Ознакомительная версия.
Вскоре тучи надо мной стали сгущаться. Как-то в очередной раз заехал Ч1. После ужина мы сыграли два блица в шахматы, которые он легко выиграл (как легко выигрывал у меня все партии в последнее время), он довольно потер руки, улыбнулся и почему-то осведомился о моем здоровье.
– Нормальное, – пожал я плечами. – Все в порядке, от пола жму около сотни, на перекладине подтягиваться стал. Сначала вообще не мог, а сейчас уже раз пятнадцать без напряжения. Времени по горло, заняться нечем, вот и качаюсь.
– Это хорошо, что следишь за собой, – порадовался Ч1 за меня. – Но мы у себя подумали и решили, что хорошо бы тебе обследоваться. – Я почувствовал, как холодный пот опять проступил по всему телу. И это от одного только слова «обследоваться». – Ты когда последний раз врачу показывался?
– Не помню, давно уже, – признался я.
– Видишь… А я раз в полгода проверяюсь, анализы сдаю. Профилактика, понимаешь ли. Тебе тоже необходимо. Мы за тебя беспокоимся, ты же наше достояние. Не всенародное даже, а всемирное. Нам беречь тебя необходимо.
Он старался казаться обычным – человечным, знакомым, привычным, но влажность уже тонкими струйками сбегала у меня по спине. Мне стало совершенно очевидно: песочные часы перевернули, и время неумолимо стало отсчитывать последние выделенные мне песчинки. На сколько могло растянуться их неизбежное, сыпучее движение? На дни, недели, может быть, два-три месяца? Я понял: мне надо сделать попытку… Сейчас или никогда.
– Послушай, – начал я. – Ты же знаешь, я абсолютно лоялен. Я верный, на меня можно положиться. В конце концов, у меня заслуги. Мы же соратники, много хорошего сделали вместе. – Он молчал. – Отпустил бы ты меня. А? Сколько я могу сидеть в клетке? Это же заточение, ты сам отлично понимаешь. Я здесь чахну. Отпусти, а?
Ч1 усмехнулся.
– Я бы отпустил, но сам посуди, какие у тебя варианты? Ты ведь абсолютная ценность для любой половой коалиции. Не мы, так кто-то другой тебя тут же упечет, заставит петь их песню, плясать под их дудку. Ты – «Отец-Идентификатор», самый известный и почитаемый человек в мире. Да без нашей поддержки ты, Вань, и дня не продержишься, тебя сразу кто-нибудь в оборот возьмет. И представь, что они с тобой сделают, если ты откажешься их поддержать. – Он развел руками. – У тебя иного нет выхода, если мы тебя за ограду выпустим, ты обречен. Сам виноват, засветился ты по полной. А теперь уже поздно, теперь ничего не сделаешь.
– Но я же хотел, чтобы все счастливыми стали, – попытался оправдаться я.
– Благими намерениями сам знаешь, куда дорога вымощена, – снова улыбнулся Ч1.
– А если косметическую операцию сделать? Если изменить внешность настолько, чтобы узнать не смогли? – почти взмолился я.
Он задумался. На секунду мне показалось, что я заронил в его душе сомнение. Показалось, что сейчас он поднимет на меня свои голубые глаза, легко, жизнерадостно рассмеется и согласится. Но он не рассмеялся… лишь усмехнулся.
– И что ты будешь делать тогда? В Испании окажешься или в Мали? Станешь еще одним Коменданте Гэ? И поднимешь за собой всяких троглодитов и прочих угнетенных. Нет, по мне, лучше сиди здесь, и нам спокойнее, и тебе самому. Пойми, ты теперь перед собой не отвечаешь, ты перед всем человечеством отвечаешь. – Он снова обвел взглядом комнату. – И чем тебе здесь не живется? Чем ты недоволен? Другие бы мечтали о такой жизни.
Я понял, что у меня не получится уговорить его, вздохнул:
– Да какая это жизнь без свободы?
– Ладно, не хандри. – Он потрепал меня дружески по плечу. – У тебя же творческой свободы полно. Ты прежде сочинительством занимался. Вот и пиши, возвращайся к своим корням, к истокам. Порадуй себя, да и заодно весь мир талантом. Представляешь, каким тиражом новая книга разойдется? Миллиардным. Роллинг с ее Поттером и не снилось.
Я помолчал и кивнул. А что мне оставалось, в том, что он говорил, был хоть и извращенный, но смысл.
– И давай о здоровье не забывать. Искусство искусством, а здоровьем пренебрегать ни к чему. Когда к тебе врача прислать?
– Недели через три-четыре, – попытался я оттянуть время. Спешки ведь нет. Месячишко можно подождать.
Он снова задумался, затем улыбнулся:
– Месячишко, наверное, можно. Но не больше. Больше не смогу. Ты давай, готовься к обследованию. Со здоровьем, как известно, не шутят. Надо будет провести полное, всестороннее обследование.
