Наташе предлагают сесть за стол, но она, расточая улыбки, отводит Анну в конец зала, где усаживает ее и, сев сама, говорит:
– Как ты можешь так жить?
– Я живу так, как мне хочется.
– Тебе хочется быть жалкой статисткой в Большом театре? Даже не статисткой, те хотя бы в хоре поют, а ты… Я смотрела на тебя – замазанная краской статуя. Сорок минут стоять истуканом, не двигаться – это же с ума сойти можно. Галахов хочет помочь тебе… А ты отказываешься. Почему?
– Мне ничего не надо. Мне очень хорошо.
– Дальше своего носа ничего не видишь.
Анна неожиданно взорвалась:
– А ты, Наташа, дальше жопы своей не видишь…
– Ну, блядь, ты даешь!
– Что надо тебе и твоему генералу?
– Галахову нужна ты…
– Скажи ему, пусть он свой генеральский хер натрет перцем и…
– Осторожно, милая.
Эрвин ищет глазами Анну.
Замечает ее в глубине ресторанного зала, за маленьким кругленьким столиком под пальмой.
Анна и Наташа, две красивые и изящные женщины с лисьими накидками на плечах, о чем-то тихо беседуют.
– Не забывай, что он генерал НКВД…
– Я пошла, меня ждет Эрвин…
– Садись, я еще не все сказала. Ты помнишь свой срок… За убийство… Когда-нибудь думала, почему его сократили…
– Почему?
– Галахов…
– И что теперь?
– Теперь ты ему должна, и он хочет натереть хер перцем и драть тебя, где и когда ему пожелается… Долг платежом красен…
– Понятно. Это все?
– Все.
– Привет генералу! Я пошла! – Анна поднялась. Отошла от пальмы, но тут же вернулась: – Скажи, а у генерала что, проблема с девочками? Что это я ему так желанна?
– Не знаю, я тоже не понимаю. Девочек у него тьма, но он тебя с того дня, когда мы голенькие… любит, что ли?!
Анна молча слушает Наташу, потом поворачивается и идет через весь зал к своему столу. Садится, берет руку Эрвина и держит ее, не отпуская. Девочка Берта, которой оркестрант дал барабанные палочки, бьет по барабану, издавая беспорядочные звуки.
Большой театр. Идет опера «Богема».
Декорации Латинского квартала Парижа девятнадцатого века. Идет снег. Холодная ночь. В кафе ссорятся Марсель и Мюзетта. Статисты гремят стульями и топают ногами, изображая скандал. Среди статистов – Анна. Она переворачивает стол, бьет стулом об пол.
Марсель и Мюзетта поют. Мюзетта выливает недопитое пиво на голову Марселя.
В этом хаосе кто-то берет Анну за руку:
– Вас ждут в правительственной ложе.
– Я играю.
– Кончится эта сцена – поднимитесь наверх.
В правительственной ложе сидит в одиночестве генерал Галахов. Большое начальство сегодня не прибыло на спектакль.
Открывается дверь, входит Анна. Галахов молча делает ей знак: «Садись рядом». Анна садится в позолоченное кресло. Галахов молчит. Анна разглядывает сцену с непривычной точки.
– Если ты сегодня после спектакля поедешь со мной, взлетишь вверх! Очень высоко! Если нет – упадешь. Очень низко. Выбирай!
На сцене бедный поэт Рудольф переживает разлуку со своей нежной возлюбленной Мими. Галахов внимательно слушает грустную арию Рудольфа. Потом кладет руку во внутренний карман генеральского кителя, достает оттуда стручок красного перца. Рука застыла в воздухе. Кресло, где сидела Анна, пусто.
Утром Анна прощается с Эрвином. Она прижалась к нему.
– Анна, мне надо идти…
– Побудь еще секунду, дай пришью пуговицу. Смотри, она болтается…
Анна бежит в комнату, тут же выбегает и поддевает иголкой висящую на кителе пуговицу:
– Одну секунду…
Откусывает кусочек нитки, кладет ее на погон Эрвину:
– Это примета. Когда зашиваешь, надо ниточку повесить, чтобы невеста не сбежала… или жених.
Анна смеется. Ловко орудуя иголкой, она пришивает пуговицу.
– За работу надо платить! Поцелуями…
Эрвин целует Анну. Открывает дверь и выходит. Анна возвращается в комнату, слышит звонок, бежит открывать дверь. В дверях молодой лейтенант. Грызет яблоко. Улыбается, на груди висят два фотоаппарата.
– Привет, тетя.
– Вам кого?!
– Я тот самый фотограф, Филя…
– Не знаю Филю.
– Как? Вас не предупреждали, что придет фотограф Филя? Странно!
Лейтенант бесцеремонно входит в квартиру, осматривается, заходит в комнату.
– Где будете лежать с американцем, на кровати или на диване?
– Зачем вы пришли?
– Сфотографировать вас, когда вы будете трах-трах с американцем… Вам что, правда ничего не сказали? Странно!
– Уходите, пожалуйста.
