— Да, а что в этом удивительного?
Саша рассмеялся:
— Наш приятель — человек на редкость экономный. Все знают, что, если хочешь пообщаться с ним по телефону, сделать это надо за свой счет.
* * *Потрясающе. Все это было потрясающе. Эта моя безумная старая жизнь, которая решила вдруг стать молодой. Прежде и подумать нельзя было, что я могу уехать куда-то, не запланировав свой отъезд по меньшей мере недели за две. А тут приходит Александр и сообщает мне, что мы едем на уик-энд в Нормандию, точнее, на целых четыре дня.
— Почему на четыре и почему в Нормандию? — спросила я.
— Мой издатель дает мне ключи от своего дома на берегу моря. А четыре потому, что ехать на два или три дня — слишком мало, а дольше там пробыть мы не можем. Из-за твоего Нантеррра! Собирайся, едем. Хочу быть с тобой, и только с тобой все это время.
— Я тебе удивляюсь. Именно сейчас тебе вдруг захотелось забиться со мной в какой-то безлюдный угол. Мужчины обычно после шумного успеха меняют всю свою жизнь… к примеру, бросают старую жену и берут себе новую… а я даже не жена.
— Если захочешь, тут же ею станешь. Я даже хочу, чтобы ты стала моей женой, — сказал он серьезно.
— Ничего глупее ты не мог придумать.
— Но почему?
— Неужели ты не понимаешь? Или, может, делаешь вид, что не понимаешь.
— Это, наверно, из-за твоих пятидесяти лет!
— Именно так.
— Столько раз тебе твердил, что для меня это не имеет никакого значения.
— А для меня имеет. И тебе придется с этим считаться.
— И все же, имею я право просить твоей руки?
Я долго не могла заснуть, хотя Александр давно видел десятый сон. Этот наш разговор. Вроде бы в шутку сделанное предложение. Но я знала, что он об этом думал, что эта мысль не была ему чужда, и сам факт этого наполнял меня своего рода гордостью — это мой своеобразный выигрышный билет в жизни. В других обстоятельствах я бы просто мечтала о том, чтоб стать его женой. Ведь я никогда ничьей женой не была, а стоило бы пройти и через это, как через все другое. «Идиотская мысль, — оборвала я сама себя, — из-за таких мыслей я стала матерью не в самое подходящее время. Зато родила Эву. А кем бы была, не появись моя доченька на свет? Уж точно какой-нибудь чудаковатой старой девой. Наличие Эвы в моей жизни было своего рода волноломом… Так же, как сейчас его присутствие рядом со мной… Наверное, поэтому мы едем к морю…»
Мы выехали ранним утром, на сей раз на собственном автомобиле. Александр купил «тойоту» и даже успел слегка поцарапать ее при парковке на парижских улицах. Это было наше первое путешествие по Франции, после того трагического, во время которого я подумала, что все кончено не только между нами, но и для меня вообще. Сейчас я тоже не стала забирать результаты анализов. Собственно, я могла бы узнать о них по телефону, но решила сделать это после нашей поездки на море. Плохих предчувствий у меня не было — ведь это была просто проверка перед тем, как начать прием гормональных лекарств. Но, как известно, к неожиданностям надо быть готовой всегда.
Дом, выстроенный из камня, стоял на краю скалы, внизу волновалось море: гребни волн стального цвета словно закипали ажурной пеной. Над крышей, чуть ли не касаясь ее, висели лиловато-черные тучи. Изредка в прогалинах между ними робко проглядывало солнце.
— Потрясающие декорации для самоубийства, — сказала я.
Внутри дома царила спартанская обстановка: на первом этаже были камин и несколько самых простых предметов мебели — стол, деревянные стулья и тахта, покрытая бараньей шкурой. Было жутко холодно, Александр тут же принялся разводить огонь, но согрелась я только в постели наверху. Поначалу простыни казались сотканными из льда, настолько холодными, что даже обжигали. Но мы лежали, тесно обнявшись и по прошествии недолгого времени согрели наше лежбище теплом своих тел. Утром отправились на прогулку, несмотря на то что дул порывистый ветер. Море, как и вчера, было неспокойным. Вокруг ни души, пустынный пляж и угрюмые скалы. Окажись я тут одна, наверно, боялась бы, но рядом был Александр, и я могла наслаждаться дикой природой. Моя курточка, чересчур легкая, не спасала от ветра, и Александр отдал мне свою, оставшись в одном свитере.
— Ох, просквозит тебя, — сказала я, — и получишь воспаление легких.
— Что я, кисейная барышня, что ли? — возразил он. — К твоему сведению, я вовсе не чувствую холода. Вот возьму и искупаюсь.
