Я прошел к своему столу и рассмеялся, когда Сала спросил меня, что случилось.
– Старик совсем из ума выжил, – ответил я. – Я сказал ему, что увольняюсь, а он взбеленился.
– Что ж, – сказал Сала. – Все так и так кончено. Он пообещал мне месячное жалованье, если я стану всем говорить, будто он уволил Сегарру из-за того, что тот педераст. Пообещал, что выплатит из собственного кармана, – даже если Стейн не справится.
– Вот гад! – возмутился я. – Мне он даже цента не предложил. – Я рассмеялся. – Хотя подтекстом звучало, будто он готов дать мне работу Сегарры – до понедельника.
– Ага, в понедельник все решится, – подхватил Сала. – Если Лоттерман хочет выпускать газету, ему придется нам заплатить. – Он покачал головой. – Хотя я сомневаюсь, что он это сделает, – думаю, он Стейну продался.
Тут он фыркнул.
– И что мы имеем? Если он не сможет заплатить персоналу, ему конец – независимо от того, что он там хочет. В одном я твердо уверен – он будет выпускать самую серую газету в Западном полушарии, если в понедельник я не получу свой чек. Завтра утром я сюда приду и очищу всю фотолабораторию – девяносто девять процентов того барахла все равно мои.
– Да, черт возьми, – откликнулся я. – Придержи это в качестве выкупа. – Тут я ухмыльнулся. – Хотя, если Лоттерман нажмет, тебя свинтят за крупную кражу. Он даже может припомнить твой тысячедолларовый залог.
Сала покачал головой.
– Черт, все время об этом забываю. Как думаешь, он правда его выплатил?
– Не знаю, – сказал я. – Пожалуй, есть шанс, что он получил его назад, но мне бы страшно не хотелось на это рассчитывать.
– А, черт с ним, – махнул рукой Сала. – Давай к Элу закатимся.
Вечер был душный и жаркий, и мне безумно хотелось нажраться. Мы час с лишним сидели в патио, в темпе вальса употребляя ром, когда туда с ревом ворвался Донован. Он весь день провел на турнире по гольфу и только теперь узнал новости.
– Мать твою за ногу! – орал он. – Я вернулся в газету, а там никого, кроме Шварца, который скоро себе жопу на работе сотрет! – Он рухнул на стул. – Что случилось – нам кранты?
– Угу, – буркнул я. – Особенно тебе.
Донован с серьезным видом кивнул.
– У меня там по-прежнему крайний срок, – сказал он. – Я должен закончить с отделом спорта. – Он направился на улицу. – Вернусь через час, – пообещал он нам. – Мне бы только заметку про гольф сделать. Черт с ним, с остальным, – поставлю комикс на всю страницу.
Мы с Салой продолжали пить, а когда Донован вернулся, еще увеличили темп. К полуночи мы совсем оборзели, и я задумался про Шено. Я думал о ней еще примерно час, а потом встал и сказал, что еду домой.
По пути я остановился в Кондадо и купил бутылку рома. Когда я вошел в квартиру, Шено все в той же рубашке сидела на кровати и читала «Сердце тьмы».
Я захлопнул дверь и прошел на кухню смешать себе выпивку.
– Очнись и подумай о будущем, – бросил я через плечо. – Сегодня я подал в отставку и через пару минут был уволен.
Шено подняла взгляд и улыбнулась.
– Больше не будет денег?
– Ничего больше не будет, – ответил я, наполняя два бокала ромом. – Я уезжаю. Устал я от всего этого.
– Устал от чего? – спросила она.
Я принес один из бокалов к кровати.
– Вот, – сказал я. – В частности, от этого. – Я сунул бокал ей в ладонь, затем подошел к окну и выглянул на улицу. – А главное, – продолжил я, – я устал быть дерьмом – рыбой-прилипалой в человечьем обличье. – Я усмехнулся. – Знаешь про рыбу-прилипалу?
Шено помотала головой.
– У нее на брюхе такие махонькие присоски, – объяснил я. – И она цепляется к акуле. Когда у акулы бывает славная трапеза, прилипала питается объедками.
Она хихикнула и глотнула рома.
– Не смейся, – рявкнул я. – Ты тут наглядная демонстрация – сначала с Йемоном, потом со мной. – Гнусно было так говорить, но я разбушевался и готов был на все наплевать. – Будь оно все проклято! – добавил я. – И я не лучше. Если бы кто-то подошел ко мне и спросил: «Скажите, мистер Кемп, так какая у вас все-таки профессия?», я бы ответил: «Видите ли, я плаваю в мутной воде, пока не найду что-нибудь достаточно крупное и подлое, чтобы туда присосаться, – хорошего, знаете ли, добытчика, что-то с большими зубами и маленьким брюхом». – Я расхохотался. – Хорошая прилипала именно такую комбинацию ищет. Главное, чтобы брюхо поменьше.
Глядя на меня, Шено грустно качала головой.
