Елена Муравьева - Глупости зрелого возраста

— Ты уверен, что этот тип справится? — Рязанов с сомнением рассматривал помятую физиономию претендента.

— Да, — ответил знакомый. — Он администратор от Бога. Но сейчас ему нужен шанс.

— Ладно, шанс мы ему обеспечим.

Потихоньку Сева втянулся в работу, показал, на что годен и впоследствии вел в холдинге Рязанова довольно сложные проекты. В журнал он пришел для поправки здоровья после двух, случившихся один за другим, воспалений легких и спровоцированного ими сердечного криза. Почти год Рубаняк восстанавливал утраченные силы: вел размеренный образ жизни, не пил, сидел на диете и интенсивно выплачивал набранные на льготных условиях кредиты. Сейчас он чувствовал себя нормально, был свободен от обязательств перед кем-либо, жаждал новых свершений, а также конструктивного диалога с Рязановым. Или кем-либо другим. Второй вариант устраивал Севу больше первого. На новом месте он мог продать себя дороже. Особенно вместе с Ирочкой Лужиной.

Одно дело быть просто руководителем без команды. Другое — тандем двух ключевых специалистов. Весь последний год Сева усиленно занимался поисками «карманного» начальника отдела продаж. Появление Ирины решило вопрос наилучшим образом.

Ну и баба, поразился Рубаняк, когда в издательство стали поступать деньги от рекламодателей, с такой в пир и мир можно, и в бизнес не страшно. Чем активнее новая сотрудница погружалась в дела, чем настойчивей приставала со своими пионерскими проектами, тем чаще Сева задумывался, не судьба ли привела к нему эту женщину?

Ира была свободна, красива, умна, интеллигентна, энергична. Правда, в возрасте. Но этот недостаток с лихвой компенсировался другими достоинствами. Главным из которых было умение и готовность зарабатывать деньги — качество, интересовавшее сейчас Рубаняка более всего.

Однако, приводя в порядок кабинет после учиненного Ириной скандала, подбирая разбросанные ею бумаги, Сева переменил мнение. Прагматичный взгляд на потенциальный союз с эффектной брюнеткой уступил место романтике и пониманию: эта женщина задела его за живое.

Насколько глубоко показал следующий раунд их отношений. Когда в кафе Ира: не стесняясь, открыто признала, что он ей не интересен как мужчина, что он для нее только средство, возможность реализовать свои идеи, Сева счел себе оскорбленным до такой степени, что три дня пил, как сапожник.

Открытие требовало осмысления. Поэтому протрезвев, Рубаняк заново оценил свои мысли и чувства и пришел к следующему выводу: к такой женщине надо относиться серьезно. Или не надо относиться вообще.

…

— Нет, конкретно мы ничего не обсуждали, разговор был общим, — немного слукавил Сологуб.

— Слушай, Геня, ты столько лет с Рязановым. Неужели никогда не хотелось уйти в другой бизнес или другую компанию? — спросил Сева.

— Думал и даже уходил, но Рязанов меня всегда возвращал.

— Ценит, значит?

— Хорошие специалисты всегда в цене.

— Вот и я о том же… — задумчиво протянул Рубаняк.

— Не понял.

— Меня однокашник в Москву зовет, исполнительным директором.

— Сколько платят?

— Достаточно.

— А жить где?

— Это уж как придется. Некоторые обитают на казенных квартирах, кто-то арендует. Мой дружбан подженился удачно.

— У него, что же семьи нет?

— Есть, но не мыкаться же одному.

Генрих поморщился, он такие темы не любил.

— Значит, ты в Москву собрался? — спросил насупившись.

Рубаняк ответил честно:

— Пока не знаю.

Решение зависело от многих факторов. В том числе и от зеленоглазой женщины по имени Ирина Лужина.

Утро среды Ильин встречал на подъезде к бывшей украинской столице. За окном мелькали промышленные пейзажи, в голове крутились тяжелые мысли.

«Зачем я сюда приперся. У Томы наверняка кто-то есть. И вообще, я теперь снова безработный. Не лучшее время, для выяснения отношений».

Тамару Ильин увидел сразу, едва вышел из вагона.

— Здравствуй. Зачем пожаловал? — дражайшая половина выглядела встревоженной.

— Есть разговор, — Иван изловчился и чмокнул жену в щеку.

— Почему не предупредил заранее? Сестра затеяла ремонт, ей не до гостей.

— У меня забронирован номер в гостинице.

Тамара знала, что он не собирался никого стеснять, тем ни менее, не удержалась от выпада. Ильин вздохнул. Откровенная враждебность жены усложняла и без того непростую задачу.