Я думала, он пошутил, но Саша разделся донага и стал неспешно входить в ледяную, разбушевавшуюся стихию. При одном только взгляде на эту картину я с головы до ног покрылась гусиной кожей. Я видела его макушку — голова то выныривала, то вновь исчезала в волнах. Он вышел из моря спустя несколько минут, натянул одежду прямо на мокрое тело и, оставив на мое попечение ботинки, побежал по пляжу, чтобы немного согреться. Я смотрела на его мелькающий вдали силуэт с чувством внезапной грусти. В который раз я констатировала про себя, насколько мы разные. Его молодость тут же приспособилась к суровым условиям, в то время как я провалила экзамен по испытанию холодом и жестокой природой. Дрожала в двух куртках как заячий хвост и мечтала как можно скорее оказаться под крышей. Не может быть никаких сомнений, нам и шагу нельзя делать из Парижа.
Я следила за приближающейся издалека спортивной мужской фигурой: Саша бежал ко мне. Вот он все ближе и ближе, наконец остановился рядом со мной, разгоряченный бегом, со все еще мокрыми волосами. Его тело излучало силу и здоровье.
— Юля! Я чувствую себя как молодой бог, — сказал он.
«Ты и есть молодой бог», — подумала я.
Он уселся на песке и стал натягивать носки на покрасневшие ступни, но вдруг поднял голову, и наши глаза встретились.
— Что случилось? — спросил он испуганно.
— Да ничего. Просто в какой-то момент мне сделалось досадно, что не могу побегать с тобой.
— Если бы я с кем-то захотел побегать, то завел бы себе собаку, — резким тоном ответил он. — Впрочем, собака у меня уже есть, в Москве. Она сейчас у моей мамы живет…
«В Москве у тебя не только собака, но и девушка, с которой здесь ты каждую ночь занимался любовью, да-да, я знаю об этом, потому что была невольным свидетелем», — подсказал мне чей-то голос. Это был омерзительный, скрипучий голос, которым постоянно говорило во мне мое самое плохое «я», не позволявшее спокойно наслаждаться нынешней жизнью.
Он надел ботинки, поднялся с песка, вернее вскочил одним упругим прыжком, и неожиданно подхватил меня на руки.
— Что ты творишь? — Я пыталась вырваться из его объятий, но он крепко держал меня.
— Я понесу тебя на руках, — сказал он, смеясь. — А лучше прямо с тобой побегу, если уж тебе так хочется побегать!
— Ты ничего не понял! — брыкалась я.
— Понял, и даже больше, чем ты думаешь, глупая ты баба!
И припустил трусцой, прижимая меня к своему телу. Бежал так до самого дома по извилистой тропинке, идущей в гору среди скал.
— Пусти, слышишь, сердце себе надорвешь, дурачок, — пыталась протестовать я.
— Если мне что и надорвет сердце, то только твои вечные сомнения!
— Тебе удивляет, что они у меня есть?.. Не могу от них избавиться… будь ты на моем месте…
— Если бы меня так кто-нибудь носил на руках, я был бы на седьмом небе от счастья!
Ах, этот Саша! Переговорить его было невозможно, даже в такой ситуации, когда у него сбивалось дыхание от усталости. Бежал он все медленнее, но своего добился — донес меня до самых дверей дома. Лицо его было красным от натуги, крупные капли пота выступили на щеках.
Вечером мы устроили пир — вместе готовили ужин, он жарил стейки, я крошила салат. К мясу была бутылка бургундского красного вина, для меня чуточку тяжелого. После первого же бокала в голове зашумело.
— Мы с тобой столько времени вместе, а я только что узнала, что у тебя есть собака.
Он усмехнулся:
— Моя Зойка — эльзасская овчарка, ей восемь лет. Не привожу ее сюда, потому что все еще надеюсь уговорить тебя поехать со мной в Москву.
Я покрутила головой.
— Но женщина должна везде следовать за своим мужчиной.
— Даже когда знает, какой он фантазер?
Он внимательно взглянул на меня:
— Таким ты меня воспринимаешь?
— Если речь заходит о нас, то да. А какой ты на самом деле, мне остается лишь догадываться — ты ведь почти ничего не рассказываешь о себе. Вот оставил собаку на маму, а какие у тебя с ней отношения?
— Довольно прохладные. Она из тех научных работников, для которых всегда на первом месте их исследования и карьера.
«Ну, мне-то знаком такой тип женщин», — подумала я.
Александр подлил мне вина:
— Пей до дна, моя дорогая, ибо жизнь ужасно коротка.
Я послушно отхлебнула глоток — вино было терпким, с едва уловимой горчинкой.
