Кинулась в спальню, под кровать, достала сундучок. Подняла крышку, заглянула внутрь. Ничего особенного. Вывалила все на кровать. Ничего — ни записочки от Реми, ни ее фотографий, ни корешков от билетов в кино (а я точно знала: он водил ее на «Унесенных ветром»). Куда он их дел? Носового платка с инициалом «Р» в уголке тоже не было. То есть платок-то был, надушенный, но с вышитым «Дж». Видно, забыл отдать Джулиет. Там было и разное другое, но ничего, принадлежащего Реми.
Я сложила все обратно, разгладила покрывало. Миссия провалилась! Завтра Реми сядет в самолет, а Доуси останется одиноким. У меня даже сердце заболело. Я забрала швабру и ведро и побрела домой.
Встретила Амелию и Кит — они шли наблюдать за птицами. Позвали меня с собой, но я знала, что и птичье пение меня не развеселит. Разве что Джулиет — обычно у нее получается. Если она пишет, не буду мешать, но вдруг пригласит меня на чашечку кофе? Сидни утром уехал, может, и ей грустно? Я быстро зашагала к ее дому.
Джулиет сидела за столом, заваленным бумагами, но ничего не делала, просто смотрела в окно.
— Изола! — воскликнула она. — Как раз когда я мечтала о компании! — И привстала, но увидела швабру и ведро. — Ты пришла у меня убираться? Наплюй, давай лучше попьем кофе.
Затем, внимательно вглядевшись мне в лицо, встревожилась:
— Что случилось? Тебе нехорошо? Зайди, сядь.
От ее доброты мои растрепанные нервы не выдержали. Я — признаюсь — заревела в голос, без конца повторяя:
— Нет, нет, все в порядке. Но я… провалила миссию. И буду виновата в несчастье Доуси.
Джулиет усадила меня на диван и все гладила по руке. Я, когда плачу, всегда икаю, поэтому она побежала за водой. У нее есть безотказный способ: зажимаешь ноздри большими пальцами, а уши — указательными, пока другой заливает тебе в горло воду. А как покажется, что сейчас захлебнешься, надо затопать ногами. Другой убирает стакан — и, о чудо, ты перестаешь икать.
— Теперь расскажи, что за миссия? И почему ты думаешь, что она провалилась?
Я рассказала, как поняла, что Доуси влюблен в Реми, и как убиралась у него, разыскивая доказательства. И если бы нашла и сказала Реми, что он ее любит, она не захотела бы уезжать. А может, даже призналась бы в ответных чувствах.
— Он такой застенчивый, Джулиет! Всегда такой был. Вряд ли раньше в него кто-то влюблялся, да и он сам тоже. Естественно, он в этом не разбирается. Вполне в его духе спрятать дорогие сердцу вещи и никому ничего не сказать. Я просто в отчаянии из-за него, в отчаянии!
Джулиет сказала:
— Мужчины редко хранят дорогие вещи и совсем не любят подарков на память. Это ничего не значит. А что ты вообще искала?
— Доказательства, как мисс Марпл. Но ничего, даже ее фотографии. Твоих с Кит полно, и несколько тебя одной. В тюлевой занавеске, например, в виде мертвой невесты. Все твои письма, перевязанные синей лентой — той, про которую ты думала, что потеряла. Я знаю, что он писал Реми в хоспис, и она наверняка отвечала, но от нее ни листочка, ни носового платка… Кстати, он нашел твой платок. Не забудь забрать, красивый.
Джулиет встала, подошла к письменному столу и словно застыла. Потом взяла ту хрустальную штуку с надписью по-латыни, «Carpe diem» или что-то подобное. Посмотрела на нее и сказала:
— «Лови момент». Вдохновляющий призыв, верно, Изола?
— Ну да, — с сомнением отозвалась я, — если ты готова слушаться любую стекляшку.
И тут Джулиет меня удивила — обернулась ко мне и улыбнулась во весь рот той улыбкой, за которую я ее сразу же полюбила.
— А где вообще Доуси? В Большом доме?
Я кивнула. Она выскочила из коттеджа и помчалась туда. Наша умница Джулиет! Сейчас как следует отчитает Доуси за то, что он утаивал чувства к Реми.
Мисс Марпл никогда никуда не бегает, она леди пожилая и ходит степенно. Я тоже пошла медленно и, когда добралась до Большого дома, Джулиет была уже внутри.
Я на цыпочках поднялась на террасу и вжалась в стену. Французские окна библиотеки были открыты.
— Доброе утро, джентльмены, — услышала я голос Джулиет.
Тедди Хекуиз (штукатур) и Честер (плотник) отозвались:
— Доброе утро, мисс Эштон.
Доуси сказал:
— Привет, Джулиет.
