После чистосердечного признания меня отправили в одиночную камеру следственного изолятора. До полного выяснения обстоятельств. Как выясняют обстоятельства, вы знаете. Следы допросов на моём лице и теле.
Раньше я считал, что к боли нельзя привыкнуть. Это так, но можно попытаться относится к ней равнодушно.
Когда вы услышите моё имя, то узнаете, что я убил не меньше десяти человек. Как пишут некоторые, убил, изнасиловал и съел. Кроме того вы узнаете, что я был вдохновителем массового заражения людей смертельным вирусом и возглавлял секту служителей богини Кали, приносящих людей в жертву. Я был лидером фашистской группировки, взявшей на себя ответственность за погромы, взрывы, похищения и убийства людей.
Моему послужному списку мог бы завидовать сам Чарльз Мэнсон.
Я стал по-другому смотреть на многие вещи. На преступников. На слуг правосудия. На жертв. Новый взгляд объясняется не только изменением сетчатки, которая стала отслаиваться вследствие черепно-мозговых травм, но и обретённым умением прощать. Это ценное качество.
Порой я надеюсь, что эти пытки прекратятся. Надеюсь, что на защиту моих прав встанут серьёзные люди. Но надежда умирает также быстро, как и рождается.
Иногда я пересекаюсь со страшными людьми. Настоящими психопатами. Маньяками. Насильниками. Педофилами. Когда я вижу их, они, в основном, улыбаются. О них заботятся, словно о маленьких детях.
Высокий человек с рыбьими глазами работал финансовым директором в строительной компании. Работал и убивал. На его счету сорок семь девочек в возрасте от пяти до одиннадцати лет. Он убивал абсолютно идентичным способом — топором в спину. Насиловал и готовил из жертв мясные деликатесы. Мне сказали, что его роскошная квартира походила на цех мясного комбината. У него была своя «фишка»: всем девочкам он вырезал молочные железы. Поэтому его прозвали Весёлым Молочником.
Его не могли поймать более семи лет. Когда поймали, то избили до полусмерти. На следующий день появился адвокат и принялся трубить о правах человека. Полицейским, избившим Молочника, дали срок за превышение должностных полномочий.
Журналисты ходят ко мне всё реже и реже. Я им малоинтересен.
Первое время ко мне пытались попасть разные люди. В основном, те, у кого вирус, а также их родственники. Они швыряли в меня арматурой, камнями, бутылками, иконами. Проклинали и клялись сжечь. Я просил у них прощения. Чем дольше это продолжалось, тем более я убеждался, что эти люди мало отличаются от позитивных или фашистов.
Яблоков заходил ко мне. Сказал, что может помочь выйти на свободу. Достаточно просто представить меня жертвой тоталитарного режима. Я отказался.
Патриотическая идея оказалась товаром. Торговали одни — убивали другие. Русские патриоты — не злодеи и не благодетели. Они всего лишь люди, которые хотят сделать мир лучше на свой манер.
Яблокова также вызывали на допрос. Он фигурировал в моих показаниях, но думаю, что дальше бумаг дело не пойдёт.
Арнольд пропал. Его не может найти ни полиция, ни близкие. Говорят, что он стал жертвой бизнесмена, чей сын отдыхал в клубе во время нашей акции.
Заходят и сектанты. Некоторых позитивных я узнаю среди полицейских. Они обычно бьют меня сильнее, чем прочие.
По слухам, общество Кали остановило прививки людей вирусом. СМИ создало шумиху вокруг их деятельности. Думаю, скоро они возобновят свою активность. Им надо лишь немного выждать. Но то, что они остановились, пусть и ненадолго, уже достижение, и ещё большее достижение — старания людей осознать происходящее.
Кроме отца, люди, которые ко мне заходят, не вызывают у меня никаких эмоций. Единственная, кому я был рад, это Лена. Она вновь беременна и клянётся, что никогда больше не сделает аборт. Врачи утверждают, что Лена может родить здорового ребёнка.
Впрочем, я должен вам рассказать ещё об одной встрече. Без этого моя история окажется незавершённой.
В камере я всегда лежу с закрытыми глазами. На все оклики не реагирую. Если надо, они поднимут меня.
— Грехов, подъём! — голос Макарова.
— Спит?
Я узнаю голос Нины. Не видел её с тех пор, как мы играли в «правда — ложь» у Инны дома. Я встаю с койки и подхожу к решётке камеры.
Макаров теребит усики. Нина и Инна улыбаются. Я рад их видеть.
— Как ты? — говорит Нина. — Мы принесли тебе сигареты.
Я беру протянутый блок:
— Нормально. Безумно рад вас видеть.
