Повинуясь внезапному порыву, он снял трубку, набрал номер своего летнего домика в Бриджхэмптоне и услышал в ответ истеричный женский голос. Это была Кристал Питни — теперь она носила фамилию мужа, а какую фамилию она носила прежде, Патрик уже не помнил, хотя в те времена несколько раз спал с нею. Он помнил только, что в их любовных утехах было что-то необычное, но так и не мог сообразить, что именно.
— Патрика Уоллингфорда здесь нет! — прокричала она вслед за обычным «алло». — И здесь никто не знает, где он!
На заднем плане громко вещал телевизор; Патрик хорошо слышал его знакомое, уверенное гудение, изредка прерываемое воплями дам, сотрудниц новостного канала.
— Алло, я вас слушаю! — повторяла Кристал Питни, но Уоллингфорд продолжал молчать. — Что вы молчите? Я же слышу, как вы дышите! Он там дышит! — объявила миссис Питни сотрудницам редакции.
«А, вот оно что!» — вспомнил Патрик. В первый раз, когда они собрались лечь в постель, Кристал честно предупредила его, что страдает редким заболеванием: в духоте, когда ее мозг получает недостаточно кислорода, она немного съезжает с катушек. Оказалось, Кристал чересчур мягко определила свой недуг: в постели она мгновенно начала задыхаться и тут же съехала с катушек, причем настолько, что Уоллингфорд не успел даже понять, что происходит, она укусила его за нос и обожгла ему спину лампой, схватив ее с прикроватной тумбочки.
Патрик никогда не встречался с мистером Питни, мужем Кристал, но заранее восхищался стойкостью этого мужчины. (По меркам сотрудниц нью-йоркской новостной редакции, супруги Питни уже довольно долго пребывали в браке.)
— Ты, извращенец! — заорала в трубку Кристал. — Поймаю, башку оторву!
В этом Патрик даже не сомневался. И поспешил повесить трубку, пока Кристал не начала задыхаться. А потом быстренько натянул плавки, накинул купальный халат и отправился в плавательный бассейн, куда уж точно никто позвонить не мог.
Кроме него в бассейне плавала только одна женщина, без устали пересекавшая водную гладь от бортика до бортика. На ней была черная купальная шапочка, делавшая ее голову похожей на тюленью. Она месила и пенила воду, старательно работая руками и ногами, словно заводная игрушка. Сочтя подобное соседство малоприятным, Патрик ретировался в маленький бассейн-джакузи с подогревом, где можно было некоторое время побыть в одиночестве. Он не стал включать гидромассаж, решив просто полежать спокойно. Но только он привык к горячей воде, только нашел удобное положение — нечто среднее между сидением и лежанием, — как чертова пловчиха вылезла из бассейна, включила привод гидромассажных струй и плюхнулась в бурлящую горячую воду.
Она давно миновала тот период среднего возраста, когда женщин называют «довольно молодыми», и Уоллингфорд, быстро отметив про себя, что тело ее не способно возбудить в нем никаких желаний, вежливо отвернулся.
Но женщина явно не собиралась красоваться перед ним, сидела тихо, не суетясь, и Уоллингфорд перестал досадовать. Она села повыше в бурлящей воде, выставила наружу плечи и верхнюю часть груди и, стянув с себя шапочку, мотнула головой, освобождая слипшиеся волосы. Только тут Патрик узнал ее. Это была та тетка с бешеными глазами, что обозвала его утром «стервятником», а потом дышала ему в спину, пока он шел к лифту. Женщина тоже его узнала и тоже не смогла скрыть замешательства.
Впрочем, заговорила она первой:
— Неприятное положение — Ее голос сейчас звучал гораздо мягче, чем тогда, в ресторане.
— Я не имею ни малейшего желания с вами ссориться, — сказал ей Патрик. — И сейчас перейду в большой бассейн, там мне в любом случае больше нравится, чем здесь. — Он оперся правой рукой о скрытый под водой бортик и встал. После горячей воды левая культя была красной, шрам напоминал свежую кровоточащую рану. Казалось, будто руку ему только что откусил какой-то подводный хищник.
Женщина тоже вскочила. Надо сказать, мокрый купальник ее отнюдь не красил — груди обвисли, живот торчит, как набитый кошель.
— Пожалуйста, подождите, — обратилась она к Патрику, — я бы хотела объяснить…
— Только не нужно извиняться, — сказал он. — В целом, я даже готов с вами согласиться. Дело в том, что я тогда просто вас не понял. Я ведь приехал в Бостон вовсе не потому, что исчез самолет Кеннеди-младшего, я даже не знал об этом, когда вы ко мне подошли. Я приехал к своему хирургу, руку показать. — И он машинально взмахнул своей культей, но тут же поспешил снова сунуть ее в горячую воду: не рассчитав, он чуть не ткнул обрубком прямо в отвисшую грудь женщины.
