— Значит, больше это никогда не повторится?
— Почему же, может. Сам ревматизм же повторяется.
— А тогда какая разница?
— Громадная! Ты начала с Меньшиковой, значит, хотела спросить: не станешь ли такой? Так вот, не станешь. Дело ведь не в коротком приступе, дело в том, что от шизофрении постепенно деградирует личность, а приступы при ревматическом психозе приходят бесследно. Поняла?
— Поняла.
— Вот и молодец. И не мучайся глупыми страхами.
Какое громадное облегчение! И какая прекрасная жизнь впереди. Прекрасная жизнь, которую не смогут омрачить никакие мелкие неприятности: ни проваленные экзамены, ни семейные ссоры Она должна быть благодарна больнице, благодарна пережитым страхам, потому что поняла то, чего обычно не понимают в молодости: главное счастье — здоровье, пока оно есть, ничтожны все неприятности!
Но они же сидят вдвоем! Они как бы в запущенном парке! О чем она может с ним говорить? Она же совсем глупенькая рядом с ним! Надо скорее что-то придумать, чтобы не закончилось быстро их свидание!
— А это, наверное, замечательно — быть врачом? Если бы я раньше знала, я бы поступила в медицинский, а не в мой технический вуз.
— У всех специальностей свои достоинства.
— Нет, с врачами никого не сравнить. А уж тем более, с психиатрами. Это, наверное, самое интересное на свете! Недаром же говорят, что сумасшествие чем-то сродни гениальности.
— Если бы так, самое интересное было бы лежать у нас. Но не тебе об этом говорить, ты-то посмотрела на наших! Так кто из них сродни гению? Либих или Пугачева? Или твоя Меньшикова?
— Нет, они-то, конечно, нет.
— Вот именно. А насчет гениальности говорят те, кто не был у нас и не видел. Или распространяются психопаты, которые полежали когда-нибудь после своей выходки, и ничего другого в подтверждение своей гениальности предъявить не могут.
— А Врубель?
— Талантливые люди тоже могут заболеть. Но не потому они таланты, что больны. Мусоргский кончил алкоголизмом, но не от алкоголизма он написал «Бориса Годунова», а вопреки.
— Но ведь часто заболевают от несчастий, от гонений, особенно чувствительные люди. Может быть, и Врубель. Ну и король Лир, Офелия, Мельник.
— Вот уж нет! Литературные сумасшедшие не имеют к нашим больным никакого отношения. В литературе сумасшествие — литературный прием, способ доказать читателю силу страстей, огромность обрушившегося несчастья. Говоря нашим жаргоном, у литературных сумасшедших почти всегда реактивный психоз. А на самом деле реактивные психозы очень редки, а многие ученые вообще считают, что это всегда начало шизофрении. Литература смягчает действительность, делает ее более разумной и доброй, чем она на самом деле: испытал потрясение — заболел; подразумевается: не будет потрясения — не заболеешь. А жизнь куда более жестока. Сколько у нас таких: просто так, вдруг, без причины — и страшная болезнь. Лучше всего это выразила литература античная — рок! Если ты отмечен роком, он тебя настигает!.. Тебе-то я все это говорю, потому что у тебя не рок, а ревматизм. Ну и чтобы не забивала голову литературными глупостями.
Какой он умный! Но не зазнается, все ей объясняет. А Вера, хотя и небольшой у нее опыт, все же знала, что мужчины охотно говорят о разных умных вещах с теми женщинами, которые им нравятся. Распускают хвост, как павлины. Но и Виталий немного распустил перед нею хвост? Как замечательно!
— А я видела «Гамлета», когда к нам приезжал английский театр. Какой-то знаменитый артист играл.
— Пол Скофилд.
— Ой, правильно! Вы все знаете! Только жалко, мне всего четырнадцать лет было. Приехал бы попозже. А вы тоже ходили?
Вот это пошел привычный разговор, когда важно не то что говорится, а как. И он не торопится уходить, хотя медицинская часть разговора явно кончилась.
Рак души не поселился в ней, и, значит, продолжается жизнь, значит, можно влюбляться. Да, кажется, и уже…
Веру так отвлекли счастливые переживания, что она чуть не забыла! А ведь это, наверное, очень важно для Виталия!
— А вы знаете, Меньшикова хочет зарезаться. Она и меня подговаривала. Говорила, что знает, где достать бритву.
Слова эти «рак души» Вера не решилась произнести вслух, хотя для нее самой этой угрозы больше не существовало. А Виталий не стал спрашивать, почему Меньшикова хочет зарезаться, значит, ему и так ясно, почему. По его лицу Вера поняла, что она сообщила важную новость, что он ей благодарен. Да он и прямо сказал:
— Спасибо. Ты молодец, что сказала.
