Ознакомительная версия.
– Музыка вам всё, музыка… голова лопнет скоро… – ворчит та, но все же крутит на магнитоле ручку громкости.
«Ну и случай, ну и дела – ночь на небе звезды зажгла, – энергичный женский голос. – Я к тебе на ужин зашла, была не была!»
Из кухни тут как тут – Тайка. Пританцовывая, помахивая полотенцем, подпевает. Смотреть на ее прыгающее крупное тело неприятно. Марина морщится и скороговоркой бросает:
– Тебе колыбельные петь сидеть, а не это. Не позорься ты!
Лицо поварихи сперва потускнело, но тут же налилось злобой. Она готовится ответить чем-то сильным, достойно отбрить обидчицу. В этот момент в кафе появляется посетитель. Тайка встряхивает полотенцем и нехотя уходит на кухню. Закрывает за собой дверь со свежей наклейкой: «Объект охраняется вневедомственной охраной. Милиция». Это дядя Витя недавно наклеил – дескать, устрашение разгулявшимся клиентам…
– Н-та-а-ак… – глядя в меню тянет небритый, в старом драповом пальто посетитель, – мне, значит, сто «Пшеничной» и… и бутерброд. Да, и бутерброд с сыром.
– Всё? – Алла Георгиевна как бы случайно переставляет с места на место салат оливье.
– Да, всё, – твердо отвечает посетитель, роясь в карманах. Булькает водка в стакан с делениями, из него – в обычную рюмку. На блюдце плюхнулся тонкий, бледноватенький бутерброд.
Мужчина, не отходя от стойки, выпил половину «Пшеничной» и зажал рот рукавом.
– А платить? – Алла Георгиевна изумлена.
– Щас… заплачу!
– Сначала расплачиваться принято, а потом употреблять.
– Поговори-и еще! – посетитель мгновенно оживляется и голос его грубеет. – Поговори, тумбочка.
В одной руке он держит рюмку, другой копается в горке вываленной на стойку мелочи, смятых бумажек, раскрошившихся окурков.
– Ишь ты… тумбочка, – оскорбленно бормочет Алла Георгиевна, но ругаться не решается, терпеливо следит, как нахал набирает нужную сумму.
– Держи свои семнадцать пятьдесят. – Монетки из руки посетителя пересыпаются на ее ладонь. – И запомни – под руку, когда похмеляется человек, лучше не вякай. Лады?
– Да-к, конечно…
– Поехали! – Мужчина допивает водку, снова зажимает рот рукавом, дышит в пыльную ткань своего пальто, затем уж ест бутерброд. Хлопнула за ним дверь. Алла Георгиевна застонала.
– Как, – выглядывает из кухни Тайка, – опять мимо?
– Да водяры заглотил, обхамил – и всё. Большего, видать, мы уже не достойны…
За окном постепенно темнеет. Грязноватая синева превращается в серую холодную муть. Марина глянула на часы. Без двадцати шесть. Еще четыре с половиной минутных круга.
– Ой, блин…
– Чего там еще? – поворачивается на ее вздох начальница.
– Скучно.
– Скучно, так иди посуду помой. За день-то скопилось все-таки…
– Помою перед уходом.
Марина чувствует в руке сигарету, так и не подкуренную. Встает, не спеша направляется к двери на улицу.
– Ты куда? – Алла Георгиевна насторожилась.
– Подышать.
В лицо мягко ударил прохладный и сырой, пахнущий прелью палой листвы ветерок. Он шевелит волосы, забегает под подол юбки, щекочет кожу. Губы от этого сами собой растягиваются – то ли хотят улыбнуться, то ли скривиться.
– Только дверью, ради бога, не хлопай! – цепляет Марину сзади голос начальницы.
Широкая, всегда свободная от транспорта и толп пешеходов улица Седова. Когда-то она, наверное, должна была стать важной артерией города, но не стала, и теперь своей сонливостью, тишиной наводит тоску… Плотно один к другому вдоль нее – одноцветные, желтые семиэтажные здания сталинской архитектуры. Величественные, строгие и обшарпанные, точно и нежилые. (Кирпичная пятиэтажка-хрущевка, затесавшаяся меж ними, не разрушает их монолитности.) У парадного одного из таких домов, как раз по соседству с кафе, – вывеска – «Гостиница «ДИЗАЙН». Переделали коммуналку в гостиницу и сдают койку по пятьдесят рублей в сутки… Однажды Марину туда занесло. Она, какая-то еще девчонка и двое парней выпивали вначале здесь, в «Забаве», а потом оказались в гостинице. Она перебрала тогда, поддалась на уговоры… В итоге – еле ноги унесла… Вообще, поняла недавно, что лучше всего и безопаснее – стараться с людьми особенно не общаться. Ни с кем не сходиться близко, никому на все сто не доверять. Это, конечно, трудно, зато правильно. И необходимо. Иначе запросто можно погибнуть, погибнуть в прямом смысле слова… Столько всякого случалось за последние годы, несколько раз очень серьезные были истории – спасало чудо, – и все из-за доверия, из-за тяги быть ближе к тому, кто красиво заманивает в ловушку.
