— Теперь я знаю, — говорил полковник, — что один из коммунистов, красильщик из соседней деревни, залез на мачту электролинии. Он принес с собой знамя Родины — огромное красное полотнище. Знамя было прикреплено к длинной тонкой палке, на каждом конце которой была навернута проволока, так что кончики этой проволоки торчали в разные стороны. Забравшись на самую верхушку мачты, он приложил палку к проводу и согнул концы проволоки навстречу друг другу, получились кольца. А затем сильно толкнул палку со знаменем вперед. Она скользнула по провисшему проводу до самой середины реки, и там, подхваченное ветром, знамя развернулось… Рабочего никто не заметил, потому что была темная глухая ночь, такая же темная и глухая, как иго колонизаторов. Но наутро знамя гордо реяло над рекой, и у тех, кто на него смотрел, пробуждались в груди патриотические чувства.
Дорогие дети! Этот рабочий был сослан на Кондао. Он вернулся домой через пятнадцать лет, уже после победы Революции. Но где бы он ни был: в тюрьме или на свободе, в годы, когда шла борьба с французскими колонизаторами, и после, когда мы сражались против американцев и их марионеток, этот товарищ никогда не забывал о своем великом долге коммуниста, всегда честно и добросовестно выполнял порученное ему дело, отдавая для этого все свои силы. Именно его я считаю своим первым революционным учителем. Только благодаря таким, как он, мы увидели сегодняшний день, день славы нашей Родины.
Полковник умолк, собираясь с мыслями.
— Дорогие дети, вы знаете, кто этот рабочий — коммунист? Великое счастье, что он дожил до победы, до дня нашего торжества. И вам выпало счастье, вы можете встретиться с этим человеком, собственными глазами увидеть одного из тех, кто сеял зерна революции. Этот коммунист — товарищ Тин!
И, повернувшись к старцу, он помог ему подняться на ноги. Учителя и ученики были ошеломлены, а затем двор взорвался бурными аплодисментами.
— Дорогие дети, — сказал в заключение Чэн Тан Дак, — мы все знаем поговорку: «Когда ешь плоды, помни о том, кто посадил дерево». Позвольте же мне передать этот венок почета товарищу Тину!
Перевод с вьетнамского И. Быстрова
Журналист из сайгонской литературной газеты, поэт и новеллист Хоай By родился в 1935 году. Его разностороннее дарование в полной мере раскрылось в годы войны против американской агрессии. По заданиям редакции — а они следовали одно за другим — Хоай By объездил всю страну, бывал в частях регулярной армии и на партизанских базах. Естественно, что от литератора газета, а вместе с ней и многочисленные читатели ждали описания событий с мест, свидетельства очевидца. Собственно, это и определило манеру подачи всего виденного своими глазами: Хоай By прибегает к наиболее оперативному жанру в современной журналистике — очерку.
Именно к этому жанру, емкому, документальному, доходчивому, обычно небольшому по объему, обращались чуть ли не все иностранные корреспонденты из социалистических стран и стран Запада, которым приходилось бывать в разные годы на земле героического сражающегося Вьетнама.
Верно, что газетный очерк, как правило, живет недолго: он уходит в прошлое вместе с газетным листом. Но столь же справедливо и то, что он уносит с собой наиболее отличительные приметы времени, детали конкретных событий, людей, которые прославили себя в ожесточенных боях или же в работе на тыловом предприятии под непрерывной бомбежкой. Не случайно газетными подшивками пользуются историки и писатели, ученые и общественные деятели, черпая в них то, чего уже сейчас, спустя десятки лет после тех или иных знаменитых событий, больше нигде не найдешь.
Хоай By со своими очерками и рассказами относится к тем работоспособным и беспокойным, непоседливым журналистам, которые сообща, коллективно создали летопись первого в Юго-Восточной Азии социалистического государства рабочих и крестьян, страны, которая значительный период в своей новой истории развивалась в условиях войны. Эту особенность выпукло и правдиво отражают очерки замечательного вьетнамского журналиста.
Некоторые произведения Хоай By появлялись и раньше на русском языке. Рассказ «Бамбуковая флейта», как мы полагаем, предоставит советскому читателю возможность более полно ознакомиться с творчеством талантливого вьетнамского писателя-публициста, который, как говорится, на малой площади может показать глубокие явления, связанные с беззаветным служением всего народа — буквально от мала до велика — своей социалистической Родине.
