустанков. Спать не хотелось.
Родик попытался занять себя размышлениями, но храп мешал. Судя по часам, наступало утро. Он тихо встал, открыл дверь и вышел из купе. Коридор, освещенный дежурным светом, обдал Родика приятной прохладой. За окном пробегали высвеченные придорожными фонарями ночные картинки, бездумное созерцание которых на время заворожило Родика. Вскоре чернота ночи начала разбавляться рассветом, рисующим черно-белые пейзажи уходящей зимы. Родик вернулся в купе. Михаил Абрамович, лежа на спине, продолжал храпеть. Его бледное лицо с полуоткрытым ртом и мясистым носом вызвало у Родика раздражение. Чтобы не дать развиться этому чувству, Родик взял полотенце, несессер и пошел умываться.
Вагонный туалет оказался грязным, с мокрым полом и конденсатом на стенах. Горячей воды не было. Родик неодобрительно посмотрел на себя в мутное и чем-то забрызганное зеркало. Отражение ему не понравилось. Попробовал причесать волосы, но скоро понял, что затея бесполезная жара и духота сделали свое дело. Поколебавшись, он засунул голову между краном и раковиной. На ощупь, давя левой рукой на кнопку крана, правой в холодной воде вымыл голову, потом почистил зубы, побрился, вылил на себя почти весь запас одеколона и только после этого ощутил уверенность в себе.
Возвращаться в купе не хотелось, и Родик, перекинув влажное полотенце через шею, устроился на мусорном ящике в тамбуре перед туалетом. Откуда-то сквозило. Боясь с мокрой головой простудиться, он зашел в коридор и сел на откидное сиденье. Чтобы как-то настроить себя на рабочий лад, вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги со списком руководства завода и стал запоминать имена-отчества директора, его заместителей и начальника военной приемки. Мысли невольно вернулись к цели поездки…
Предстоящая встреча по поводу предложений Ключевского была подготовлена быстро, но достаточно хорошо. Родик организовал звонок из Министерства обороны начальнику военной приемки завода. Тот сказал нужные слова директору. В результате телефонный разговор Родика с директором завершился предложением встретить их на вокзале, что сулило самое благоприятное отношение. Зная о всеобщем дефиците сырья, Родик заручился поддержкой Минхимпрома и даже подписал у хорошо знакомой начальницы управления малозначащую, но полезную для разговора бумажку, из которой следовало, что бутил-каучук — материал для масок противогазов — может быть поставлен сверх существующих лимитов в более чем достаточных количествах. Это было практически неосуществимо, но свидетельствовало о наличии нужных связей. Родик хорошо знал менталитет руководства периферийных оборонных заводов, почувствовавших запах невиданных ранее левых денег и находящихся в состоянии «и хочется, и колется». Поэтому отчетливо представлял себе, как и в каком составе будет проходить встреча, что надо говорить, чем заинтересовать. Завершиться все должно было рестораном, где Родик надеялся умело растопить провинциальный ледок недоверия, продемонстрировав столичное умение пить, купеческий размах и душевную открытость.
Родик мысленно повторил заученные имена-отчества и удовлетворенно сложил листок так, чтобы можно было при необходимости использовать его как шпаргалку.
В вагоне началось утреннее движение. Хотя в коридор еще никто не выходил, в купе слышались шорохи и приглушенный говор. По опыту зная, что через несколько минут советские граждане создадут очередь в туалет, Родик решил под этим предлогом разбудить Михаила Абрамовича, который продолжал храпеть так, что было слышно даже в коридоре.
— Миша, просыпайся, — сказал он, входя в купе. — Ты храпишь, как извозчик. Спать мне всю ночь не давал.
Михаил Абрамович, ничего не отвечая, сонно таращился на Родика. Наконец он понял, что от него хотят.
— Я не буду мыться. Брился перед отъездом. Еще не оброс.
— Хоть зубы почисть и пописай.
— Давай лучше чай попьем и позавтракаем.
— Кто бы возражал, но проводница еще, по-моему, не проснулась. Ладно. Одевайся. Я схожу посмотрю.
Вскоре Родик вернулся с двумя стаканами чая. Михаил Абрамович уже успел одеться и что-то расставлял на столике.
— Миша, ты свою роль помнишь? — спросил Родик, ставя на столик стаканы в звенящих подстаканниках.