Он был где-то на последней ступени стремянки. Это я поняла позднее, когда он с грохотом с нее спустился.
Джулиет поинтересовалась, позволят ли ей джентльмены переговорить с Доуси. Те ответили: конечно — и вышли. Доуси спросил:
— Что-нибудь случилось, Джулиет? С Кит всё в порядке?
— С Кит — да. Но я… хотела тебе кое-что предложить.
Правильно, подумала я, не быть тряпкой. Сейчас она велит ему взять ноги в руки и срочно бежать к Реми.
Но Джулиет этого не сделала. Она предложила совсем другое:
— Хочешь на мне жениться?
Я чуть не умерла на месте. В библиотеке стояла тишина — ни звука. Ни шороха! Молчание длилось и длилось. Но затем Джулиет продолжила спокойным, твердым голосом (это я не могла толком вздохнуть):
— Я тебя люблю, Доуси, вот и решила спросить.
И Доуси, наш дорогой Доуси, дошел до богохульства, произнес имя Господа всуе.
— Бог мой, да! — вскричал он и скатился со стремянки. Правда, зацепился каблуком за ступеньку — это тогда он вывихнул лодыжку.
Я осталась верна своим принципам и не заглянула в комнату, хотя очень хотелось. Я подождала. Внутри было очень тихо, и я отправилась домой — думать.
Что толку тренировать наблюдательность, если мои глаза ничего не видят? Я все поняла неправильно. Абсолютно все. Дело кончилось хорошо, очень хорошо, но отнюдь не благодаря мне. В том, что касается человеческой натуры, я лишена прозорливости мисс Марпл. Грустно, но лучше в этом сразу признаться.
Сэр Уильям сказал, что в Англии проводятся мотоциклетные гонки и за быструю, лихую езду, если не свалишься, награждают серебряными кубками. Начну тренироваться для участия — купила мотоцикл. Нужен только шлем. Ну и, может, очки.
Сейчас я забрала Кит на ужин и оставлю ее у себя ночевать. Пусть Джулиет и Доуси побудут наедине в темноте аллей — как мистер Дарси и Элизабет Беннет.
Джулиет — Сидни
17 сентября 1946 года
Дорогой Сидни!
Прости, что из-за меня тебе придется возвращаться и снова переплывать канал, но твое присутствие необходимо — на моей свадьбе. Я не упустила день. И ночь тоже. Я поймала момент.
Приедешь, отведешь меня в субботу к алтарю в садике Амелии? Эбен будет шафером. Изола — подружкой невесты (она уже шьет платье). Кит будет разбрасывать розовые лепестки.
Доуси будет женихом.
Удивлен? Думаю, нет. Но я очень. Последние дни пребываю в постоянном изумлении. Я подсчитала, что обручена всего сутки, но, кажется, в эти двадцать четыре часа только и начала по-настоящему жить. Подумай! Мы могли вечность мечтать друг о друге, притворяясь, будто не замечаем друг друга. Мы все так зациклены на достоинстве, что готовы жертвовать ради него счастьем.
Очень неприлично жениться так быстро? Я не хочу ждать — хочу начать сразу! Всю жизнь думала, что на благополучном обручении сказки заканчиваются, — что хорошо для Джейн Остин, хорошо для всех. Но это глупости. Сказка только начинается, и каждый день нас ждет новый поворот сюжета. Возможно, моя следующая книга будет о безумно влюбленной паре новобрачных, обо всем, что они узнают друг о друге с течением времени. Как, впечатляет? Помолвка благотворно действует на мое творчество?
Доуси только что вернулся из Большого дома и требует моего внимания. Его хваленая застенчивость испарилась совершенно — думаю, он просто передо мной интересничал.
С любовью, Джулиет
Р.S. Сегодня в порту Св. Петра столкнулась с Аделаидой Эдисон. В качестве поздравления она сказала: «Слышала, вы со свинопасом намерены узаконить отношения? Слава тебе господи, давно пора!»
Беатрикс Поттер (1866–1943) — английская детская писательница и художница, известность ей принесла книжка «Кролик Питер». И хотя сказки Поттер населены всевозможными зверушками — белочками, ёжиками, свинками и котятками, именно кролик особенно близок её писательскому сердцу. Беатрикс Поттер даже придумала куклу Кролик Питер, который впоследствии стал, наверное, самым знаменитым кроликом в мире.
Джейн Карлейль (1801–1866) — жена шотландского философа и писателя Томаса Карлейля, оставила богатое эпистолярное наследие.
Поэт и эссеист Чарльз Лэм (1775–1834) написал и сам же опубликовал два тома «Сочинений Элии», сделавших его классиком мировой литературы. В книге писатель, прячась за маской немного странного чудака Элии, рассказывает обо всём на свете: о романтических чувствах, о политике, об искусстве.
