– Это саботаж.
– Да, саботаж. Я пыталась это дело саботировать. Я не хотела, чтобы все у нас пошло наперекосяк, после того как всего за несколько дней так хорошо наладилось. А я знала, что, как только ты здесь увязнешь, все испортится. И я оказалась права, верно ведь? – Она собрала своих кукол и вышла из комнаты. В тот вечер мы больше не разговаривали.
Через два дня у выхода из супермаркета я столкнулся с миссис Флетчер. В ее металлической тележке лежал пятидесятифунтовый мешок помидоров и с десяток литровых бутылок сливового сока.
– Ну, здравствуйте, незнакомец. Давно вас не видно. Много работаете?
– Здравствуйте, миссис Флетчер. Да, довольно много.
– Анна говорит, книга неплохо продвигается.
– Да-да, хорошо. – У меня в голове кружился миллион разных мыслей и не было желания попусту трепать с ней языками.
– Вам придется отослать Саксони отсюда, Том. Вы знаете?
Гавкнула собака, и я услышал, как завелась машина. Холодный воздух наполнился выхлопными газами.
Во мне всколыхнулись злоба и отчаяние и остановились где-то на уровне груди.
– Какая, черт возьми, разница – останется она или уедет? Господи всемогущий, кто бы зная, как мне надоели все эти чертовы приказы! Какая, к дьяволу, разница, уедет ли Саксони?
Ее улыбка погасла.
– Анна вам не сказала? – Гузи положила руку мне на плечо. – Она в самом деле ничего вам не сказала?
Тон ее голоса напугал меня.
– Нет, ничего. А что такое? Вы о чем? – Вокруг нас сновали люди и машины, как рыбки в аквариуме.
– Вы заметили?.. Нет, вы и не могли. Послушайте, Том, если я действительно расскажу вам об этом, то могу попасть в большую беду. Я не шучу. Все это очень опасно. Скажу только... – Она сделала вид, что перекладывает продукты в своей тележке. – Говорю вам: если Саксони не уедет отсюда, то заболеет. Так заболеет, что умрет. Это написано в дневниках. Так Маршалл охранял Гален от чужих.
– А как же я? Почему я тоже не заболею? Я ведь чужой.
– Вы биограф. Вы под защитой. Так написал Маршалл, И это уже не изменишь.
– Но ведь дневники больше не действуют, миссис Флетчер? То, что там написано, долгое время не сбывалось. Все разладилось.
– Нет, вы ошибаетесь, Том. С тех пор как вы начали писать, опять все сбывается, в том-то и дело, – Тыльной стороной руки она вытерла рот, – Том, сделайте так, чтобы она уехала. Послушайте меня. Даже если дневники врут и она не заболеет, Анна не хочет, чтобы Саксони была здесь. Об этом вы должны беспокоиться больше всего. Анна – сильная женщина, Том. Никогда не хитрите с ней. – Она поспешила прочь, и я слушал, как гремит ее железная тележка по асфальту автостоянки.
– У тебя найдется минутка?
Она резала сельдерей на деревянной дощечке, что я ей подарил.
– Том, у тебя какой-то больной вид. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да ну, Сакс, все нормально. Слушай, я не хочу больше тебя обманывать, хорошо? Я расскажу тебе, что думаю обо всем этом, без утайки, и тогда решай сама.
Она положила нож и отошла к раковине вымыть руки, потом вернулась к столу, вытирая их желтым полотенцем, которого я раньше не видел:
– Хорошо. Валяй.
– Сакс, ты для меня невероятно много значишь. Из всех, с кем я сталкивался, ты единственный человек, кто видит мир почти точно так же, как я. Раньше я никогда такого не испытывал.
– А как же Анна? Разве с ней не так?
– Нет, с ней совсем иначе. Мои отношения с ней совсем другие. Кажется, я примерно представляю, что будет, если мы с тобой останемся вместе.
Саксони медленно, аккуратно вытерла руки:
– А ты этого хочешь?
– Не знаю, Сакс. Наверное, хочу, но пока не знаю. В чем я уверен – это в том, что хочу закончить книгу. Удивительно, что в одно и то же время в моей жизни случились две настолько важные вещи. Жаль, конечно, что нельзя было иначе... И теперь я должен найти верный выход, хотя, вероятно, кончится все глупо и неправильно... Во всяком случае, пока я придумал вот что, если тебя это, конечно, устроит. Будь моя воля, я бы отправил тебя отсюда на какое-то время. Пока не закончу вчерне рукопись и не разберусь с Анной.
Саксони с ухмылкой бросила полотенце на стол:
– А что, если ты с ней так и не “разберешься”? А? Что тогда, Томас?
– Ты права, Сакс. Честное слово, не знаю, что тогда. Единственное, в чем я уверен, – что это паршивое решение. Ни тебе, ни мне не нравится, что сейчас происходит, и все эти тревоги, обиды, вся эта путаница... такой, блин, бардак! Я знаю, это моя вина. Я все понимаю, но придется действовать так, а то... – Я взял со стола полотенце и обернул свой кулак. Оно было еще влажным.
