— Смотри, как она брыкается! — насмешливо, с гнусавой издевкой удивился первый. — Мы с ней по-хорошему хотим, без бузы, без крика. Чтобы никто даже и не слышал и не видел, а она брыкаться вздумала! — Он все ближе подходил к ней, готовый вот-вот наброситься. — Напрасно ломаешься, мамзелька. Видишь, личико у тебя чистенькое, красивенькое! Мы от тебя ничего не требуем, только чтобы по-доброму… А то ведь и портретик твой попортить можно! Видишь, и лес молчит, и луна спряталась — без свидетелей!..
«Что делать? — испуганно метнулись, шарахнулись мысли. — Драться? — не справиться… Убежать? — догонят». Все равно будет защищаться — руками, ногами, зубами!.. И для самой себя неожиданно, резким коротким движением сбросив с ног туфли лодочки, рванулась бежать.
В ушах засвистело, упругий ветер бил в лицо, перехватывал дыхание, горели исколотые ступни ног, все это неважно, лишь бы скорей, скорей!..
Бегать Таня умела, когда-то среди девчат первые места брала, но и парни не отставали.
Один уже почти догнал ее, уцепился за плащ, рванул к себе. Таня выпустила плащ и бородатый, запутавшись, плюхнулся со всего размаха.
Таня оторвалась от преследователей, обрадованно хватила пересохшими губами побольше воздуха и вдруг споткнулась о корягу. Упав, ощутила такую боль в ноге, что не смогла пошевелиться.
На нее навалились, прижали к земле. И тогда, обдирая ногтями лицо насильника, укусив зажимающую ей рот руку, Таня закричала. Закричала так, что самой показалось, будто кричит, взывая о помощи, кто-то другой. И, теряя сознание, успела заметить, ощутить, как по ним — слепя и отпуская — полоснул желтый сноп автомобильных фар…
Выскочив из «Волги», мужчина и женщина услышали, как трещат, гнутся кусты под чьими-то трусливыми скачущими шагами, замерли над распростертой, у самой дороги, девушкой. Лицо ее было окровавлено, одна нога подвернута, но пострадавшая была жива, прерывисто дышала. Неподалеку валялся плащ, в кармане его нашли паспорт — минуту-другую спустя «Волга» мчалась к Атямару.
В суете, в спешке врачи забыли даже спросить, кто ж эти люди, что доставили пострадавшую в больницу.
Таня открыла глаза и не поняла, где она: белый потолок, белая стена, сидящая у изголовья молодая девушка в белом халате. «В больнице», — догадалась Таня.
Разом все вспомнив, Таня заплакала. Заплакала тихонько, горько, уткнувшись лицом в подушку.
— Ну что ты, что ты! — ласково сказала сестра. — Все хорошо, сейчас я тебе капелек дам…
Она дотронулась до ее плеча, подавая стаканчик. Таня, задрожав, рывком подняла голову, глаза ее расширились от ужаса: опять светила луна, бородатый парень, оскалясь, тянул к ней руки. Таня пронзительно вскрикнула, потеряла сознание…
Вечером, когда она окончательно пришла в себя, дежурный врач привел в палату мать и Полю. Мать, поначалу, в полный голос заплакала-запричитала; потом, убедившись, что с дочерью ничего страшного не случилось, простодушно принялась хвалить-нахваливать здешних докторов — какие они обходительные да уважительные; заодно уж, благодарно, помянула и Колю Петляйкина: сам за ними заехал, сам их сюда привез, сам у Радичевой свою прежнюю легковушку попросил. Что касается Поли, так она только и старалась, чтобы Таня попробовала домашних гостинцев. Как могла, Таня успокоила их, не велела им больше ездить сюда — не нынче-завтра выпишется, — наказала передать приветы Зине и Вере Петровне. При этом с обидой подумав о том, что Федя не приехал, а приехал Коля Петляйкин, он и сейчас ожидал мать и Полю, чтобы отвезти их; зайти он, конечно, постеснялся, такой уж человек.
О многом подумала-передумала Таня за дни своего вынужденного безделья. Прежде всего — о людях, о том, какие они разные. О тех, бородатых, по вине которых она оказалась на больничной койке; потом, по какой-то непонятной и понятной ассоциации, о Захаре Черникове, поломавшем молодость подружки — на этом темная, злая часть рода человеческого, в ее представлении, и заканчивалась. Подумала о своем верном друге-товарище Коле Петляйкине, который и сам примчался, на глаза не показавшись, и мать с сестрой привез; о матери, не бывавшей в Атямаре с тех пор, как проводила в армию отца, навсегда проводила; о своей не больно уж везучей сестренке, с которой она, Таня, нередко суховато держится; наконец, о тех людях, которые подобрали ее в лесу и, не назвавшись, доставили в больницу. И о работниках больницы, уже утром позвонивших в Сеняж, чтобы о ней не тревожились. Обидно только, что ни в том, малом, ни в этом, большом долгом ряду, который можно продолжать да продолжать, не находилось места для Феди, который необъяснимо почему не объявлялся. А ведь у них вот-вот свадьба!
