— Слесаль-сантехник, — подтвердил И.
— Как же его угораздило? — спросил Сусанин.
— Мы тут думали, пока вы спали, почему он усох в воблу, а не в пустую бутылку, и решили, что он тайно исповедовал восточную религию, обожествляющую пиво как влагу, — сказал реставратор. — Мы видели на его усыхающем теле непонятные магические знаки.
— Нет-нет, — сказал ван дер Югин, словно возрождая спор, который проспал Сусанин, — это все от алкоголисма.
— Я ведь любил слесаря как родную дочь, — сказал Адам.
— Он звал тебя перед смертью в бреду, — сказал оракул.
— Бутылки, ты меня слышишь? — спросил Сусанин воблу.
— Он умел, — сказал ван дер Югин, — он не слысит.
— Ужасная смерть, — сказал Сусанин. — И жизнь его была сплошным кошмаром. Когда-то он имел светлую цель, но был остановлен на полпути безжалостной директивой и свернул в беспробудное пьянство.
— Какую цель? — спросил реставратор.
И Сусанин рассказал как надгробное слово:
— Решил однажды юный Бутылки отметить пятидесятилетие комсомола велопробегом «Калининград — Владивосток». Поддержали его инициативу в спортивных и правящих организациях. Тогда подготовился Бутылки к мероприятию, смазал задники своих штиблет фосфорной краской, чтобы его ненароком не сшибли в темноте; оседлал велосипед и поехал от города к городу, накручивая педали и не зная горюшка. Ждала его на каждом промежуточном финише делегация общественности и вручала энтузиасту значки, вымпелы и статуэтки. Кормили его бесплатным ужином, отводили в гостиничный номер и убаюкивали сказками о том, как идет подготовка к юбилею, а с утра уже махали вслед ладошками и желали всего наилучшего.
Но явился кошмар спортсмену на перегоне «Калинин — Москва» в образе постового ГАИ. Никто не предупредил милиционера, что едет энтузиаст, поэтому он показал Бутылки дорожный знак, на котором был нарисован велосипед в красном круге, и потребовал очистить от велосипеда трассу. Напрасно рассказывал Бутылки, какой он герой и подвижник, напрасно совал под нос милиционеру значки, вымпелы и даже статуэтки. Постовой, как бык, не видел вокруг ничего, кроме красного дорожного знака… И делегация, собравшаяся на кольцевой дороге встречать хлебом-солью велосипедного героя, ближе к ночи съела хлеб, выбросила соль и разбрелась по домам…
— Что же было дальше? — спросил реставратор, собираясь оторвать рыбе голову и съесть.
Сусанин отнял воблу:
— Бутылки свернул на проселочную дорогу и, доехав до ближайшей деревни, горько разрыдался на ступеньках сельмага. Кто-то поднес ему стаканчик самогона, кто-то огурчик, кто-то утешил и предложил на троих. Падший герой весь вечер ходил по деревне и менял сувениры на стаканчики. Велосипед и обмазанные фосфором штиблеты он тоже пропил и стал путешествовать по вытрезвителям из одного района — в другой. Так он добрался до Сворска и до самой смерти дергал пробки из бутылок телефонным шнуром…
— Сусанин из любого алкаша сделает жертву культа и из любой шлюхи — Жанну д'Арк, — сказал оракул.
— Если бы еще и не на словах, — сказал реставратор…
К утру Семенов и Адам выползли на улицу и встретили там Марину и Ивана. Те шли обнявшись и ничего не видели вокруг. Марина даже стукнулась лбом о столб.
— Что же ты не взял с собой сухой паек? — спросил Сусанин.
— Забыл, — сказал Иван.
Адам забежал в дежурную аптеку и купил Ивану зубную щетку, пасту и мыло.
— Все-таки, что ты будешь есть три дня? — спросил Сусанин.
— Ничего не буду, — ответил Иван.
— Может, отдадим ему Бутылки? — предложил Семенов.
Но Сусанин наотрез отказался. Тогда Семенов отдал Ивану деньги, какие получил под расчет, и Адам отдал, а Иван сунул их в карман Марины.
— Прощайте, — сказал Иван, и они разошлись в разные стороны: Иван с Мариной — к военкомату, а Сусанин с Семеновым — на кладбище.
…Кладбище находилось за городом на холмах, поросших лесом. Там Сусанин разрыл палкой яму, положил на дно воблу, завернутую в газету, а газету полил спиртом. Потом забросал яму землей и обставил со всех сторон прутиками.
— Спи спокойно, друг Бутылки. Мы отомстим за твой алкоголизм и за твою засушенную жизнь, — и Адам, вспомнив детство, сказал три раза, салютуя: «Бджжж!».
Сворск лежал у их ног, как верная собака.
