Но здесь-то? Если настоящая мать умерла в родах – то какие проблемы? Зачем было говорить ребенку, который не знал никакой другой семьи, зачем было говорить, что она – приемная мать, что настоящую мать звали Леночка, а отца и вовсе не было? И ездить на могилу Леночки. Леночка и мама, маразм.
Но «маразм» – это как «взбалмошная бабенка». Ничего не объясняет.
Дальше. Почему она не вышла замуж? По манерам она из богатых. Из давно богатых. Папа с мамой, дедушка с бабушкой. Какой-нибудь дедушка-академик, дача на Николиной Горе. Ну да, она же нигде не работает! Она романы читает и детей воспитывает.
Люба сказала именно так – «детей». Значит, второй ребенок у нее есть.
Зачем ей был нужен второй?
Ах, иметь свою кровиночку. Но почему она не вышла замуж, такая красивая и богатая? А если не замуж, то почему не завела ребенка по-простому, без банка спермы?
Ага.
Вот единственная зацепка: она боится, что муж или даже отец ребенка будет на что-то претендовать. Но на что?
Я-то ни на что не могу претендовать, я бумагу подписал, усмехнулся он.
Зазвонил мобильник. Это была его помощница.
– Да, Вика, да. Что новенького?
– Ничего. Вот только письмо. От “Wilson, Wilson and Wil-liamson”.
– Первый раз слышу. Что им надо?
– Вскрыть и прочесть?
– Давай, – сказал он, уселся поудобнее. – Эй, ты куда пропала? Что пишут?
– Ой, – сказала в трубке Вика. – Зачем вы мне велели вскрыть? Так неудобно…
– Я тебе абсолютно доверяю, – ледяным голосом проговорил Николай Петрович, и это значило: «сболтнешь лишнее – убью». – Ну, что им надо?!
– Ой, – вздохнула Вика. – В общем, фирма “Wilson, Wilson and Williamson” ведет ваше наследственное дело.
– Что?! Совсем сбрендили? – закричал Николай Петрович.
– В Вене на восемьдесят шестом году жизни скончался Михаэль Кошкин, – пискнула Вика.
the beginning of an affair. И никто не узнает
6. Кошкин дом
К удивлению Вики, Николай Петрович, приехав наутро в офис, не спросил про это письмо. Она сама ему напомнила.
– Ах, да, – сказал он. – Давайте сюда. Пишите, диктую:
«Поскольку, согласно общепринятым принципам наследственного права, бремя доказывания родства с наследодателем лежит на претендентах на наследство, причем господин Кошкин Н.П., будучи убежден в отсутствии родственных связей между ним и означенным Михаэлем Кошкиным, не будет предпринимать подразумеваемых действий, упомянутый вопрос прошу считать закрытым. Помощница господина Кошкина Н.П., магистр права Виктория Беляк».
А письмо он бросил в нижний ящик стола.
После обеда пришел Вася Малинин.
Вася был ветеран ГРУ, ему было сильно за шестьдесят, однако он требовал, чтоб именно так – Вася и на «ты». Поговорили.
– Хочу взглянуть на могилу Леночки, – сказал Николай Петрович. – Сделаешь?
– Вычислить по симкам, – сказал Вася, – поставить наружку, дождаться Пасхи? Дороговато. А симки у них, небось, анонимные. Ну-ка, где мой ноут… диктуй… ну вот! Я же говорил. Давай второй номер. Ох ты! А эта звонила из ресторана «Суп, второе и компот». Все разы с этого номера?
– Она только один раз звонила на мобильник, – сказал Николай Петрович.
– Откуда у нее твой номер?
– Она все время звонила в офис. Но перед встречей я продиктовал.
– С тобой только в разведку бегать, – вздохнул Вася.
– Дорого? А сколько? – спросил Николай Петрович.
– У тебя не хватит. Искать в Москве двух теток по приметам! Но ты не кисни. Поищем по кладбищам. По уборщикам. Богатые? Значит, платят за уход.
Через неделю Вася Малинин объявился.
– Вы будете смеяться, – сказал он, – но ваша сиротка лежит на Ваганьковском.
Могила была просто прелестная.
Кованая решетка. Ухоженный газон. Светлый мраморный памятник. Барельеф. Профиль красивый, но немного условный. Только одно слово: «Елене».
Николай Петрович попробовал открыть калитку, пошевелил замок. Дужка отскочила. Он зашел во внутрь, присел на скамейку. Кладбищенский покой овеял его. Солнце светило сквозь листья. Свистели птицы. Не верилось, что рядом Третье кольцо.
Он огляделся и вздрогнул.
Рядом был большой участок. Несколько памятников. «Статскiй СовBтникъ Инженер Макарiй Павловичъ Кошкинъ и супруга его Аделина Ивановна Кошкина-Витманъ». На соседнем: «академик Николай Макарович Кошкин». Рядом: «Александра Семеновна Кошкина». И еще «Кошкины Дмитрий Николаевич и Наталья Максимовна».
