— Добрый день, добрый день.
Он быстро преодолел те несколько метров, которые отделяли нас: синие хлопковые брюки и рубашка, вельветовая куртка застегнута до шеи, лоснящиеся темные волосы почти полностью закрыты беретом, глаза стального синего огня. Он поинтересовался:
— Вы добрались, куда хотели?
— Да, впереди деревня.
— Вы знаете это место?
— Нет, но я уверена, что мы могли бы…
— Я еду в Ле Пюи. Приблизительно один час на север. Там у вас будет больше шансов.
— Но мы на Луаре, как мне объяснили…
— Тебе все правильно объяснили, крошка. Только она течет через половину Франции. Здесь опасно. У вас есть документы?
— Да.
— Вы — евреи?
— Нет.
К этому времени Амандина слезла с багажника и встала рядом со мной, на ее лбу след от шляпы Филиппа, глаза круглые и черные. Заинтригованная новой ситуацией и желая понравиться джентльмену, она поинтересовалась у меня:
— Ты уверена, что мы не евреи?
— Абсолютно.
Посмотрев на меня, потом на Амандину, опять на меня, человек продолжил:
— Верю, хотя если вы евреи, я мог бы отвезти вас в тайное убежище.
— Мы действительно ни от чего не бежим. Только пытаемся возвратиться домой.
— Куда?
— В Реймс.
Как женщина из Авиньона, он рассмеялся. И смеялся так долго и со вкусом, что Амандина начала вторить, потом подключилась и я.
— Обожаю французских женщин, в каждой из вас течет кровь святой Жанны. На севере бошей больше, чем в самой Германии. Вы что, не слышали, что французы покидают Реймс? Четверть миллиона в прошлом году, а теперь по три-четыре тысячи ежедневно.
— Но мы идем не в город, а в маленькую деревню в сельской местности. Моя семья не уедет. Они там.
Вытерев лицо рукавом куртки, он сказал:
— Вся красота ситуации в том, что вы, возможно, правы, они не ушли, если породили такую дочь. Где вы планируете пересечь линию?
Я смотрела на него, понимая, что он подразумевает линию границы, которая отделяет оккупированный север от незанятого юга, но, так как я собиралась беспокоиться о пересечении не раньше, чем мы туда доберемся, то опустила голову и пожала плечами.
— Документы у нас в порядке, так что какая разница, где переходить?
— Разница в том, что никакие законы охранниками не соблюдаются. Нет твердых правил, кто должен быть задержан, а кто может пройти, кого угонят в лес и там расстреляют. Все это зависит от того, на какого боша нарветесь. Есть пункты лучшие, чем другие.
— Я не могу беспокоиться об этом сегодня. Линия все еще далеко. Я должна думать, где мы будем спать вечером.
— Конечно.
Он вытер рот, как будто пытался стереть невольно вылетевшие слова, задумчиво посмотрел на меня и, почти уговаривая, произнес:
— Поехали со мной. Я доставлю вас в Ле Пюи к ужину. И я знаю, где вы сможете найти все, в чем нуждаетесь. Кроме того, там красиво, городок расположен высоко на плато, и есть странноприимный дом при церкви, и ставни на окнах, и чечевица на столе. Ваша дорога длинна, война еще дольше.
И как будто Обрака, и Ле Пюи, и чечевицы не было достаточно, потому что следующим утром он послал к нам свою дочь.
Конечно, я не знала, что она его дочь, кто она вообще, когда она что-то шепнула женщине, стоявшей в очереди с карточками позади нас, и скользнула перед нею. Маленькая, худенькая сутулящаяся девушка в длинном, свободном платье, черных сабо с деревянными подошвами на крошечных ногах, гладкие темные волосы подстрижены в форме шлема, ей не могло быть больше семнадцати, показалось мне. Поздоровавшись со мной кивком, все свое внимание она сосредоточила на Амандине, хваля ее клетчатую блузочку и красивые глаза. Девочка, в ответ, изучала ее. Когда подошла наша очередь войти в магазин, она посмотрела на меня и сказала:
— На площади дю Пло есть бар, называется «Анис». Я буду там приблизительно через час.
И как если бы она все сказала, что хотела, все решила и согласовала, девушка вышла из очереди и быстро пошла прочь.
Когда мы нашли ее, она уже сидела за маленьким барным столиком. Помахав рукой, чтобы мы присоединялись к ней, она заговорила тихо и быстро:
— Если хотите, я могу довезти вас до окрестностей Виши. Завтра. В моем грузовике найдется место для вас и ваших вещей. Может, это вам поможет.
— Виши? Прямо в город?
— Я сказала «рядом», а не «в». Мы можем высадить вас в одной из окружающих деревень, чтобы вы смогли дойти самостоятельно. Понимаете, я вас не уговариваю, только если… В общем это целых сто пятьдесят километров.
