ОНА: То есть у атеиста тоже есть моральные устои?
ОН: Почему бы и нет, если он честный человек?
ОНА: И в жизни вы поступаете согласно своим убеждениям?
ОН: Во всяком случае, стараюсь — как многие из нас.
ОНА: Вы не насилуете, не убиваете, не грабите?
ОН: Разве что изредка.
ОНА: Но почему в таком случае вы не приемлете религию?
ОН: Это пройденный этап. Юношей я готовился принять сан, я чуть было не стал иезуитом. Но понял, что религия — как брак: кое-кому дарит радость, большинству же — одни несчастья. Некоторые верующие действительно творят добро, но они творили бы его и без помощи церкви. Для других религия — лишь способ договориться с дьяволом.
ОНА: Значит, философ — неудавшийся священник?
ОН: Вы можете считать меня священником вне религии, пророком без миссии, мыслителем без системы.
ОНА: Ну тогда от вас будет мало толку.
ОН: Мой рабочий инструмент — мысль. А мыслящий человек — это тот, кто задает вопросы. Я желал бы прославиться своими вопросами, а не ответами на них. Быть возносимым за то, что заставляю людей задуматься, а не за то, что указываю им, как думать.
ОНА: Тщеславие, мсье Библиотекарь? Вы хотите признания?
ОН: Да. Как и короли. Иначе зачем они создают армии, строят города и возводят себе памятники?
ОНА: Итак, вы задаете вопросы? Что же это за вопросы?
ОН: Я живу, мечтая с широко открытыми глазами. Я спрашиваю себя, как появились мы в этом мире? Можно ли познать вселенную, познав самого себя? Как достичь прогресса и процветания человечества, свободы и счастья? Как освободить людей от лжи, суеверий и деспотизма?
ОНА: Вот как! Но если вы добьетесь успеха, не захотят ли свободные люди избавиться от монархов, которым вы набиваетесь в советчики?
ОН: Образованным, просвещенным гражданам в первую очередь необходимы сильные вожди, которые помогут им открыть то благородное и разумное, что заложено во всяком человеке.
ОНА смотрит на него.
ОНА: Начинаю сомневаться, что вы хорошо знаете жизнь, мсье Философ. Могу показать вам сколько угодно людей, которые родились и умрут законченными негодяями.
ОН: Они просто недостаточно образованны, Ваше Величество.
ОНА: Могу показать вам высокообразованных негодяев. Могу предъявить отъявленных головорезов с докторскими степенями из Тюбингена.
ОН: Эти люди учились ради степени, а не во имя разума. Они не настоящие мыслители, мадам.
ОНА: По правде сказать, я сомневаюсь в разумности мыслителей.
ОН: Разделяю ваши сомнения. Даже самый просвещенный человек совершает дикие и корыстные поступки, потому что в нас говорит не только разум, но и страсти. И все же лучше иметь разум, чем обходиться без него.
ОНА: Вы признаете, что природа человека противоречива.
ОН: Я признаю, что в человеке есть и животное начало. Он обуреваем фантазиями, безумием, эротическими наваждениями, злыми умыслами. Его мучает зависть, он исходит от злобы, им владеет похоть.
ОНА: Стало быть, разум может в любой момент покинуть, предать, обмануть нас? Я более не уверена, что нуждаюсь в обществе мудреца и мыслителя.
ОН: Это ваше право. Но без этого вы всего лишь несмышленый ребенок.
ПРИДВОРНЫЕ пересмеиваются.
ОНА: А если я довольна и ничего лучшего не желаю?
ОН: Рано или поздно страсти лишат вас покоя, а удовольствия прискучат. Животные инстинкты, а не осмысленные соображения будут руководить вашими поступками. Вы станете надменны и жестоки и никогда не подниметесь до истинной мудрости и даруемой ею безмятежности.
ПРИДВОРНЫЕ замирают, уставившись на него.
ОНА: Неужели, сэр?
ОН: Путь знания — нелегкий путь. Кто-то проходит совсем чуть-чуть, кто-то устремляется вдаль. Но чем короче дорога, тем ближе конец.
ОНА: Мне кажется, вы весь мир готовы превратить в энциклопедию. А всех его жителей уподобить Дени Дидро.
ОН: Думаю, вреда это не причинило бы.
ОНА: На сегодня довольно. Меня ждут турецкие послы. Не хочу, чтобы они застали меня за беседой с философом.
ОН: Ни в коем случае, мадам, это чересчур миролюбивое занятие.
ОН встает, целует ее руку, поворачивается к двери.
ОНА: Но завтра в это же время мы продолжим нашу увлекательную и поучительную беседу, мсье Мыслитель?