В номере, едва дверь за горничной затворилась, Тома поставила вопрос ребром:

— Зачем ты приехал?

Ильин в свою очередь поинтересовался:

— Сейчас Люда придет, и я все объясню. Я попросил ее быть в холле в половине одиннадцатого? — Иван достал мобильный: — Людочка, девочка, ты где? Отлично поднимайся. Номер сто пятый.

Это была маленькая победа. Его амбициозные дамы могли проигнорировать просьбы плохого мужа и никудышного отца. Однако снизошли. Тома явилась на вокзал, Люда в гостиницу.

Дочь переступила порог через пару минут, обменялась с матерью недоуменными взглядами и по привычке попыталась уклониться от отцовского поцелуя. Однако Ильин неожиданно для себя проявил твердость. Взял лицо дочери в ладони, притянул к себе и звонко чмокнул в губы. Получилось очень по-родному, как в прежние времена, когда все еще было хорошо.

— Садись, — Ильин тяжело вздохнул и начал. — Родные мои, мне надо кое-что вам сказать. Я долго собирался и только сейчас решился.

Иван будто увидел себя со стороны и неприятно поразился: жалкая поза, невнятная скороговорка, оправдательные интонации. Не удивительно, что Тома и Люда смотрят на него с надменным снисхождением.

— Я очень перед вами виноват. Но прошлого не вернуть и не изменить. А вот настоящее и будущее в наших руках. Поэтому я здесь и прошу вас. Нет, умоляю — давайте, мириться.

Неожиданно для себя Иван опустился на колени. «Господи, что я творю? — успел он подумать прежде, чем потерял контроль над собой. Случилось практически то же самое, что в момент ограбления. Только тогда из потаенных уголков души выползло на белый свет злодейское альтер эго. А нынче — драматическое, которое и устроило этот сентиментальный спектакль. Настоящему Ивану оставалось только слушать собственный голос.

— Я не хочу жить без вас. Вы моя семья, моя жизнь, вы мне нужны. И я нужен вам. Я стал другим. Томочка, дай мне шанс. И ты Людочка дай. Больше я у вас ничего не прошу.

Дамы молчали. То ли переваривали информацию, то ли выдумывали благовидный повод, чтобы отказать и уйти.

— Впрочем, можете ничего не давать! — Ильин не выдержал — поморщился. Душещипательную прозу он никогда не любил. — Я сам все возьму. Я не уеду из Харькова, пока вы меня не простите.

Между прочим, в поезде, под перестук колес Иван готовил совсем иную речь. Рациональная и убедительная она доказывала необходимость воссоединения семьи и совсем не касалась его переживаний по поводу одиночества. Которые, тем ни менее, мелодраматическая сущность живописала с мастерским красноречием.

— Я не могу и не хочу жить без вас. Вы моя….

Посередине особенно витиеватой рулады некстати возникла мысль:

«И все же стоять на коленях и взывать к милосердию — это слишком. Может лучше подняться?»

Ильин знал, что в критических ситуациях люди не всегда адекватны. Однако то, что вытворяло его внезапно пробившееся режиссерское дарование, было ужасным. Набор дешевых трюков, скопированных из сериалов, застали Ивана врасплох.

Но не бдительную Тамару:

— Ильин, прекрати цирк! — Тома сердито свела брови. — Вставай!

— Ни за что!

«Если уж я, как последний идиот, встал на колени, то выжму из этой ситуации все что можно», — подумал Ильин. А вслух заявил:

— Буду стоять, пока вы меня не простите!

Тома посмотрела на дочь. Та вернула матери удивленный взгляд. Прежде муж — отец не устраивал сцен.

— Милые мои, — Ильин добавил в голос проникновенности и теплоты. — Милые мои…

Наступил кульминационный момент. Сейчас или никогда предстояло сделать прорыв и либо переломить настроение зрителей (зрителей!!!), либо с позором уйти со сцены. Иван сконцентрировался, намереваясь произнести слова, которые уже звучали у него в мозгу.

— Милые мои, родн…

Завершить речь не удалось. Голос надломился, и остаток слова проглотила боль. Острой бритвой она полоснула сердце и разлилась огненным ручьем. В меркнущем свете лица Тамары и Люда расплылись бесформенными пятнами, мысли перепутались, в горле встал ком. Иван попробовал проглотить его и поперхнулся. Под надрывный кашель он потерял сознание.

…

— Ванечка….

— Папа!

— Ванечка…

— Мама, что с тобой?

— Дышать нечем…

Звуки возникали и исчезали, поглощенные кромешной тишиной.