— «Любимый город может спать спокойно», — сказал Сусанин. — Я ухожу.
Но город уже просыпался. Каплями из домов высачивались люди и проливались на улицу.
— Что мы скажем им на прощанье, Семенов? — спросил Сусанин.
— А зачем? — спросил оракул.
— Люди!!! — закричал Адам, сложив ладони рупором.
Город не вернул даже эхо.
— Глухие, — сказал Семенов.
— Немые, — сказал Сусанин.
Они встали с лавочки на чьей-то могиле и не спеша пошла прочь, к лесу.
— Сейчас все рухнет, — предупредил Адам. — Не оборачивайся, а то превратишься в соляной столб.
Но Семенов и не думал оборачиваться: город всегда был ему противен.
— ДА ЗДРАВСТВУЕТ СУСАНИН! — донеслось снизу.
Адам поднес руку к лицу и сказал:
— Мои часы опять ушли вперед. Выкинуть их, что ли, как самую ненужную вещь в Сворске?..
IX. ПРИЛОЖЕНИЕ. «ИГРА ПО ПАМЯТИ»
«Лица, награжденные значком комплекса „Готов к труду и обороне СССР“, совершившие проступок, не совместимый со званием советского физкультурника, могут быть лишены значка».
Приложение к таблице норм БГТО.
Игра проводится в походе. Пионервожатый указывает ребятам восемь понравившихся ориентиров. Хорошо запомнив ориентиры, ребята не собьются с дороги в другой раз.
Сусанин вернулся к людям в начале октября, когда спать на охапке травы и листьев стало зябко. Созданная в его отсутствие комиссия по проверке деятельности руководителей и директоров района как раз собрала урожай, и Сусанин прямо из леса, грязный и нечесаный, попал на заседание райкома.
Репрессированных судили скопом и каждого в отдельности. Весь ход заседания попал в стенографический отчет, а отчет попал в сейф первого секретаря, правда, без страниц, посвященных Сусанину, которые, видимо, выдрал кто-то из его поклонников или завистников, а может, он сам изловчился. Но благодаря этому стал известен диалог Сусанина и первого секретаря:
Сусанин. Здравствуйте. Ой, какой резкий свет!
Председатель. А это, чтобы лучше вас видеть.
Сусанин. А зачем микрофоны в каждом углу?
Председатель. А это, чтобы лучше вас слышать. Расскажите нам, коммунист Сусанин, о своем поведении, о производственных аферах и публичной демагогии, а потом мы познакомим вас с имеющимися в нашем распоряжении материалами и письмами трудящихся.
Сусанин. Вас интересуют мои фантазии или?..
Председатель. И фантазии. Нам все интересно.
Сусанин. Что же плохого наделал я, мечтая? Разве коммунист обязан быть кондовым реалистом? Ким Ир Сен, например, даже залезал на отвесную скалу, чтобы достать радугу, которая в его фантазии символизировала независимость Кореи. И никто не разбирал его за этот проступок…
Председатель (секретарю). Занесите в протокол: «Порочил деятелей международного коммунистического движения».
Сусанин. Может быть, вы не поняли, что я сказал?
Председатель. А это и невозможно понять… оставим эту тему. Расскажите, почему вы самовольно покинули пост директора типографии, хотя приказ о вашем снятии не был подписан.
Сусанин. Когда же подписали этот приказ?
Председатель. Вчера, если вам так интересно.
Сусанин. Значит, я получу пятимесячную зарплату?
Председатель. Вы, по-моему, недооцениваете всю остроту ситуации. Я вот сижу и думаю, как бы на первый раз объявить вам выговор с занесением. Но ведь вы неисправимы. Стоит ли продлевать агонию? Пожалуйста, скажите комиссии какую-нибудь притчу или сентенцию, чтобы я не испытывал угрызений совести.
Сусанин. Я считаю, что коммунистов должны выдвигать беспартийные.
Комиссия (хором). Достаточно…
…Когда стали принимать решение, то оказалось, что исключили чуть ли не всех, только кое-какая мелкая сошка на уровне завмага отделалась «строгачом». Сусанин положил билет на стол за беспринципность и хозяйственный авантюризм при выполнении государственного плана. Директора бани выгнали за аморальное поведение, несовместимое со званием коммуниста, Примерова — за развал работы и по состоянию здоровья, начальника ОБХСС — за отсутствие должного контроля, директора ПАТП — за то, что пользовался служебным положением своекорыстно. Остальным тоже нашлась веская причина…
По дороге домой Адам встретил Марину и ван дер Югина. Марина стояла посреди улицы и плакала, а ван дер Югин держал ее за руку и хныкал. Прохожие смотрели на них, качали головами, то ли сочувствуя, то ли осуждая демонстрацию слез, и шли своей дорогой.