Она ухватилась за культю обеими руками, потянула Патрика назад, в бурлящую воду, и усадила рядом с собой на подводный бортик. И по-прежнему держалась за его левое предплечье — чуть выше красного шрама. Пожалуй, ее хватка немногим уступает львиной, подумал Патрик Вновь у него возникло ощущение, что средний и указательный пальцы касаются самого низа выпуклого живота женщины, хотя он прекрасно знал, что этих пальцев нет.
— Пожалуйста, выслушайте меня, — сказала она и положила его изуродованную руку себе на колени. Патрик отчетливо ощутил, как проклятые «муравьи» вновь забегали в культе, стоило ей действительно коснуться живота женщины. Левый локоть Патрика она удобно устроила у себя на правом бедре.
— О'кей, — сказал Уоллингфорд, хотя ему ужасно хотелось схватить эту безумную особу правой рукой за шею и сунуть мордой прямо в горячую воду. «Может, и впрямь стоило бы заставить ее немного водички похлебать?» — думал он.
— Я дважды выходила замуж, — сказала вдруг женщина, лихорадочно блестя глазами и продолжая упорно цепляться за обрубок его левой руки. — В первый раз — совсем девчонкой. И обоих мужей потеряла. Первый со мной развелся, а второй умер. Хотя я обоих очень любила.
«Господи помилуй! — подумал Уоллингфорд. — Неужели у каждой немолодой женщины имеется своя версия той истории, которую поведала Эвелин Арбутнот?»
— Мне, право, очень жаль… — пробормотал Патрик, но она еще сильнее стиснула его руку, давая понять, что ей неприятно, когда ее перебивают.
— У меня две дочери от первого брака, — продолжала женщина. — И пока они были девочками, я почти не могла спать: мне все время казалось, что с ними может случиться что-то ужасное, что я их потеряю. По крайней мере, одну из них. Я все время чего-то боялась.
Ну что ж, звучало вполне правдоподобно. (Уоллингфорд никак не мог удержаться от оценки любого рассказа с точки зрения его правдоподобия.)
— Но девочки выросли! — воскликнула она таким тоном, словно другие дети никогда не вырастают. — И обе вышли замуж. Теперь у них свои дети. У меня четверо внуков — три девочки и мальчик И меня просто убивает, что я так редко с ними вижусь. Но когда мы видимся, я снова начинаю бояться — уже за них. Начинаю страшно волноваться, перестаю спать…
Патрик чувствовал, как пульсирует боль в том месте, где раньше была его левая кисть, посылая вверх весьма ощутимые разряды, но женщина слегка ослабила хватку, и Уоллингфорду отчего-то стало необыкновенно хорошо и приятно. Особенно приятным было прикосновение к искалеченной руке ее коленей и выпуклого живота.
— А сейчас я беременна! — сообщила женщина, но культя никак на это не отреагировала. — Хотя мне уже пятьдесят один год! Вот уж не ожидала, что опять забеременею! И в Бостон я приехала, чтобы сделать аборт. Мне так рекомендовал поступить мой врач. А утром взяла и позвонила в клинику. Наврала, что у меня машина сломалась. Они сказали, что я могу приехать в следующую субботу, через неделю. Таким образом, у меня есть еще время, чтобы подумать.
— А с дочерьми вы говорили? — спросил Уоллингфорд, И она опять львиной хваткой вцепилась в его левое предплечье.
— Они начнут уговаривать меня оставить ребенка, — сказала женщина, обретая прежнюю решительность. — Предложат помощь, скажут, что будут его растить вместе со своими детьми. Но это ведь все равно будет мой ребенок! Я же не смогу не любить его, не смогу отстраниться. Я не выдержу этого страха… Я просто не смогу с ним справиться, зная, какова теперь детская смертность… Нет, это выше моих сил!
— Но окончательный выбор все равно за вами, — напомнил ей Патрик. — Какое бы решение вы ни приняли, я уверен, оно будет правильным. — Но женщина, судя по всему, не была в этом так уверена.
Уоллингфорду вдруг стало интересно: кто же отец ребенка? То ли эта мысль как-то передалась женщине через его культю, то ли она что-то прочла по его лицу, но тут же сообщила:
— Его отец ничего не знает. Мы и не видимся больше. Это так, один мой коллега…
Патрику никогда не приходилось слышать, чтобы слово «коллега» произносили столь неприязненно.
— И от дочерей я тоже это скрываю, ни к чему им знать, что я все еще с кем-то встречаюсь, — говорила собеседница Патрика. — Еще и поэтому я не могу ни на что решиться. Не уверена, правда, что следует делать аборт только из желания сохранить в тайне свои отношения с кем-то. По-моему, это недостаточно веская причина.