– А то что? И как придется действовать – дописывать книгу или ложиться в постель с Анной?
– Да, все так – и то и другое. Придется делать и то и другое, иначе...
Она встала. Взяла маленький кусочек сельдерея и положила в рот.
– Ты хочешь отправить меня подальше, чтобы закончить книгу и предположительно “разобраться” с Анной. Ты этого хочешь, да? Хорошо. Я уеду, Томас. Я поеду в Сент-Луис и подожду три месяца. Тебе придется дать мне денег, потому что у меня ничего не осталось. Но через три месяца я уберусь из Сент-Луиса куда глаза глядят. Приедешь ты или нет, а я уеду обязательно. – Она двинулась из комнаты, – Я в большом долгу перед тобой, Томас, но в этом деле ты проявил себя паскудно. Одна радость, что ты наконец смог хоть на что-то решиться.
В день, когда она уезжала, пошел снег. Я проснулся около семи и ошалело выглянул в окно. Солнце еще не встало, но достаточно рассвело, чтобы все окрасилось в голубовато-серые тона. Сообразив, что происходит, я так и не понял, радостно мне или грустно от того, что дорогу, возможно, занесло и Саксони не сможет уехать. Я прошаркал поближе к окну, чтобы лучше приглядеться, и заметил, сколько снега навалило на крыльцо. И он продолжал идти, но крупные снежинки падали медленно и вертикально, и мне вспомнилась примета, что, значит, снег скоро прекратится. Дом еще не выдал тайну снега – половицы под моими босыми ногами хранили тепло, и хотя на мне были только трусы и рубашка от пижамы, холода я не ощущал.
Снег. Мой отец терпеть не мог снега. Однажды ему пришлось снимать фильм зимой в Швейцарии, и от этого потрясения он так и не оправился. Отец любил зной и тропики. Бассейн у нас в саду подогревался градусов до трехсот. Отцовское представление о райском блаженстве было – тепловой удар в джунглях Амазонии.
На этот раз Саксони брала только саквояж; все остальное – заметки, куклы, ее книги – оставалось со мной в Галене. Она не говорила, чем думает заняться в Сент-Луисе, но меня обеспокоило, что она не упаковала марионеток и инструменты. Саквояж стоял на полу у окна. Босой ногой я сдвинул его на пару дюймов. Что-то будет через три месяца? Где-то буду я? А книга? А всё? Нет – галенцы будут в Галене, и Анна тоже.
Саксони еще спала, когда я стащил с кресла свои одежки и на цыпочках прошел в ванную одеться. Мне хотелось приготовить ей действительно хороший прощальный завтрак, и для такого случая я приберег сочный флоридский грейпфрут.
Сосиски, омлет со сметаной, свежий хлеб с отрубями и грейпфрут. Я извлек все компоненты из холодильника и выстроил, как солдатиков, на столе у плиты. Завтрак для Саксони. К полудню она, вероятно, уедет. Не будет больше волос в раковине, ссор из-за Анны, никаких Рокки и Буллвинкля по телевизору в четыре часа дня100. Так, стоп, хватит. Я начал готовить завтрак, как безумный шеф-повар, поскольку уже скучал по ней, а она ведь еще не встала с постели. Когда она вышла в кухню, на ней было надето то же, что и в первый день нашей встречи. Три сосиски я в итоге сжег.
Она попросила меня позвонить на автовокзал и узнать про автобус в Сент-Луис, не отменен ли рейс из-за снега. Я позвонил снизу, из прихожей, глядя через дверное окошко на сугробы. Снег прекратился.
– Снег кончился!
– Я вижу отсюда. Ты в восторге?
Я скривился и отбил каблуком несколько тактов.
– Галенский автовокзал слушает.
– Здравствуйте, да, гм, я хотел узнать, сегодня будет автобус на Сент-Луис в девять двадцать восемь?
– Чего ж не быть? – На другом конце провода отчаянно скрипели, как деревянный индеец у входа в табачную лавку.
– Ну, знаете, снег, и вообще...
– А цепи на колесах? Этот автобус ничто не остановит, приятель. Иногда он опаздывает – но никуда не денется.
В прихожую вошла Саксони с половинкой грейпфрута в одной руке и ложкой в другой. Зажав микрофон, я обрисовал ситуацию с автобусом. Саксони отворила входную дверь и выглянула на снег.
Я повесил трубку и не мог решить, то ли возвратиться в кухню, то ли подойти к Саксони и посмотреть, что она будет делать. Но струсил и все-таки вернулся на кухню.
Мой омлет был еще теплый, и я, положив сметаны на край тарелки, быстро с ним расправился.
– Сакс, ты завтрак доедать не собираешься? До Сент-Луиса долго ехать.
Она не ответила, и я решил, что лучше оставить ее в покое. Наливая кофе, я представил, как она ест у двери свой грейпфрут и глядит на последние снежные хлопья.