Мы распрощались. Он ушел, а я еще часа два пролежал на диване, думал. Ясно было, что так называемое «медицинское обследование» ни к чему хорошему не приведет. Да и вообще, ни к чему больше не приведет. Потому что – тупик. Тупик, в который они загоняют мою жизнь.
И вправду, для чего я им? Для чего эти хлопоты со мной, расходы, постоянная опасность, что я вольно или невольно присоединюсь к оппозиционерам? Намного проще меня ликвидировать и, таким образом, увековечить в качестве верного друга и соратника. В истории тьма подобных примеров.
Итак, они решили со мной покончить, размышлял я. Но это если ничего не предпринимать. А что я могу предпринять?
Над этим я и думал, лежа на диване. Так на диване и заснул – последнее время я часто на нем засыпал.
Утром следующего дня я заперся в кабинете, включил лэптоп и начал писать книгу.
Тема была простая: параллельный мир и параллельное время. Ведь что такое время? Совершенно не определенное для науки физическое понятие. Некоторые ученые (Эйнштейн, например, и прочие) считают, что время – это еще один вид пространства, только иначе организованное. Например, его можно представить как пространство, свернутое в трубочку. Поэтому оно становится цикличным и по нему невозможно двигаться в разные стороны, как в привычном для нас пространстве. А только вперед.
Но если кому-нибудь удалось бы развернуть эту трубочку, тогда по ее поверхности можно было бы скользить не только вперед, но и назад. Да и не только назад, а еще и влево, и вправо. Иными словами, двигаться по времени в любом направлении. А значит, появляется множество альтернативных пространств. Именно об этом я и собирался писать.
Мой главный герой обладал уникальным свойством: он видел трубочку, это свернутое время, он даже мог до него дотронуться, пощупать его. Точно так же, как мы видим трехмерное пространство – длину улицы с многоэтажными домами или долину с высокими горами у горизонта, или, например, море, вдали переходящее в небо. А раз есть возможность что-то видеть и ощущать, значит, появляется возможность это «что-то» преобразовать – можно вскопать долину, взорвать горы, провести сквозь них дорогу.
Вот моему герою и удалось чуть развернуть трубочку времени, не всю, конечно, лишь кусочек. Неожиданно выяснилось, что, в отличие от долины и от гор, время – величина индивидуальная, личностная, и оно не предназначено для всех в равной, одинаковой степени. Иными словами, для каждого человека существует свое собственное время, своя собственная трубочка. И если удается ее развернуть, то по времени можно перемещаться. По своему собственному, только для тебя одного предназначенному времени.
В этом и заключалась основная идея книги. Я, конечно, снабдил ее литературной конвой – сюжетом, интригой, саспенсом, все как полагается, и героя подобрал замысловатого, неочевидного. Как наставлял меня в свое время Рейн, напичкал текст конфликтами – внутренними, личными, коллективными, разными.
Поразительно, но выяснилось, что я ужасно соскучился по своей работе. Выяснилось, что сидеть и писать, уходить в создаваемый мир, в котором ты одновременно и бог (так как ты мир создаешь), и раб (так как полностью зависишь от него) – и есть самое волнующее, самое радостное ощущение, приводящее к восторгу. Во всяком случае, меня.
В какой-то момент я понял, что все то ненужное, мелочное, ни к чему не приводящее, что произошло со мной за годы многополья, – это чья-то чужая, злая шутка, тоже своего рода сюжет, в который я неудачным образом угодил. Но как влюбленный «улетает» во время любви, тая и растворяясь в глубоком энергазме, так и я сейчас «улетал» от своей работы, тоже попадая в своего рода энергазм. Но в данном случае в энергазм творческий. Ведь еще Фрейд писал о сублимации (переходе) сексуальной энергетики в творческую и наоборот.
Я не выходил из кабинета ни днем, ни ночью – хорошо, что в нем находились туалет с ванной. Поднос с едой мне оставляли у двери, и я, убедившись, что за дверью никто не прячется, быстренько поднос забирал, оставляя взамен грязную посуду от предыдущей кормежки. Я даже к Ч1 не выходил, когда он приезжал, я даже думать о нем перестал, как перестал думать об оставшемся мне для жизни месяце, как перестал думать о реальности вообще.
Так продолжалось… Я точно не знаю, как долго это продолжалось – три недели, четыре, шесть, я потерял счет времени, я даже не очень отличал день от ночи, солнечный свет лишь едва пробивался через плотные шторы. Я оброс волосами, щетиной, ногтями, я наверняка выглядел пугающим сейчас, не причастным к реальному миру. А зачем мне реальный мир, когда взамен у меня появился мир собственный, единоличный, принадлежащий лишь мне, в котором мне только и хотелось жить.
Ознакомительная версия.