…Весть о том, что Татьяну Ландышеву, комсомольского секретаря, подобрали без сознания в лесу и положили в атямарскую больницу, всполошила все село, хотя Вера Петровна Радичева — это с ней говорил по телефону главный врач, — чуть не каждому встречному-поперечному объясняла, что ничего плохого с девушкой не случилось.
По-разному отнеслись к происшествию Коля Петляйкин и Федор Килейкин, по-разному же и переживали его.
Петляйкин не находил себе места, чуть не проклинал себя за то, что в тот вечер не задержался в пионерском лагере и не отвез Таню домой. Знал бы, на руках ее отнес бы и в кабину усадил! Получалось ведь так, словно сам он ее на беду и отвез! Без вины виноватый, он не рискнул навестить Таню в тот день, когда возил к ней мать и сестру. Зато теперь каждый вечер заходил к Ландышевым, как мог успокаивал, вызывался, если это нужно, передать что-либо Тане в Атямаре, доставляя оборудование и материалы для строительного комплекса, он бывал там ежедневно.
Никто не знал, что каждый раз, отправляясь в Атямар, Петляйкин останавливался в ближнем лесу, набирал букет цветов. И прежде чем ехать на станцию или в сельхозснаб, подъезжал к больнице. Сестры уже привыкли, что парень попросит передать цветы Татьяне Ландышевой и поспешно уйдет.
Конечно, Таня поначалу думала, что цветы от Феди. И недоумевала, почему он не пытается повидаться либо записку хотя бы оставить? Не выдержав, расспросила сестер, кто цветы приносит, — по их описанию выходило, что не Федя, больше похож на Колю Петляйкина: простой такой, говорили сестры, стеснительный, курносый. И убедилась, что так и есть: заметила однажды в окне, как к больнице быстро прошел Петляйкин в своем синем комбинезоне и через несколько минут ей опять вручили букет ромашек и незабудок. «Ах, Коля, Коля, дурачок славный, чего ж прятаться?» Тане было и приятно, что верный товарищ не забывает ее, и горько, что цветы ей дарит не Федя…
За день до того как выписаться, Таня укараулила Петляйкина: приходил он примерно в одно и то же время, она теперь терпеливо, посмеиваясь про себя, ждала его в подъезде.
Парень вошел смело, привычно и, увидев поднявшуюся навстречу Таню, похудевшую, в вельветовом больничном халате, остановился, заморгал густыми белесыми ресницами.
— Вот, по дороге нарвал. — Забыв даже поздороваться, он протянул букет. — Как ты, Тань?
Таня ласково, благодарно погладила его руку.
— Спасибо, Коленька, спасибо тебе! Цветы твои стоят почти в каждой палате. На всех хватает! А почему ни разу сам не зашел?
Коля попытался слукавить — не получилось.
— Откуда ты взяла, что все цветы мои? Мои только эти.
— Знаю — все ты привозил! — Таня засмеялась. — Один раз сама тебя видела в окне. Думала, зайдешь — не дождалась.
— Да знаешь, так как-то…
— Не посмел? Застеснялся? — допытывалась Таня и пошутила: — Посмелее надо быть, Коленька!
— Где нужно, там я не такой. А здесь… — Коля наконец подыскал более-менее правдоподобное объяснение: — Скажут, кроме цветов ничего уж и привезти не смог…
— А мне, Коленька, кроме цветов ничего и не надо. Вроде сама в лес, в поле выхожу! Самый дорогой подарок! — Тане очень хотелось сделать парню что-нибудь приятное, благо и выдумывать не приходилось: — Знаешь, Коленька, как тебя в нашей палате хвалят? Еще и не знают тебя, а хвалят. За цветы, конечно. А если бы увидели тебя, еще больше бы понравился. Спрашивают меня: кем доводится мне человек, который цветы приносит? А я и сама сначала не знала кто. А потом объяснила: мой хороший друг. Самый лучший друг!
— А он хоть разок приезжал? — от смущения хмурясь и от смущения же грубовато спросил Петляйкин о Федоре.
— Как тебе сказать? — Таня пожала плечами. — Говорили, какой-то пьяный парень приходил, спрашивал меня. Думаю, это и был он. Хорошо хоть не пустили! — по лицу Тани прошла тень, потемнели глаза. — Представляю, какие там пересуды идут! Пускай что хотят думают. Ничего со мной не случилось, страху, правда, натерпелась. Так что не верь, Коленька.
— А я, Таня, никаких разговоров и не слушаю. Кроме своего сердца. Что ж касается его…