Николай Петрович достал мобильник и позвонил.
– Здравствуйте, Люба! Это Николай Петрович, мы недавно чай пили…
– Простите? – недоуменный юный голос.
– Я, как бы сказать, ну, мы с Екатериной Дмитриевной…
– А вы какой номер набираете? – удивилась девушка в трубке.
– Люба, – сказал Николай Петрович. – Жду тебя на Леночкиной могиле.
– А когда? – без паузы спросила она.
– Я сказал «жду». Значит, сейчас.
the beginning of an affair. Идентификация
7. Три буквы
Люба появилась довольно быстро, через полчаса.
– Живете, наверное, где-то рядом? – сказал он вместо «здравствуйте».
– Добрый день, – она протянула ему руку поверх кованой решетки. – Нет, просто была недалеко.
– Привет, – он пожал ей руку. – На машине?
– На метро. Я с Пушкинской. Две остановки и десять минут пешком.
– Люба, что такое ДНК?
– А вас это почему интересует? – насторожилась она.
– Так, – засмеялся он. – Вы знаете, что такое идентификация по ДНК?
– Знаю, – сказала она. – Ну, то есть слышала.
– Давайте сюда, – он открыл калитку, она зашла в ограду. – Мы прямо сейчас устроим небольшую идентификацию, – он взял ее за руку, она отдернулась. – Да не бойтесь! Белый день, полно народу.
И правда, люди шли по аллейкам; скрипела тележка уборщика; невдалеке какая-то женщина мыла гранитный памятник.
– Что надо делать? – сказала Люба.
– Нагнуться пониже, – сказал Николай Петрович. – Вот сюда.
Он зашел за памятник и отодвинул от его низа густую газонную траву.
– Глядите. Видите? Читайте вслух.
Там были небольшие выпуклые буквы: «ДНК».
– ДНК, – сказала она. – И что?
– А теперь смотрим сюда, – он показал на соседний памятник с именем Дмитрия Николаевича Кошкина. – Садимся и начинаем соображать.
– У вас есть сигареты? – спросила Люба.
– Не курю. И вам не советую трагически дымить. Это пошло.
– Я так и знала, – сказала Люба. – Подозревала, в смысле.
– Она была красивая, эта Леночка? – спросил он.
– Да. Мама говорит, что очень, – сказала она.
– А фотографии видели?
– Нет.
– А как Леночкина фамилия?
– Зуева. Или Колесникова, я забыла, – сказала Люба.
– Ничего себе разброс вариантов! Рабинович или Мобуту.
– Да хватит вам издеваться! – чуть не заплакала Люба. Она уселась на скамейку, расстегнула сумку, достала шоколадный батончик, развернула, откусила чуть ли не половину. – Простите, что не делюсь. Мне надо успокоиться.
– Бедная Люба, – обнял ее за плечо Николай Петрович. – Но я не виноват. Ваша мама первая начала.
Люба придвинулась к нему поближе и сказала:
– То есть профессор Кошкин, мой дедушка, соблазнил девчонку-гардеробщицу. Или она его, неважно. Она залетела. Он к ней сильно проникся. Всё это – на глазах своей дочери Кати, она учится тут же. Катя на его стороне. Раз она ухаживает за беременной Леночкой и везет ее в роддом. Леночка умирает, он заставляет Катю удочерить девочку, то есть меня. То есть я – мамина сестра на самом деле? Вы это хотите сказать?
– Вы это сами сказали, – усмехнулся Николай Петрович. – Это ваши выводы.
– А я спрашивала маму, почему у меня отчество тоже Дмитриевна, – вздохнула Люба, – а она говорила, что так часто бывает. Что незамужняя женщина дает приемному ребенку свое отчество. Если отца нет или светить неохота. Я знаю примеры, кстати!
– Я тоже, – сказал Николай Петрович.
– Значит, – Люба дожевала шоколад, – я на самом деле ее сестра. Класс.
– Нет! – вдруг раздалось сзади.
Они вздрогнули и обернулись. У ограды стояла Екатерина Дмитриевна.
– Нет! – повторила она. – Ты – моя родная дочь!
the beginning of an affair. Ранняя осень, старая дача
8. Детки в клетке
– Это я виновата, – сказала Люба в ответ на взгляд Николая Петровича. – Я тут же маме позвонила. Страшно же – на кладбище встречаться…
Николай Петрович промолчал. Он смотрел на Екатерину Дмитриевну. Он впервые видел ее при свете дня: когда они встречались в ресторане, там был полумрак. Она была очень хороша: большеглазая, с греческим носом, четкими губами. Длинная шея, гладкая прическа. Похожа на старинную камею. Или на профиль, выбитый на этой могиле.
Екатерина Дмитриевна зашла в ограду, села и похлопала ладонями по лавочке. Люба и Николай Петрович сели по бокам.
– Детки мои дорогие, – сказала она, обняв их за плечи.