– Это правда! – заорал я. – Я пьян и вдобавок свихнулся – ведь нет для меня никакой надежды, верно? – Я остановился и посмотрел на нее. – Клянусь Богом, для тебя тоже надежды мало. Ты такая дура, что даже прилипалу в человеке узнать не можешь! – Я снова принялся расхаживать. – Ты послала ко всем чертям единственного человека в округе, который без присосок на брюхе, а потом ухватилась за меня – из всей здешней публики, черт бы ее побрал. – Я покачал головой. – Господи, да ведь у меня повсюду присоски – я так долго питался объедками, что уже не знаю, как выглядит настоящая еда.
Теперь Шено плакала, но я продолжал.
– Так что ты, Шено, теперь делать собираешься? Да что ты вообще можешь? – Я вернулся на кухню налить еще рома. – Тебе лучше начать задумываться, – сказал я. – Здесь твои дни сочтены – если только ты не пожелаешь платить за квартиру, когда я съеду.
Она продолжала плакать, и я подошел к окну.
– Никакой надежды для старой прилипалы, – пробормотал я, внезапно ощутив страшную усталость. Какое-то время я молча расхаживал по квартире, затем подошел к кровати и сел.
Шено перестала плакать и села, опираясь на локоть.
– Когда ты уезжаешь? – спросила она.
– Не знаю, – ответил я. – Наверное, на следующей неделе.
– Куда?
– Тоже не знаю – куда-нибудь, где еще не бывал.
Она немного помолчала, затем сказала:
– А я, пожалуй, в Нью-Йорк вернусь.
Я пожал плечами.
– Я куплю тебе билет на самолет. Конечно, я не могу себе этого позволить, но черт возьми…
– Тебе не придется, – сказала Шено. – У меня есть деньги.
Я уставился на нее.
– Мне казалось, тебе даже из Сент-Томаса не на что было вернуться.
– Тогда у меня не было денег, – объяснила она. – Они были в том чемодане, который ты от Фрица привез. Я их припрятала, чтобы у нас хоть что-то осталось. – Она слабо улыбнулась. – Там всего сотня долларов.
– Черт, – проронил я. – Тебе понадобится еще сколько-нибудь, когда ты до Нью-Йорка доберешься.
– Нет, не понадобится, – ответила она. – У меня еще останется пятьдесят, а кроме того… – Она запнулась. – Думаю, я ненадолго съезжу домой. Мои родители живут в Коннектикуте.
Я хмыкнул.
– Пожалуй, это неплохо.
Шено подалась вперед и положила голову мне на грудь.
– Это ужасно, – зарыдала она. – Но я не знаю, куда мне еще поехать.
Я обнял ее за плечи. Я тоже не знал, куда ей еще поехать и зачем, а также что она будет делать, когда туда доберется.
– Можно я здесь до отъезда останусь? – спросила Шено.
Я крепче обнял ее за плечи, притягивая к себе.
– Конечно, – ответил я. – Если ты считаешь, что сможешь тут выдержать.
– Что выдержать? – спросила она.
Я улыбнулся и встал.
– Сумасшествие, – сказал я. – Ничего, если я разденусь и напьюсь?
Шено хихикнула.
– А я? – спросила она.
– Ради бога, – отозвался я, раздеваясь. – Почему нет?
Я сделал еще несколько глотков рома и принес бутылку к столику рядом с кроватью. Затем я включил вентилятор и погасил свет, пока мы потягивали ром. Я откинулся на подушки, и Шено положила голову мне на грудь. Висела такая тишина, что казалось, звон льда у меня в бокале слышен аж на улице. Луна ярко светила в окно, и я наблюдал за лицом Шено, дивясь, откуда у нее такой мирный и сосредоточенный вид.
Вскоре я потянулся к столику и снова наполнил бокал. При этом я пролил немного рома на живот, и Шено наклонилась, чтобы его слизать. От прикосновения ее языка я весь задрожал. После недолгого размышления я опять взял бутылку и пролил немного рома себе на ногу. Шено взглянула на меня и улыбнулась, точно я разыгрывал какую-то эксцентричную шутку, а затем нагнулась и аккуратно слизала ром.
На следующее утро мы проснулись рано. Пока Шено принимала душ, я поехал в отель за газетами. Я взял «Таймс» и «Триб», чтобы нам обоим было что почитать, а затем, словно в последнюю минуту додумав, купил два экземпляра того, что, по моей прикидке, должно было стать последним номером «Сан-Хуан Дейли Ньюс». Хотя бы один мне хотелось иметь в качестве сувенира.
Мы позавтракали за столом у окна, а потом пили кофе и читали газеты. Тем утром я впервые ощутил в своей квартире настоящий покой. Подумав об этом, я как-то по-дурацки себя почувствовал, потому что в первую очередь именно по этой причине мне хотелось иметь квартиру.
Я лежал на кровати, курил и слушал радио, пока Шено мыла посуду. Дул славный ветерок, и когда я выглянул из окна, видно мне было поверх деревьев и красных черепичных крыш аж до самого горизонта.