— Они читали твой послужной список, герой, — скалится Макаров.
— Это ваш список. Вы его составляли.
У Макарова звонит мобильный телефон. Он уходит.
— Мы знаем, что ты не убивал троих из этого списка, — говорит Нина.
— Хоть кто-то мне верит.
— Мы знаем.
— Откуда? — спрашиваю я.
— Потому что мы были там.
— Вы были там? Значит, вы видели убийцу!
Инна и Нина молчат. Как они могли быть на местах убийств? Моё нутро леденеет.
— Вы убили?
Моё чистосердечное признание не стало конечной точкой в истории. Я написал «game over», а надо было «to be continued».
— Вы? Это были вы? — шепчу я.
Мне хочется вырваться из своей камеры. Хочется вновь жить.
— Но почему?
Они молчат, и я срываюсь на крик:
— Почему, суки?!
-. Они заразили моих девочек! Такие твари, как ты! — кричит Нина.
Она бросается на прутья, пытаясь достать меня. Инна бесстрастно пьёт свой кофе из бумажного стаканчика. Вспоминаю игру «правда — ложь».
Тогда Нина призналась, что она родила двух близняшек. Их заразили вирусом, и они умерли. Она решила отомстить.
— А при чём здесь ты, Инна? — говорю я.
— Я кончаю от этого.
Я вспоминаю, как познакомил их. Каждый раз, когда я шёл на убийство, они были в курсе, потому что я сам предупреждал их об этом.
— Но для чего вам я?
— Потому что мы. — Нина запинается. За неё договаривает Инна:
— Мы хотели добраться до выродков, но не знали как. И тут появился ты. Такой доверчивый и глупый.
Слова застревают у меня в глотке. Наконец, я выдавливаю из себя:
— Я всё расскажу Макарову.
— Он в курсе. Он мой отчим.
Неужели тот самый, с бородавкой на мошонке? Красная пелена застилает мне глаза. Будто лопнула аорта в мозгу. Постепенно до меня начинает доходить.
Поэтому Макаров бездействовал — прикрывал своих. Вокруг мои отпечатки, а настоящие убийцы, его родня, остаются в тени. Возможно, он сам помогал им.
— Но почему вы не дали убить мне самому?
— Ты бы сдрейфил.
— И мы немного помогли тебе, — Нина.
— Жаль, что твоей матери пришлось расплачиваться за твои грешки.
«Медсестра. Такая милая светловолосая девочка» — ответ мамы на мой вопрос, кто привил ей вирус. Я смотрю на цвет волос Нины. Вспоминаю, как при первом нашем знакомстве она появилась из машины «скорой помощи» в форме медсестры.
Я вулкан. Из глубины меня поднимается клокочущий, адский, разрушительный поток лавы ярости. Сейчас она заполонит все города. Уничтожит всё живое. Я готов принести в жертву человечество, только бы убить двух людей, стоящих передо мной. И я кричу, выпуская наружу своего огненного демона отчаяния:
— Что вы сказали о моей матери?!
— Это я заразила её.
— Я убью тебя, сука! На хуй зарежу, тварь!
Сползаю по решётке. Моё тело пронзают сотни электрических разрядов. Я, как эпилептик, пускаю изо рта пену.
И вдруг сквозь едкую пелену слёз я вижу образ матери с младенцем на руках. Она крестит меня. Осознание! Инну и Нину породил я сам. И маму заразил тоже я сам, своей безответственностью, поставив перед выбором: моя жизнь или её.
История безумия будет продолжаться, пока я сам буду питать её собственной ненавистью. Мама не пробудится от комы, пока я не сброшу оковы страха.
Эти двое хотят лишь одного — окончательно уничтожить всякую надежду, превратив меня в безмолвное, бездушное животное, которое подчинено лишь жажде мести и крови. Они хотят, чтобы я стал таким же, как и они.
Евангелие от Матфея: «Ибо, если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».
Я поднимаюсь с пола и говорю:
— Прощаю вас, ибо не ведаете, что творите.
Мои слова приводят их в смятение. В лице Инны я впервые вижу эмоции. Оно краснеет, как её юбка. Нина широко распахивает свои собачьи глаза.
Понимаю, что поступил правильно. Я честен как никогда, потому что моё прощение не на словах, а на деле. Закрываю глаза и вижу себя со стороны, будто заключённым в светящийся энергетический кокон. В моём голосе искренняя любовь:
— Прощаю вас, потому что мама бы простила. Зло в ответ на зло — двойное зло.
— В Иисуса решил поиграть, гнида? — вскрикивает Нина. — Я заразила её! Слышишь? Я! Убила твою маму!