– У меня, тетя, ваш адрес. Вы, тетя, наша, верно?! Работаете на нас, верно?! Мне надо несколько фотографий, как балуется америкашка с тобой в постельке. Чтобы взять его за что? За жопу! Называется это «компрометирующие материалы». Мешать я, тетя, не буду. Просверлю вот в этой стене дырочку и уйду, а вечером приду…
Анна взорвалась:
– Откуда ты такой идиот взялся?
Лейтенант невозмутимо постучал в стену, вышел в коридор:
– Откуда взялся? Оттуда, откуда и ты, тетя. Что, новенькая? Еще не ученая? Кто тут живет? – Лейтенант указал на дверь соседней комнаты.
– Никто. Убирайся, гадина, вон!
Лейтенант ударил Анну по лицу:
– Подбирай выражения, жидовка, и не ссорься со мной…
Лейтенант прикрыл дверь соседней комнаты и заперся там. Слышен его свист и звук сверла. Лейтенант вернулся в комнату. Посмотрел на дыру в стене. Остался доволен проделанной работой.
Аккуратно собрал в ладонь кусочки отбитой штукатурки.
– Я приду в шесть. Зайду туда, – он указывает на стенку, – и молчок. А ты не туши свет, когда трах-трах, ладно? Или поиграйся с ним утром, сейчас солнышко рано встает…
К дому Анны подъезжает черная машина. Из нее выходит Наташа. И в этот раз она с огромным букетом цветов. Входит в подъезд, поднимается в квартиру Анны.
– Сделают две-три фотографии, и все… Ничего страшного не произойдет. Я понимаю, когда ты… ну когда тебя ставят раком… неприятно, что фотографируют… Но что поделаешь, «холодная война»…
– Что за «холодная война»?
– В прошлый раз я сказала, что ты дальше своего носа ничего не видишь. Ты стала кричать на меня. А ведь действительно ты ничего не видишь. Война началась, американцы сейчас не друзья, а враги…
– Эрвин – враг?
– Ты знаешь, чем занимается Эрвин Кристофер? Он, как все американцы, как и президент Америки, думает, что СССР сегодня легко уничтожить…
– Так он не думает!
– Эрвин тебя любит, ласкает, но он не может ласкать и любить идею коммунизма…
– Значит…
– Он враг…
Наташа подходит к стене, смотрит на дыру:
– А это наша борьба…
– Какая борьба?
– Я не знаю Филю, но все девочки из «Метрополя» свободно позируют с нужными иностранцами…
– Но я не девочка из «Метрополя». Эрвин для меня не «нужный иностранец», он человек, которого я люблю, и я не могу для Фили, для НКВД позировать с Эрвином.
– Не для Фили и НКВД – для Родины!!!
– Срать я хотела на такую Родину! Слышишь?! Срать!
В московском кабинете консула США под американским флагом сидит пышнотелый, с явной одышкой человек в аккуратном черном костюме. Это консул США. Он перебирает бумаги на своем огромном столе. Напротив сидит Эрвин Кристофер.
– У нее очень плохие документы, – говорит консул. – Проститутка, профессиональная воровка, алкоголичка…
– Это информация НКВД.
– Я обязан был сделать запрос. Вот… в городе Хиве директора кинотеатра… Умарова, Шамиля Алимовича…
– Убила…
– Кирпичом…
– Я ее люблю, и она будет моей женой…
Консул после долгой паузы произносит:
– Кристофер, я знал, что ты увлекся коммунизмом. Я смотрел на тебя и думал: наивный, со временем поумнеет, разберется что к чему. Но увозить в Америку убийцу!!!
Консул молча перебирает бумаги.
– Единственно, что у нее хорошее, – имя… Анна Шагал. Я собираю картины этого художника. Здесь, в России, попадаются от случая к случаю… за бесценок… Она не родственница?
– Не родственница.
– Жаль…
В маленьком кинозале московского кинотеатра сидят Эрвин и Анна. Анна прижалась к Эрвину, целует его в темноте. Эрвин кладет руку на плечо Анны и крепко прижимает к себе.
Они смотрят на экран, где под звуки парадного марша на Мавзолей Ленина поднимается товарищ Сталин. Сталин ласково улыбается, машет рукой десяткам тысяч демонстрантов на Красной площади в день Первого мая. Толпа ревет от восторга. Тянет тысячи рук в сторону вождей.
Анна целует Эрвина:
– Эрвин, я выйду на минутку.
– Куда? Тебе что, нехорошо?
– Нет, хорошо. Я сейчас вернусь.
– Что с тобой?
– Я, кажется, беременна.
– Беременна?
– Да. Американский беби во мне поселился и мучает… Я сейчас, Эрвин.
Анна встает.
– Я с тобой.
– Не надо.
Анна проходит по ряду. Зрителей немного. Она легко выбирается меж узких рядов стульев. Оглядывается на Эрвина, улыбается ему и выходит из зала. Сталин произносит речь с трибуны Мавзолея. Анна не возвращается.
