Он встал и повел Молину сквозь темную, гулкую пустоту дома, через старинные сумрачные комнаты необычного вида и привел во внутренний дворик, почти целиком занятый массивным основанием дозорной башни.
— Если б можно было своими глазами увидеть минувшее! — сказал дон Федерико. — Как часто, должно быть, в прошлом обитатели этого дома должны были искать здесь спасения от зверей в образе человеческом!
Он толкнул ногой башенную дверь, и из темноты на них пахнуло безмолвием и гнилостью забытых столетий.
— На ваше счастье, в полицию из-за мизерного жалованья идут служить только отъявленные тупицы, — продолжал дон Федерико, — из башни ведет потайной ход, он тянется несколько сот метров и выходит наружу на обращенном к морю склоне вон того холма. В этом нет ничего особенного. Все старые замки имели потайные ходы. Раньше вход в туннель с того конца был замаскирован, теперь же в нем играют дети. Все так к нему привыкли, что совсем забыли о его существовании. Прямо под ним небольшая бухточка, и тут же на берегу полуразвалившийся сарай, и в нем моя лодка. Протекает она или нет, не знаю. В последний раз я рискнул довериться морским волнам год, а то и два назад. Может быть, она камнем пойдет ко дну, но, как бы то ни было, она в полном вашем распоряжении.
Молина ощупью вошел в башню.
— Сейчас ваши глаза привыкнут к темноте, и вы увидите крышку люка. Он открывается довольно легко. Когда вы туда войдете, я запру за вами дверь и брошу ключ в колодец.
Дон Федерико вынул из-за спины руку, протянул ее, и Молина почувствовал у себя в руке большой старинный пистолет.
— Он старый, но стреляет без осечки, — сказал Виланова. — Если не будет иного выхода, стреляйте в рот. Мне известен случай, когда один человек, стрелявший себе в висок, остался жив.
И он пошел прочь от башни, бормоча себе под нос:
— Гнилое место. Меня в эту дыру никакими палками не загонишь.
— А знаете, — сказал он немного погодя Марии, — люди должны иметь возможность умирать, как в кинофильмах — без унизительных подробностей, отсрочек и явных увечий… А теперь, с вашего позволения, я пойду и немного приведу себя в порядок, прежде чем впустить в дом наших друзей. Случай как-никак торжественный, и мне хотелось бы выглядеть как можно лучше.
— Ну что ж, — сказал полковник, — вряд ли можно назвать эту операцию успешной.
— Да, сеньор.
— Просто не верится, что этому человеку все-таки дали ускользнуть у нас между пальцами. Я не возлагаю вину на вас лично. Плохо руководили сверху. Слишком много нашлось охотников заниматься этим.
— Да, сеньор, — согласился Кальес.
— Да сядьте вы, бога ради. Просто уму непостижимо, что стало с полицейской службой. Не хвастаясь, скажу, что в те времена, когда начинал свою карьеру я, такого случиться не могло, даже если б нам пришлось искать беглеца во всей Сьерра-Неваде.
Обманщица-память услужливо подсунула полковнику героическую картину давно минувших дней, когда его еще радовали чины и ордена, и он увидел себя не скачущим даже, а летящим на боевом коне по голым, выбеленным солнцем горным перевалам. Полковник грустно вздохнул. Накануне он решил, что пора ему заканчивать свою поэму, и сейчас, когда труд был завершен, он не испытал ничего, кроме скуки и разочарования. Ритм, с которым он сжился, был нарушен, и мысли полковника беспокойно рассеивались.
Он подошел к окну, откуда открывался вид на Торре-дель-Мар, и немного утешился — при вечернем освещении деревушка походила на трогательную картинку, написанную заезжим художником-иностранцем. Внизу, во внутреннем дворике, тесно росли лимонные деревья, и выглядывавший из густой темной зелени плоды походили на только что народившиеся луны.
— Вам понятно, — сказал он, возвращаясь на свое место, — что старик Виланова делает из нас посмешище?
— Мне дали понять, сеньор, что он не отказывается сотрудничать.
— Сотрудничать? Слово-то какое! Пока что его показания под присягой заняли уже пятьдесят машинописных страниц. Мы не в силах заставить его замолчать. Вначале мы были склонны верить его показаниям, но потом он имел наглость заявить, что замешан в преступлении, совершенном на фосской электростанции. Это же означает, что нам придется это дело пересматривать. Я вас спрашиваю, лейтенант, можете ли вы представить себе его главарем какой-нибудь организации? Старый негодяй. Вы бы видели при этом выражение его глаз. Он постарается причинить нам как можно больше неприятностей. Между прочим, о Молине ничего нового не слышно?