ОН: Не премину явиться. Удачного дня, Ваше Высочайшее Императорское…
ОН скрывается за дверью.
Конец первого дняПоверить не могу. Опять я осрамился. Прямо беда. Свою ошибку я осознал, как только закончил… не буду уточнять, что именно, но по вкусу это самое не пришлось никому. Я оглядываю сидящих за столом. Бу, мрачнейший из профессоров, хранит зловещее молчание. Снежная Королева Альма совсем замерзла, просто заледенела. Агнес Фалькман меряет меня возмущенным взглядом. Свена Сонненберга так клонит в сон, что он только что со стула не падает. Андерс Мандерс смотрит на меня со скрытой дипломатичной насмешкой, а Жак-Поль Версо опустил голову и перелистывает собственные записи: он следующий. Похоже, только шведская дива и Ларс Пирсон получили кое-какое удовольствие от моего… не знаю, как это назвать.
Постучав по столу, Бу наконец выносит свой вердикт.
— Nej, nej, сожалею, но мы в Швеции иначе представляем себе выступление на научной конференции.
— В самом деле?
— Это слишком по-английски. Слишком легковесно.
— Никакой теории, — подключается Альма.
— Не основано на фундаментальных исследованиях.
— В Швеции на научных конференциях не рассказывают байки и не травят анекдоты, — продолжает Альма.
— И потом, — это уже Агнес Фалькман, — наш фант предполагает написание докладов, которые в дальнейшем будут опубликованы в соответствующих журналах.
— А мне понравилось, — подает дружественную реплику Биргитта. — Из этого может получиться неплохое оперное либретто.
— Но, мадам Линдхорст, цель нашей поездки не опера, пусть даже и неплохая, — парирует Альма. — Уже десять часов утра, а у нас до сих пор нет предмета для дискуссии. Собственно, даже критиковать нечего. Это… это просто занимательная историйка.
В дверь стучат. И входит Татьяна. Она успела переодеться, по-прежнему нарядна, опять в белом форменном платьице, с маленькой белой ленточкой в волосах. Щеки пылают румянцем, сама она сияет и, сияя, несет поднос с чашками и кофейником. Татьяна подходит к столу, составляет чашки с подноса, а я замечаю, какой многозначительный взгляд бросает она на Жак-Поля Версо. А он поднимает глаза и улыбается в ответ. Потом мне приходит в голову, что Агнес Фалькман довольно-таки романтично поглядывает на Свена Сонненберга, который проснулся от запаха кофе. Сам я смотрю на Биргитту в надежде, что она посмотрит на меня, но, если не ошибаюсь, ее заинтересовал бородатый Ларс Пирсон. Словом, химическая реакция пошла, рано или поздно это случается на всех конференциях.
Но Бу Лунеберг пока что в реакции не вступает. Он решительно стучит по столу карандашом.
— Прошу вас придерживаться программы, — заявляет он. — Профессор Версо, не сомневаюсь, что вы сейчас выведете нас из тупика на торную академическую дорогу. Вы, конечно, подготовили доклад?
— Конечно, — покладисто соглашается Версо. — Пришлось прокорпеть всю ночь, — добавляет он и — или мне показалось? — подмигивает Татьяне.
— Что ж, похвально, — одобряет Бу.
— Вот он, — Версо достает из папки листки бумаги. — Будьте любезны, Бу, раздайте всем ксерокопии.
И Бу раздает всем копии доклада, озаглавленного «То, что нужно знать: что такое Разум в наши дни».
Странно. Я не удержался и подметил, что в верхнем углу моей копии меленькими буквами пропечатано: Торонто, 3 мая 1990 года.
— Итак, профессор Версо, будьте любезны, займите место докладчика, — благосклонно предлагает Бу.
Версо меняется со мной местами и — ют интересно! — смотрит с любопытством и усмехается. Татьяна поставила на стол кофейник и удалилась с милой улыбкой. Версо стучит по столу, предлагая паломникам заслушать то, что мог бы предложить им и я, если бы провел ночь должным образом, а именно первый настоящий доклад проекта «Дидро».
День второйОН заходит в своем черном костюме. Похоже, его появление удивляет бритолицых БОЯР, ПРИДВОРНЫХ в панталонах, взъерошенных ГОРНИЧНЫХ, ГУСАР в париках, МОНАХОВ в черных рясах, которые свободно бродят туда-сюда по покоям императрицы. Стул ждет его. ОНА, опоясанная орденской лентой, стоит у окна.
ОН: Ваше Великодушное и Благородное…
ОНА: Пощадите, Дидро! Как сегодня ваша спина?
