Прочитав написанное Анной, Эмилия Яковлевна подколола скрепкой объяснительную к жалобе и с таким видом, будто оказывала Анне великую милость, сказала:
— Я отправлю это Валерию Никитовичу. В университете вас знают, пусть вот и разбираются. Им и карты в руки.
— Я могу передать, — Анна с готовностью протянула руку за бумагами (играть простодушную особу, так уж до конца).
— Спасибо, но я лучше отправлю официальным путем. Можете идти, Анна Андреевна. И будьте впредь сдержаннее.
— Буду! — пообещала Анна. — До свидания, Эмилия Яковлевна!
— Прощайте! И пропуск не забудьте отметить у секретаря…
Здесь отмечали пропуск не простым проставлением времени убытия, но и ставили рядом печать. Передавая пропуск Анне, платиноголовая испачкала палец штемпельной краской и тихо, но вполне отчетливо, сказала непечатное слово, совершенно не вяжущееся с ее гламурным обликом. Даже тем, кто обитает в министерских приемных, не чуждо ничто человеческое.
На обратном пути Анне пришлось себя сдерживать. Сначала захотелось пройтись по коридору вприпрыжку, а на лестнице вдруг нахлынуло желание съехать вниз по перилам. Вот уж удивила бы чопорных в своей солидности чинуш.
На улице Анна позволила себе немного «оторваться», шла по Неглинке, размахивая портфелем и тихонько напевала:
The time to hesitate is through
No time to wallow in the mire
Try now we can only lose
And our love become a funeral pyre…[36]
Две встречные бабульки, тащившие в руках увесистые пакеты с логотипом супермаркета «Фикси» шарахнулись от Анны в сторону. Не иначе как за наркоманку приняли. Серьезным дамам не положено идти нараспашку (пусть, даже, и в погожий осенний день), размахивать портфелем и петь непонятные песни. Вот если бы Анна чеканила шаг и распевала: «Нам песня строить и жить помогает, она как друг и зовет и ведет…»,[37] то ей, возможно, поаплодировали. Но хотелось петь именно то, что звучало внутри.
Come on baby, light my fire
Come on baby, light my fire
Try to set the night on fire, yeah…[38]
Аркадий Вениаминович вошел в положение и освободил на целый день. В министерство Анну вызвали к одиннадцати часам, как говорится — ни туда, ни сюда. Не успеешь приехать на работу, как уже пора уезжать, а вернешься уже к концу рабочего дня. Благодаря гуманности шефа в распоряжении Анны оказался целый день. Полдень — это не середина дня, а только его начало. Позабыв о том, что собиралась прикупить себе новых (и старых) фильмов, Анна решила потратить свободное время наилучшим образом — бесцельно пошататься по центру Москвы, поесть где-нибудь мороженого, выпить кофе или, под настроение, пива, только непременно темного. Очень важно — чтобы бесцельно, чтобы ни о чем не думать, не следовать никаким планам, никуда не спешить. Короче говоря, провести несколько часов в свободном полете, вне времени и обязанностей. И что очень важно — в одиночку, потому что любые спутники, даже самые-самые-самые приятные, превращают свободный полет в несвободный.
Ни о чем не думать, ничего не вспоминать, ни к чему не стремиться, ничем себя не ограничивать…
Хотя бы раз в несколько лет.
Хотя бы на несколько часов.
Анну редко будили ранними звонками, настолько редко, что она никогда не отключала телефоны на ночь. Доцент кафедры иммунологии и аллергологии мало кому требуется срочно-срочно. Вот, если бы Анна, к примеру, заведовала бы отделением травматологии или неотложной кардиологии, тогда другое дело.
На определителе высветился неизвестный номер. Скорее всего, кто-то просто ошибся, но если уж проснулась, то почему бы не ответить?
— Анна! Доброе утро! Извините, что так рано, но у меня большая проблема…
Анна не сразу поняла, что ей звонит Гарусинский, муж Виктории, подумала, что это развлекается кто-то из пациентов.
— Если у вас срочные проблемы, то вызывайте «Скорую помощь», — перебила она. — Не теряйте время. Если же срочного ничего нет, то перезвоните мне хотя бы в девять часов.
Будильник, он же радиоприемник, стоявший на прикроватной тумбочке, показывал четверть пятого. Самое подходящее время для звонков.
— Зачем в «Скорую»? — удивился собеседник. — «Скорая» мне не поможет. Анна, вы меня не узнали? Это Леонид.
— Какой Леонид?
— Гарусинский, — немного обиженно ответила трубка. — Мне всегда казалось, что у меня довольно редкое имя.
— Что с Викторией?! — Анна проснулась окончательно. — Что случилось?!
— Это я хотел узнать у вас, — туманно ответил Гарусинский. — Анна, я конечно, понимаю, что сейчас не самое подходящее время для визитов, но я хотел бы приехать…
— Приезжайте, конечно! — разрешила Анна. — Только скажите — что?! Что с ней?! Она хоть жива?!