Каждый человек имеет нескольких близких, родных, ими он дорожит, о них заботится, а остальные – или более сильные хищники, или добыча. Долго Марина этого не понимала, когда же поняла, трудно было привыкнуть и не клевать на приманку симпатичных лиц, таких искренних, чистых улыбок, ласкающих слов; грустно и тяжело знать, что человек, улыбающийся тебе, при первом же удобном случае – кусанёт. Зато привыкнув, Марина почувствовала себя уверенней, нашла возможность себя защищать. И желание появилось тоже куснуть, если будет необходимость… Может, это и глупости всё, просто бред неудачливой провинциалки в огромном городе, а может, взрослая жизнь наконец-то открылась, с ее законами, с ее ядом и противоядием. Да и пора уж взрослеть – двадцать четыре скоро…
– Чего стоишь на ветру? – Перед ней дядя Витя, пузатый, невысокий человек, опрятненький, ехидно-самолюбивый, с аккуратным дипломатом в руке; ничем он не похож на сантехника, скорее – ревизор какой-нибудь. – Хе-хе, смотри не застуди там себе…
– Постараюсь, – без раздражения и неловкости отвечает Марина.
– Что, никаких аварий?
– Да вроде нет. А, дверь вот надо… пружину, что ли, ослабить.
– М-м!.. Поглядим, поглядим.
Дядя Витя хоть и числится сантехником, но делает и другую мужскую работу в «Забаве». Стекло треснувшее как-то менял, плиту починил на кухне, еще разное. За это получает от Аллы Георгиевны гонорары – когда деньгами, когда (если дело было не такое уж сложное) ста граммами водки.
Вернувшись в кафе, Марина чувствует, что озябла. Поеживается, решает, сесть ли на стул или походить. А дядя Витя уже деловито осматривает пружину.
– Сделай, чтоб не хлестала так, – жалобно, почти ноюще, просит его Алла Георгиевна. – Каждый раз как молотком по мозгам. Сил больше нет…
– Попробуем. – Дядя Витя достает из дипломата отвертку, заодно бормочет: – Да что, недельку можно и так потерпеть. Все равно ведь…
– Что – все равно? – голос начальницы стал тревожным.
– Н-ну, закрывают ведь вас. Не в курсе?
Это у сантехника непременная тема для шуток последние месяцы. Редкий день не упоминает в разных ситуациях про скорое закрытие «Забавы».
А началось с того, что хозяин, по слухам (у него таких кафе штук тридцать по городу), занес «Забаву» в разряд убыточных и, опять же по слухам, обдумывает возможность от нее избавиться. Вот дядя Витя и нашел повод пугать Аллу Георгиевну.
– Перестань ты каркать! – как обычно кричит она. – Накаркаешь ведь, и тебе хуже будет!..
– Мне-то что? Моя специальность, Алка, сейчас в дефиците. А тут каркай – не каркай, найдут покупателя и сделают из вашей забегаловки какой-нибудь, хм… – Дядя Витя не может придумать, что может здесь быть вместо «Забавы», и только ехидно кряхтит, растягивая пружину.
Марина садится на свое место, из кухни приходит Тайка. Алла Георгиевна выключила магнитолу. Все внимательно наблюдают, как сантехник возится с дверью.
– Тут, кхе-хе, евроремонт нужен, – между делом рассуждает он, – и дверь новую. Знаете, такие есть, медленно так закрываются сами. Ее распахнул и пошел, а она сама за спиной – чи-ик – и закрылась. Хе-хе, вот тогда клиент к вам косяками попрет.
– Н-да уж, – безнадежно вздыхает Алла Георгиевна. – Тут бы хоть человек пятьдесят нормальных, чтобы обедали, а то три алкаша в день…
Сантехник хехекает.
Закончив работу, он собрал в дипломат инструменты, потер пухлые, никогда почему-то не пачкающиеся руки.
– Что, Ал, плесканешь? Обмыть надо пружинку. – И, зная, что она, конечно, нальет, уверенно подходит к стойке.
Алла Георгиевна, не меря, наполняет пузатую рюмку.
– И зажевать чего.
– Оливье будешь?
– Дава-ай оливье. И хлебца!
В предвкушении водки дядя Витя веселеет пуще прежнего. Перед тем как выпить – снова жалит шуточкой работниц «Забавы»:
– Чтоб, девочки, подольше вам потрепыхаться! Прикроют, куда, хе-хе?.. И женишков-то не видно достойных…
– Да заткнешься ты в конце-то концов! – Дверь в порядке, и теперь Алла Георгиевна может рассердиться всерьез. – Пластинку смени или вылетишь отсюда!
Шутник кривит губы в ехидной ухмылочке, затем опрокидывает содержимое рюмки в себя. Выдыхает мощно, всей грудью, закатывает глаза и, наклонившись к тарелке, торопливо поедает салат. Начальница в это время принимается протирать и без того белоснежный пластик стойки; Марина катает меж ладоней очередную сигарету, размышляет: закурить прямо сейчас или чуть позже…
Ознакомительная версия.