— У одного типа по имени Гомес, он же Кабрера, владельца маленькой палатки на берегу, было обнаружено несколько досок от пропавшей лодки. Он показал, что нашел обломки лодки среди скал. — Кальес кое-что припомнил. — В этом месте, сеньор, не раз прибивало к берегу трупы. Наверно, их сносит течением.
— Но на этот раз трупа не оказалось?
— Гомес говорит, что трупа не находил, хотя сам он одет в то, что снимает с утопленников.
— А на него можно положиться?
— Нет, сеньор, он интеллектуал.
— Кто?
— Интеллектуал. Человек с очень темным прошлым. Первым делом, мы выяснили, он дезертировал из рядов националистов и перешел к красным. Он возглавлял у них один из отделов пропаганды.
Полковника передернуло.
— Все это время ему удавалось заметать следы, симулируя потерю памяти. Но мы его живо вылечили.
— Вы добились от него толку?
— Прямо скажу, за всю мою службу в полиции я не сталкивался с бо́льшим упорством.
— В общем, это как раз тот человек, который мог бы помочь Молине скрыться.
— Если бы он имел возможность, сеньор, уж конечно помог бы! Только все здешние говорят, что в таком месте обыкновенному пловцу не уплыть далеко.
«Большего обо всей этой загадочной истории мы, пожалуй, и не узнаем, — подумал полковник. — Потянули сорняк за стебель, он сломался у нас в руках, а корень остался в земле. Он даст первые ростки. Старик Виланова, который относится к своему аресту, как к забавной шутке, сидит в тюрьме, а его затаивший злобу сын сумел выбраться из страны, и в будущем от него еще можно ждать немало неприятностей».
— Угодно ли вам, сеньор, послушать отчет о состоянии текущих дел? — Голос Кальеса нарушил ход мыслей полковника, и он в знак согласия кивнул.
Монотонным, казенным голосом Кальес начал перечислять повседневные ущемления, ограничения в передвижении, штрафы за нелегальное владение имуществом и постоянный надзор, которому подвергались люди, сражавшиеся на стороне красных. Вынужденный прислушиваться, полковник пришел в крайнее раздражение.
«Друг мой, — так и хотелось ему сказать, — ведь ты же продукт коротенького отрезка нашей истории, который уже на исходе. Уясни себе это. Ты отстал от жизни. Сейчас нужны люди — и даже в полиции они нужны, — способные толковать испанские законы на испанский лад. Время осатаневших ищеек миновало. Хватит разговоров о красных, да и о фалангистах тоже. Неужели у нас как у нации недостанет величия признать, что, возможно, не правы были как те, так и другие?» Полковник поморщился.
— Чем это здесь так пахнет? Даже в носу щиплет.
Кальес удивленно вскинул глаза.
— Может, сеньор, это зотал, которым я велел мыть здесь полы? Деревня ведь насквозь провоняла рыбой.
Полковник достал носовой платок и вдохнул запах одеколона. Внезапно он принял решение.
— Возможно, вы удивитесь, узнав, что вас вскоре переведут в другое место.
Лейтенант глотнул, но продолжал смотреть в одну точку, чуть повыше головы полковника.
— Ну, так удивлены вы или нет?
— Да, сеньор.
— И не слишком огорчены?
— Нет, сеньор.
— Если вы думаете, что решение это каким-то образом связано с недавней неудачной операцией, смею вас заверить, что это не так. Дело в том, что полицейская служба теряет от того, что вы работаете среди людей, которых презираете. Это не эффективно.
— Вполне понимаю, сеньор.
«С ним обошлись несправедливо, — подумал полковник, — сделали из него козла отпущения, но ничего не попишешь».
— Может, у вас есть какие-нибудь пожелания относительно места вашей дальнейшей службы? — спросил он.
— Нет, сеньор, никаких.
— И сказать вы, видимо, тоже ничего не хотите?
Кальес собрался с духом.
— Хочу, сеньор. Я бы хотел просить вас об одном одолжении.
— Об одолжении, лейтенант? — Полковник почувствовал облегчение. — Разумеется, если я могу быть чем-либо полезен…
— Прошу прощения, сеньор, я бы хотел… Дело в том, что тут произошла одна неприятная история, и я подумал, может, сверху могли бы чем-нибудь помочь…
— Продолжайте, — сказал полковник.
— В этом деле замешан человек по имени Коста.
— Очень знакомое имя.
