Все оборачивается намного лучше, чем я ожидала. Достаточно только взглянуть на маму, и сразу станет ясно, как она закрутилась (она даже похудела, и это ей очень идет). Понятно, она нарочно сказала, что хочет есть, чтобы посидеть со мной. Это надо ценить, и я так обрадовалась, что она ради меня забыла о своих любимых занятиях, что пренебрегла всякими тактическими ухищрениями: как только нам принесли ветчину и сок, я все ей выпалила.
Она слушала очень внимательно и долго молчала. Она продолжала молчать и тогда, когда к ей выложила все до конца, и смотрела мне прямо в глаза. Это было даже неприятно.
— А тебе не кажется, что Ева взрослая для удочерения? — спросила она наконец.
— Ни о каком удочерении речи нет, у нее есть мать. И отец у нее есть, только из-за матери она с ним не видится. Я не очень во всем этом разбираюсь и знаю об их отношениях только со слов Марии. Когда пани Моравкова бывает дома, Мария часто ходит к ней. А еще к нам приходила Женщина — инспектор опекунского совета — ясно, что из-за Евы.
— Как же Мария тебе не объяснила, что нужно для этого сделать? Я даже удивляюсь.
— Но я с ней не говорила, я хотела раньше посоветоваться с тобой.
— Со мной? Странно.
И мама снова посмотрела на меня долгим, непонятным взглядом.
Потом выпила полный стакан сока, облокотилась о стол и спросила:
— А что скажет Мила?
— Я сама боюсь, — призналась я. — Ты лее знаешь ее.
— Да, — сказала мама. — Похоже, я знаю, что она ответит.
Конечно, известно, что скажет Мила.
— Вот новость! Первый раз в жизни Жирафка придумала что-то путное.
— Еще чего! — не удержалась я.
— Опять ссорятся! — засмеялась мама.
Она полулежала в кресле, задрав ноги на стол. На голове — холодное мокрое полотенце. Все это ей очень шло.
— А я-то думал, что ты наконец выросла, — проговорил папа.
— Тебе мало, ты хочешь, чтобы я еще подросла?
— Папа имел в виду не твой рост, а твою зрелость, — сухо и ядовито прокомментировала Милуш.
— И что Ева подумает о нас? — прошептала мама. Чтобы ее обнять, мне пришлось опуститься на колени. Мама спрятала лицо у меня в волосах.
— Ты только подробно узнай, что надо сделать. Не помешает ли, что мы живем в разных городах? А ты хочешь вернуться? Я боюсь, что не хочешь. Ну ладно. Как только кончится этот сумасшедший дом, я позвоню Марий. Наверное, она в курсе дела. Еве пока ничего не говори, потому что неизвестно, получится ли. Однако я думаю, что в ее возрасте главное не проблемы, связанные с органами опеки, а совсем другое.
— Но Еву и эта проблема мучит, — заметила я. — Прямо удивительно: наша Лени переживает не за себя, а за кого-то другого! — воскликнул папа с иронией.
Мама взглянула на него с упреком, но не успели они вступить в спор, как вмешалась Милуш в полном соответствии со своим характером:
— Ничего, за два дня не замучается.
— Да, сейчас не время мучиться, — сказала мама. — Вы знаете, в нашей группе есть одна цыганка. Замечательная девушка! Вот она приходит ко мне и говорит, что приехала ее родня из Словакии, хочет на нее посмотреть, и попросила меня достать билеты. Я, понятно, говорю, что попробую, а она потребовала шестьдесят билетов!
— Ладно, я пойду, — сказала я. На меня опять перестали обращать внимание.
— У меня есть для тебя билет, — сказала мама вместо прощания. — Пойдешь смотреть?
— Не беспокойся, билет у меня есть. Я буду репетировать с девушками и постою там минутку, ладно уж.
Так и быть, постояла я немножко. Тут мне и рост пригодился — по крайней мере, все видно. Тем, кто стоял за моей спиной, пришлось гораздо хуже. Они там коридор сделали. Странно, никто не ругался, никто не требовал, чтобы я нагнулась. Это вообще был день чудес. Когда мы поднимались в гору на стадион, нас даже автобус подождал.
А вообще, это был день, полный глупостей. Моих, конечно, глупостей. Я так устала, что ног под собой не чувствовала. Ясно, от глупости — могла бы спокойно сидеть на трибуне.
— Неужели не видишь, какая красота? Прямо плакать хочется! — Это ко мне подошла мама.
— Точно, мне плакать хочется, как я устала. Правда, надо было пойти и сесть на трибуне, — сказала я, отвернувшись, чтобы не видеть сияющее мамино лицо. — Однако не надейся, в группы общефизической подготовки я не пойду, — продолжала я свирепо. — Я еще не окончательно свихнулась!
Сорт розы — Девушка с обложки журнала, рекламная девушка.
Реквизит для спартакиады.
Я. А. Коменский (1592–1671) — чешский ученый и педагог (по происхождению словак).
Либуша — легендарная чешская королева, основательница законов. При ней заложен был город Прага (Порог), изрекла пророчество о будущем своего народа по хроникам (VII–IX вв. н. э.).
Героиню звать Гелена, уменьшительные: Лена (Лени), Ленда, Гела, Гелча, Геленка.
Консерватория во многих странах (напр., во Франции, в Чехо-Словакии обучает всем видам искусств.
Гимназия в Чехо-Словакии — 3 старших класса средней школы, дающие подготовку в вуз.
Говоря «чистый дарвинизм», тренер имеет в виду биологическое развитие, борьбу за существование, естественный отбор.
Знаменитый астроном XVI в., работал в Праге.
Центральная киностудия в Праге.
Район Праги.
Нарушение системы кровообращения и лимфообразования.
Врач, занимающийся болезнями легких.
Сецессион — художественный и архитектурный стиль конца XIX — нач. XX в., возникший как противоположность ложноклассическим направлениям, характеризующийся отказом от геометрических форм и орнаментов; украшения Сецессиона — цветы, волнистые линии.
Валютный магазин.
Дворец Рудольфа II.
В Германии и в Чехии часто вышивают на полотенцах пословицы и поучения и развешивают на кухне.