— Не знаю. — Сердце Анны мгновенно провалилось куда-то, а стены спальной поплыли перед глазами. — Я пришел домой, Вики нет, а есть записка: «Исчезаю на несколько дней. Не ищи и не волнуйся»…
Сердце вернулось на место и забилось вдвое чаще обычного. Усилием воли Анне удалось отогнать дурноту и мобилизоваться. Главное — Вика жива.
— Я очень волнуюсь! Она так никогда не поступала! Последнюю неделю мы даже не поссорились ни разу! Никаких предпосылок. Я места себе не нахожу, можно я к вам приеду? Есть вопросы…
— Приезжайте, Леонид! — Анна тоже предпочла бы пообщаться с Гарусинским тет-а-тет, а не по телефону. — Адрес напомнить?
Первое — просто так люди никуда не исчезают. Второе — что-то сильно волнуется Гарусинский, позвонил ни свет ни заря. Поздновато он, кстати говоря, домой с работы возвращается… Третье — как-то это не похоже на Викторию, хитрюгу и мастерицу подстраховок. Не нашла подходящего повода для оправдания своего отсутствия? Это Виктория-то? Смешно. Странно. Страшно…
— Спасибо не надо, я же был у вас. Через полчаса приеду.
По ранним пустым дорогам Гарусинский домчался за двадцать пять минут. «Летчик», — подумала Анна, открывая ему дверь. Выглядел «летчик» неважно — глаза красные, физиономия какая-то снулая, руки трясутся. Даже глянцевая лысина и та потускнела. Пальто снял так, что оторвал одну пуговицу, да не повесил его, а просто отшвырнул от себя и, не дожидаясь приглашения прошел на кухню.
— Кофе? — предложила Анна.
— Яду мне, яду! — возопил Гарусинский, швыряя на стол лист бумаги и припечатывая его сверху своей короткопалой ладонью. — А лучше объясните мне вот это!
Он убрал руку, сел на угловой диванчик и выжидающе уставился на Анну.
Почерк, во всяком случае, был Викин, размашистый, с закорючками. Полностью текст был таков: «Лелик! Исчезаю на несколько дней. Очень срочное дело. Не ищи меня и не волнуйся, это совсем не то, что ты себе навыдумываешь. Твоя Викуля-красотуля-погремуля».
— Звонить бесполезно, — сказал Гарусинский, предвосхищая вопрос Анны. — Записка была прижата Викиным мобильником.
Виктория уехала без мобильного телефона? Поверить в такое было невозможно…
— А машина?
— Стоит в гараже.
— А что она взяла с собой? Какие вещи исчезли?
Кажется, сыщики в фильмах начинают именно с этого, чтобы сделать вывод о том, куда направляется беглец…
— Господи! — страдальчески вздохнул Гарусинский. — Кто ж, кроме нее, ответит на этот вопрос?
— А кто-то ее видел? У вас же, кажется, есть охрана?
— Есть, да какой от нее прок? — Гарусинский махнул рукой. — Видели ее охранники. Сказали, что около полудня видели ее уходящей с большой сумкой через плечо. Одну.
— А потом?
— А потом — суп с котом! — Гарусинский потянул за конец галстука, ослабляя его еще больше. — Анна, я знаю, что от вас у Вики нет и не было секретов…
— Вы ошибаетесь, Леонид, — перебила Анна. — Если вы думаете, что я хоть что-то знаю о причинах и мотивах такого поступка, то очень ошибаетесь. Это я вас хотела спросить — а не произошло ли в последнее время между вами чего-то такого, что могло вынудить Викторию…
— Не знаю! — вскинулся Гарусинский. — Не могу вспомнить ничего такого! По поведению Вики нельзя было предположить, что у нее кто-то появился, — по лицу Гарусинского пробежала судорога, — или у нее что-то случилось. Да и что могло у нее случиться?
— Ну хоть какие-то предположения должны у вас быть? — спросила Анна. — Или версия?
— Версия у меня одна и очень плохая — кто-то обманом выманил Вику из дома, чтобы… Нет, я даже предположить не могу!
Вид Гарусинского окончательно перестал нравиться Анне. Побагровел, лицо цветом сравнялось со свеклой, трясется весь, того и гляди кондрашка хватит.
— Хотите успокоительного, Леонид? — предложила Анна.
— Да, хочу! Водка у вас есть? — наткнувшись на недоуменный взгляд Анны, Гарусинский пояснил: — Я с водителем.
Анна достала из холодильника початую невесть когда «гостевую» бутылку, поставила ее на стол и полезла в шкафы за посудой — рюмкой и тарелками для закусок. Когда она обернулась к Гарусинскому, то увидела, что он пьет прямо из бутылки, даже не пьет, а запрокинул голову и льет водку себе в открытый рот.