Вот и он ей благодарен, вот и она может ему помочь! Значит, она не никчемная глупая девчонка! Она может быть ему помощницей! Правда, она Скоро выписывается, но Вера почему-то уверилась, что они будут видеться и после ее выписки. Может быть, сначала он будет навещать ее как врач. Сначала…
Если бы он еще и обнял ее за плечи — почти по-дружески. Но нет, не обнял.
Если бы еще и Меньшикова совершила суицид — сразу после случая с Бородулиной, сразу после побега Пугачевой! — тогда хоть сразу уходи с Пряжки! А так — спасибо Вере! — несостоявшаяся попытка Меньшиковой показала, что он все-таки неплохой врач: проявил должную бдительность, вовремя выявил опасные тенденции у своей больной. В тюфяке у Меньшиковой нашли обломок бритвы, Меньшикова целой и невредимой вернулась в надзорную палату. Обо всем этом Капитолина красочно рассказала на заседании ЛКК, на котором разбирали Виталия. К тому же как раз накануне пришла телеграмма от Лиды Пугачевой: «ПРИВЕТ ИЗ СОЧИ ПОГОДА ХОРОШАЯ ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА ВСЕХ ОБНИМАЮ ЦЕЛУЮ ВАША ЛИДА».
— Что наша — это точно, — сказала Капитолина, — погуляет там, отдохнет, да к нам и вернется. Ведь правда? Правда!
И в результате все обошлось неожиданно благополучно. Мендельсон, председательница комиссии, почти защищала Виталия, сказала между прочим:
— Конечно, идеально было бы никогда не ошибаться. Но, увы, все иногда ошибаются, в том числе и врачи, в том числе и психиатры. Но ошибки бывают разные. Самая унылая ошибка, за которую редко наказывают, но которая как раз свидетельствует о профессиональном несоответствии, это ошибка от нерешительности, от перестраховки, от нелюбви к больным. А такая ошибка, как у Виталия Сергеевича, ошибка от смелости, от доверия к больному — это как раз лучшая разновидность ошибки. И если Капитолина Харитоновна недовольна работой доктора Капустина, я с удовольствием возьму его к себе в отделение.
— Я довольна! — поспешно сказала Капитолина и тут-то рассказала свежее происшествие с Меньшиковой.
Конечно, Игорь Борисович всласть позанудствовал и о том, что нужно более вдумчиво решать эти вопросы, и о том, что недосмотр персонала, не уследившего за Пугачевой, не снимает ответственности с лечащего врача, ну и обо всем остальном. По и он закончил тем, что считает возможным ограничиться этим разбором и устным замечанием, тем более, что только что происшедший случай с больной Меньшиковой показывает, что Виталий Сергеевич уже и сам сделал необходимые выводы…
Олимпиада Прокофьевна сказала Виталию уже в коридоре после заседания:
— Я уж не хотела при всех, но вы тогда пришли ко мне по поводу Бородулиной слишком поспешно. Вы помните? Когда больная еще была совсем не обследована. Я как прочитала потом медсведения, у меня волосы дыбом! Могли ведь и меня втянуть, я бы вам поверила, проконсультировала, отменила бы надзор, а она? Ой, Виталий Сергеевич, не застали вы меня молодой и строгой! Меня ведь когда-то врачи прозвали Прекрасной Мегерой, не слышали?
Виталий преувеличенно покаянно потупился.
— Да, так что все обошлось благополучно.
После заседания пошли в обход.
У двери на этот раз вместе с Ириной Федоровной дежурила Костина.
— Здравствуйте, Виталий Сергеевич! А мне вчера последний раз инсулин сделали!
— Знаю-знаю. Поздравляю.
— А теперь вы меня скоро выпишете?
— Конечно, Корделия Никифоровна, Ну а вы-то как теперь, сердитесь на нас за то, что вас лечили?
— Нет. Была я действительно больна, — неохотно сказала Костина.
— А в чем это проявлялось, как вы сами считаете?
— Нервная была, спала плохо, родителям грубила.
— И все?
— Ну еще, будто отцу смерти желала.
— Просто желали? А что насчет формулы смерти, которую вы выводили?
— Нет, не выводила я, это вы неправильно поняли. Я говорила, что математическими формулами можно все описать. Весь язык можно передать формулами, любую фразу. Вводят же в машину в двоичной системе. Математика тем и опасна: я напишу что-нибудь формулами, а кто не знает математики, тот и не поймет. А может быть, я что-то опасное написала, как вот про смерть отца. Вот я это говорила, просто меня не совсем поняли.
Вот так. Ну что ж, обычное дело — попытка реально объяснить прошлый бред. Да, ремиссия получилась невысокого качества, нужно ждать скорого рецидива. Да уже и резонерствует, так что прогноз неважный.
