Ознакомительная версия.
Новоиспеченный Денис понимает, что это не его настоящее имя, но откликается. Ведет себя тихо. Безмолвно лежит на кровати или смотрит в окно на занесенные снегом тропинки, петляющие между серо-зеленых осин.
Однажды Михаил рассказал о поездке к Черному морю на поезде, где ему все очень понравилось — пиво, пальмы, море, купейный вагон… Денис, дослушав повествование соседа, неожиданно сообщил, что жил на вокзале. Более того, он предположил, что родился на этом вокзале. Все последовавшие за признанием вопросы заводили Дениса в тупик. Он ничего не мог вспомнить.
В результате обследования повреждений мозга у парня не обнаружили. Ему был поставлен диагноз — возникшая в результате перенесенного стресса диссоциативная амнезия. Врачи надеялись, что память молодого человека восстановится сама собой. Но перед персоналом больницы стояло два острых вопроса — как разыскать его родственников и куда его можно перенаправить. Занимать койку в этой больнице по объективным причинам Денис больше не мог.
Лечащий врач, которого, к слову, звали Геннадий Степанович, говорил с заведующим отделением Николаем Ильичом:
— Вы же понимаете, что ни о каком амбулаторном лечении на вокзале не может быть речи. Его состояние ухудшится. О выздоровлении нечего и думать. Оказавшись в таком состоянии на улице, он скорей всего замерзнет в какой-нибудь подворотне.
Николай Ильич — худощавый, дряблый старик с тонким носом и узким, сплошь покрытым морщинами лбом, объяснял:
— Ваши слова ничего не изменят. Да. У пациента потеряна память. Сколько подобное состояние продлится, предположить невозможно. По всем остальным показателям он здоров.
Видя скептически покривившиеся губы Геннадия Степановича, Николай Ильич повысил голос:
— У нас на каждую койку очередь. Держать Дениса в больнице нет оснований. Здесь, как понимаете, не гостиница.
— Не знаю, — промолвил Геннадий Степанович. — Никто из коллег его к себе не возьмет. Есть надежда, что милиция установит личность Дениса. Его фотографию отправили в информационный центр при МВД. Может, покажут по телевидению.
— Вот пусть милиция подыщет ему хороший приют, пока его родня не найдет. Он ведь сохранил все навыки; может сам за собой ухаживать, — заключил Николай Ильич и, уже сам отчего-то смутившись, добавил:
— Думаешь, у меня нет сердца? Просто на меня тоже давят — главврач, устав заведения, постановления, инструкции… В общем, необходимо, чтобы завтра вопрос с Денисом был как-то решен.
После разговора с заведующим отделением Геннадий Степанович заскочил в сестринскую. Там он застал медицинскую сестру Надежду, которая листала журнал «Тещин язык», пила чай и доедала обсыпанный сахарной пудрой большой сладкий пончик.
— Надежда, завтра мы выписываем Дениса — мальчишку из палаты… — он назвал номер палаты. — Нужно приготовить вещи. Посмотри, чтобы у него все было в порядке с одеждой.
На полном красивом лице медсестры засверкали добрые глаза. Надежда вскинула брови, расплывшись в улыбке:
— Неужели нашлись родственники Дениски?
— Нет, — хмуро обрубил врач.
— Куда же его? — опешила медсестра. — Больного на мороз выгоним? Куда он пойдет?
— Куда… Куда… Раскудахталась, — с раздражением сказал врач. — Без тебя разберемся куда. Ты вот чего, — Геннадий Степанович нахмурился, — проверь его одежду. Я Денису завтра шапку меховую принесу, перчатки толстые и шерстяные носки. Повнимательней посмотри. Может, еще чего нужно.
— Да ему нужна забота и уход, — произнесла Надежда, ставя чашку с остывающим чаем на стол.
— Давно такими умными стали? Рассуждать все горазды.
Надежда продолжала пристально наблюдать за Геннадием Степановичем; тот неожиданно для себя начал оправдываться:
— Это не моя инициатива. Думаешь, я такой бессердечный? На меня тоже давят. Есть постановление, устав, распоряжения руководства… Очередь из пациентов, которые не могут ждать. Здесь, в конце концов, не приют, а больница.
— Получается, мы для своего парня ничего сделать не можем, — сказала, надувшись, Надежда.
— Ну вот и возьми его к себе домой. Если муж пустит, — серьезным тоном предложил Геннадий Степанович.
— И возьму, — с жаром ответила медсестра. — С мужем мы как-нибудь договоримся.
— Вот и отлично! — воскликнул врач. — Главное, не забудь, что я тебе говорил.