— Конечно…
— Постарайся проявить эрудицию в международных вопросах. Здесь деревня. Они уже много чего слышали, но мало что поняли. Ты должен создать впечатление аса международной торговли. Загни про маркетинг, поговори о контрактах.
— Постараюсь… Ты только дай знак, когда мне говорить.
— Не волнуйся. Я тобой поуправляю. Да и сам сообразишь.
— Скоро прибываем?
— Еще почти четыре часа ехать.
— Зачем ты меня так рано разбудил? Я спал совсем мало, долго не мог заснуть. Что-то поезд уж очень болтает.
— По твоему храпу этого не скажешь. Я тебя даже ногой бил, а тебе — хоть бы хны. Имеешь, вероятно, хорошую нервную систему и мягкую задницу. Говорят, что люди, спящие на спине, самодостаточны.
— Не знаю, может быть. Я еще полежу. Надо отдохнуть, а то до вечера не дотяну. Мало спал… И голова болит, нужно выпить таблетку.
— Брось. Сон — это не отдых, а уход от самого себя. Петр Первый спал два-три часа в сутки.
— Вот рано и помер.
— Помер он, наоборот, от того, что много спал с женщинами и наспал французскую болезнь — сифилис, который пытался лечить минеральными водами в Европе.
— Ты меня опять втягиваешь в дискуссию, а я хочу еще поспать. Дать тебе таблетку анальгина?
— Нет, у меня ничего не болит. И вообще, как ты знаешь, я стараюсь лекарства не употреблять. Ладно, дрыхни. Я почитаю. Только не храпи…
Поезд, вероятно, чтобы прибыть минута в минуту, медленно двигался вдоль перрона и наконец остановился.
Не успел Родик ступить на перрон, как поймал на себе взгляд стоящей рядом с проводницей миловидной блондинки средних лет с собранными в пучок волосами. Родику нравилась такая прическа у женщин с длинной шеей — когда пучок располагается высоко, а оставшиеся волосы завитушками обрамляют открытые уши. Шея и уши блондинки тоже очень понравились Родику, они намекали на то, что их обладательница должна иметь прекрасную фигуру и кожу. Автоматически переведя взор ниже, Родик убедился в своей правоте — у блондинки были стройные и высокие ноги. Остальное скрывалось полами зимнего пальто.
— Родион Иванович? — утвердительно сказала она, нажимая на букву «О».
— Да, здравствуйте, — отозвался Родик. — А вы, вероятно, Лидия Степановна, коммерческий директор завода?
— Заместитель директора по экономике, — поправила его женщина, выпростав из муфты для приветствия ухоженную руку с узкой ладонью и длинными пальцами. — Нас ожидает машина. Правда, придется немножко пройтись пешком.
— Я не один. Познакомьтесь… Ваш коллега, Михаил Абрамович, — произнес Родик, следя, как ладошки, не получив внимания, вернулись в меховую муфту, а их обладательница сообщила:
— Очень приятно. Ну, пойдемте, а то время уже к обеду.
Родик вежливо предложил женщине поддержку, но она, произнеся что-то похожее на слова благодарности, отказалась и быстро, обгоняя идущих по перрону пассажиров, зашагала в сторону вокзального здания. Родик и Михаил Абрамович с трудом поспевали за ней. Им пришлось преодолеть привокзальную площадь, засыпанную полурастаявшим снегом, идти по которому было трудно. Родик несколько раз пожалел, что надел зимнее пальто и шапку. Шапку пришлось нести в руке, а пальто расстегнуть. Однако это не помогло, и Родик, пока дошел до машины, сильно вспотел. Вызванный этим дискомфорт усиливался желанием Родика сохранить с трудом наведенный утром в туалете внешний лоск, пропадающий вместе со стекающим за воротник рубашки потом. Это расстраивало. Все начиналось с неприятных ощущений, а ощущениям своим Родик доверял.
«Плохое начало, — подумал он, садясь на переднее сиденье «Волги». — Может, напрасно я все это затеял. Как-то на душе неспокойно. Сколько уже раз я попадался на том, что старался преодолевать препятствия, а потом оказывалось, что этого не стоило делать. Фатализм существует. Каждое действие — это какое-то предупреждение, и надо уметь его правильно истолковать. Иначе будет много безрезультатных движений, а то и еще хуже — вредных последствий. Меня научили идти вперед, преодолевая все на своем пути. Результат, конечно, положительный, но, может, он был бы таковым и без диких преодолений. Судьба — независимая от нас субстанция, и нам только кажется, что мы ею управляем…»