Н. Хохлов
Когда я собрался в Ниньбинь, Нам, зная, что я не здешний, надавал мне кучу советов. Нам работал в органах безопасности, а прежде, в годы подполья, был одним из руководителей уезда.
Он вручил мне командировочное предписание, крепко пожал руку и на прощанье ободряюще сказал:
— Тревожиться вам не о чем. Идти здесь не очень далеко, а в проводники дадим Чыонг Дая, он доведет почти до самого места, и, если в пути наткнетесь на патруль, на этого парня вполне можно положиться.
Простившись с Намом, я отправился прямо в дом проводников. Настроение у меня было отличное. Нам рассказал, что партизанское движение в районе снова набрало силу, и хотя враг понастроил вдоль дорог и в деревнях немало огневых точек, земля вокруг фактически была под нашим контролем. Радовался я и тому, что на этот раз у меня есть постоянный попутчик, — значит, в дороге не будет так тоскливо и одиноко.
Почему-то я сразу решил, что проводник непременно окажется крупным и рослым, настоящим богатырем. Одно его имя вселяло бодрость в того, кто, подобно мне, не может похвастаться физической силой. Ведь Чыонг Дай значит «Несокрушимый», и я подумал, что это, должно быть, официальное имя, которое записано в документах, а товарищи, наверное, наградили его сходным прозвищем и кличут «Силачом» или «Богатырем».
Рассмеявшись при этой мысли и уже более ни о чем не беспокоясь, я вошел в ворота домика, спрятавшегося в зарослях бамбука. Начальник охраны взял письмо, быстро прочел его и, широко улыбаясь, пододвинул ко мне стул. Но в ответ я лишь рассеянно кивнул, так как мое внимание сразу приковал рослый плечистый парень, который укладывал вещмешок и перебрасывался шутками с товарищами. Все с восхищением слушали его рассказ о рукопашной схватке с американцами из отряда спецназначения. Описывая боевые эпизоды, парень выразительно потрясал мускулистой рукой, и его загорелая кожа блестела, как начищенная медь. Мне даже казалось, что во время рассказа он то и дело поглядывает на меня, как будто желая сказать: «Не робей, со мной не пропадешь!»
И в то самое время, когда я любовался молодым парнем, почему-то сразу поверив, что он и есть мой будущий проводник, чья-то рука легко коснулась моего плеча, и я услышал звонкий детский голос:
— Дяденька, вечером в путь, собирайтесь!
Я вздрогнул и обернулся. Позади меня стоял мальчик лет двенадцати, напоминавший своим телосложением худосочный стебелек риса. Костлявое лицо обтягивала бледная до прозрачности кожа. Он был в коротких штанах и без рубашки, поэтому впалая грудь и худые, как спички, ноги были особенно заметны. Лицо, однако, было живое и смышленое. Задорно вздернутый нос, казалось, ловит ветерок с полей своими широкими ноздрями. У мальчика были круглые блестящие глаза под высоким выпуклым лбом и густые жесткие волосы.
Я с интересом разглядывал мальчика, должно быть потому, что редко приходилось общаться с детьми. А тот, не обращая более на меня внимания, уселся, вытащил из-за пояса бамбуковую флейту и приложил ее к губам. Я решил, что это сын хозяина дома, где расквартирована охрана. Ее начальник, вероятно, куда-то ушел и, опасаясь, как бы я не опоздал, прислал за мной сынишку хозяина. Вспомнив о проводнике, я попросил мальчика:
— Сбегай-ка позови товарища Чыонг Дая, мне надо с ним поговорить.
Я снова стал смотреть на крепкого парня, который сидел под бамбуком, поглощенный беседой, а когда оглянулся, увидел, что мальчик никуда не ушел. Тогда я сердито повторил просьбу.
Мальчик заткнул флейту за пояс, робко посмотрел на меня и сказал:
— Я и есть Чыонг Дай. Чего нужно, дяденька?
— Вот тебе и на! — воскликнул я с удивлением и хлопнул его по колену, а потом откинулся назад в безудержном хохоте. Выходит, этот карапуз и есть тот самый «Несокрушимый». Все мои прекрасные мечты о могучем воине, рожденные этим именем, рассыпались прахом.
Должен сказать, что, несмотря на смех, в глубине души я был раздосадован. Бедняга мальчик, конечно, не понял причины моего хохота, но с готовностью рассмеялся следом. Мало того, он добродушно похлопал меня по плечу и даже похвалил!
— А ты, дяденька, я вижу, веселый, это хорошо. Когда идешь в тыл врага, нужно быть бодрым.