Закончив разговор, Геннадий Степанович вышел из сестринской. Многое крутились у него в голове в тот момент. И периодически вылезало нелепое именно потому, что не требовало никаких доказательств соображение, что врачи тоже люди, а не святые. Можно бескорыстно любить своего ближнего, делать все, чтобы облегчить его боль и спасти жизнь. Но есть некая грань. И за гранью стоит прокаженный. И ты не отдашь себя целиком для его исцеления, не снимешь последней рубашки, не угробишь карьеру, не согреешь его своим телом. Хотя бы потому, что дома тебя ждут любимые жена и дети. Они тоже болеют. Им, как и другим людям, необходимо тепло, забота, внимание, сытная и здоровая еда.
Геннадий Степанович вновь с нехорошим волнением вспомнил, как в отдаленные девяностые собственноручно вышвырнул на тридцатиградусный мороз полумертвого бездомного человека. Произошло это так.
Ночью в больницу доставили тело бродяги. Он неподвижно лежал в коридоре приемного отделения на каталке.
Как выяснилось, прохожие вызвали трупоперевозку, чтобы с автобусной остановки увезли замерзшего бомжа. Однако по дороге в больницу обнаружилось, что он не мертв, а только вусмерть пьян. Дежурная сестра оставила окоченевшее существо в холле у батареи. «Пусть оттаивает», — решила она и ушла. С таким контингентом особенно не возились. Кому охота раздевать, омывать и осматривать уродливое, кишащее вшами, зловонное, трижды никому не нужное тело.
Так и лежал бомж без присмотра, смирный и безобидный, пока не пришел в себя.
Дежуривший в предновогоднюю ночь Геннадий Степанович примчался на грохот и крики медицинской сестры и охранника, которые перемежались с визгом и животным рычанием бродяги.
Как оказалось, тот, очнувшись, сполз с больничной каталки и, ведомый известным инстинктом, прополз в перевязочную. Там, в темноте, взломал стеклянные шкафчики, выпил несколько пузырьков антисептического и бриллиантового зеленого раствора, уснул на полу, предварительно все заблевав.
Битва с бомжем была беспощадной. Позеленевший бомж метался по помещению, опрокидывая на ходу стеклянные шкафчики, стерильные ванночки, хирургические инструменты и склянки с лекарствами, не прекращая при этом блевать. Охранник и медсестра зажали его в угол, но бомж не сдавался. Он стащил с ноги свой ботинок, обнажив ступню с отгнившими пальцами (возможно, они еще оставались в ботинке), и принялся им отбиваться. Люди шарахались от него, а он озлобленно и победоносно рычал.
Геннадий Степанович бесстрашно кинулся на бомжа. Он схватил пьянь за шиворот и, подгоняя пинками, потащил к выходу. Бомж боролся за жизнь, упирался. На помощь врачу поспешил больничный охранник. Вдвоем они выволокли на улицу и оставили лежать на снегу обессиленного дебошира. Бросили и ушли.
Геннадий Степанович до сих пор помнил, что чувствовал он тогда. Кроме естественного омерзения, он испытывал непреодолимое возмущение и ненависть к этому орущему матом, зловонному, рыгающему существу. Он не мог сострадать ему. Ему было жалко себя. Конечно, приняв решение учиться на медика, он понимал, что больные к нему попадать будут разные. Человек в белом халате не должен делить больных на плохих и хороших. Всем нужно оказывать помощь. Но… Он вдруг остро представил, как мир на самом деле жесток, непригляден. Все беспробудно и печально. И, главное, нет справедливости. Когда три месяца не получаешь зарплату. Когда вместо новогодних подарков делишься с благоверной беспокойными мыслями, где раздобыть средства на жизнь, где у кого-нибудь что-нибудь перезанять. Когда вместо поощрения или пусть даже благодарного слова получаешь вот «Это».
Но до сих пор Геннадий Степанович не мог забыть происшествие. Его мучила совесть, ведь он переступил известный моральный закон для всех и клятву: творить милосердие и добросовестно оказывать помощь любому терпящему боль человеку. Как-то он поделился своими переживаниями с коллегой. Тот усмехнулся и веско заметил: «Был еще вариант — перепоручить заботам милиции разбушевавшегося бомжа. Правда, в таком случае его ожидал еще более страшный финал. А еще я знаю, в некоторых больницах их брата раздевают и отпускают — оставляют в холодном помещении на сквозняке на каталке. Утром никого лечить не надо. Околевшего бродягу везут прямо в морг. Такая практика, между нами, бывает. Вот так».
Оказавшись в ординаторской, Геннадий Степанович подошел к телефону и набрал номер городского отделения милиции, сотрудники которого занимались установлением личности рыжего парня. Там сообщили, что работа ведется, но, к сожалению, пока не принесла результат. Посоветовали отправить потерпевшего в приют для бездомных.
Ознакомительная версия.