— Нам и за месяц не дойти.
— Да. Вот что я хотела предложить…
— У нас нет определенного маршрута, мы просто движемся на север.
— Я знаю.
— Вам сказал человек, который вчера привез нас?
— Да. Он попросил, чтобы я нашла вас этим утром. Мой отец. Он думает, что маленькая девочка — еврейка.
— Она не.
— Иногда люди считают, что хороший набор фальшивых документов спасет их…
— Амандина не еврейка.
Она явно не поверила и не слушала меня, зато привела еще один аргумент:
— У нас есть укрытие в деревне вне зоны Виши.
— Французский шарм пасует перед немецкой машиной. Но наше убежище достаточно удалено, чтобы не привлекать к себе интерес, оно для нас и наших соседей.
Она впервые улыбнулась, и я увидела сходство с ее отцом. Из кармана жакета она вытащила единственную сигарету, постучала обоими концами по столу, извинилась, ушла к барной стойке, возвратилась, жадно затягиваясь. Маленькая рука слегка дрожала.
— Могу оставить вам, если хотите, — сказала она, протягивая сигарету.
Я покачала головой.
— Дом стоит в маленькой деревне. В нем останавливаются наши друзья.
— Вы подразумеваете, что скрываете людей.
— Мы защищаем их. Иногда только в течение нескольких дней, иногда намного дольше. Моя мать, пять деревенских женщин. Мы сотрудничаем с ними, мы сотрудничаем со многими, чтобы помочь людям на их пути.
— На их пути?
— На пути туда, где они могут переждать войну. Иногда в Швейцарию…
— Но мы не скрываемся, и нам не надо в Швейцарию.
— Я знаю. Шампань. Мой отец сказал мне. Он попытался связаться с некоторыми друзьями прошлым вечером, понять, нельзя ли переправить вас официально, но… пока ничего нет. Не сейчас. Даже правительство Реймса находится где-то вне города. Скорее всего в Невере. Вы связывались со своей семьей?
— Нет, я ничего о них не знаю. Я понимаю, что ситуация изменилась, но мы идем именно туда.
— Сколько вы уже в дороге?
— Почти три месяца.
— Откуда вы идете?
— Из Монпелье. Я знаю, это даже не полпути, но все же…
— Вы не можете рассчитывать серьезно продвинуться теперь. Погода…
— Нет, нет, конечно, нет. У меня есть общее рекомендательное письмо от моего епископа в Монпелье, которое достаточно предъявить в женском монастыре, в любом монастыре. Я попрошу возможности отработать за пансион. Амандина выросла в монастыре, и мы знакомы с религиозной жизнью. Я сама могла принять обет.
— Хорошо обученный голубь всегда возвращается в свое гнездо…
— Не обязательно. А что, если и так? Я же не знаю, куда вы двинетесь, пристроив нас…
Я встала, прихватила со стола свитер Амандины, куда она его небрежно бросила, взяла девочку за руку.
— Вы можете остаться с нами. Есть комната. Мы складываем наши рационы в общий котел, вместе работаем на маленькой ферме невдалеке от деревни. Все помогают. Не так комфортно, как в женском монастыре, возможно, но с другой стороны, я никогда не жила в монастыре.
— Я даже не знаю, как вас зовут.
— Лилия.
— И мы сможем пересечь границу? — Я пыталась хотя бы выглядеть здравомыслящей.
— Виши и наша деревня находятся в свободной зоне. На краю.
— Я никогда толком не знала географию.
— Когда время придет, вы пойдете с проводниками, мужчинами, которые знают леса. Без колючей проволоки и контрольно-пропускных пунктов. Без бошей. Но не завтра.
— Почему вы помогаете нам?
— А почему нет?
— Даже при том что Амандина — не еврейка?
— Какая разница?
— Где мы с вами встретимся?
— Я договорилась, что вы останетесь там, где ночевали прошлой ночью.
— Но утром меня попросили освободить комнату.
— Она за вами. Выходите из дома к пяти. У меня не будет времени ждать.
На звоннице пробило пять ударов, Амандина спала, свернувшись клубочком в моих ноющих от тяжести руках, и я думала, что Лилия, наверное, не приедет. И предвкушала, как заберусь сейчас обратно в кровать и навсегда забуду юную Валькирию и ее советы, но тут увидела, а не услышала грузовик, подъезжающий к нам. Он тихо позвякивал на брусчатке, двигатель мурлыкал еле слышно. Остановка.
С проворством цирковых артистов Лилия и двое мужчин без слов выскочили из кабины и принялись за работу, грузя нас и наше имущество в разные части грузовика. Один из них взлетел обратно, на место водителя, включил зажигание, ругнулся на скрежещущую коробку передач, и мы поехали.
